Российско-южнокорейские отношения сегодня не на пике. Политические контакты не слишком активны, а позиции по основным международным проблемам далеки друг от друга. После резкого падения рубля товарооборот между странами сократился, прежде всего из-за двукратного снижения импорта из Кореи. Правительство РК, хотя формально не присоединилось к санкциям, объявленным Западом в связи с событиями в Крыму, все же воздерживается от поощрения новых проектов, а финансисты, ссылаясь на международные правила, ограничивают операции с Россией. Президенты двух стран не встречались уже три года, а ранее достигнутые договоренности во многом остались на бумаге. Станет ли прорывной встреча Владимира Путина и Пак Кын Хе на Восточном экономическом форуме (ВЭФ)? На этот вопрос отвечает статья, подготовленная Российским советом по международным делам (РСМД).
О согласии Сеула под давлением США разместить на юге полуострова под предлогом «северокорейской ракетной угрозы» американскую противоракетную систему THAAD объявили в июле, когда уже была запланирована встреча Владимира Путина и Пак Кын Хе. Менять планы Москва не стала — России важно продемонстрировать тщетность американских усилий изолировать ее и в Азии. Однако атмосфера подпорчена. Для РК резкая реакция Москвы на развертывание THAAD была неожиданной. В ходе предстоящего саммита южнокорейская сторона, похоже, хотела бы объяснить свою позицию, успокоить Россию и добиться понимания — возможно, в обмен на какие-то выгодные проекты в экономической сфере.
Москва, как и Пекин, восприняла размещение американской системы ПРО в Азии как фактор изменения сложившегося стратегического баланса сил в регионе. Россия рассматривает THAAD в качестве позиционного элемента новой антироссийской противоракетной системы в АТР — от Юго-Восточной Азии до Аляски. Кроме того, эксперты подозревают, что в будущем в Южной Корее могут быть развернуты и другие средства сдерживания, прикрытием которых и выступит американская система ПРО.
Если США разгоревшийся вокруг этого конфликт выгоден, поскольку размещение THAAD вписывается в их стратегию «сдерживания Китая», то Южная Корея попала в крайне сложное положение: под угрозой ее отношения с Китаем — важнейшим торговым партнером Сеула. Пекин отказался от слепой поддержки политики санкций против КНДР, на что рассчитывала Южная Корея. Сеул также неправильно оценил реакцию Москвы, посчитав, что THAAD, который призван бороться с подлетающими ракетами и не располагает радарами, достающими до российской территории (в отличие от китайской), Кремлю будет безразличен. Теперь Южной Корее придется приложить немало усилий, чтобы восстановить доверие России и доказать Москве, что Сеул все же способен на проведение самостоятельной политической линии.
Вряд ли сойдутся стороны в оценках угроз и вызовов региональной безопасности. Сеул в первую очередь беспокоит северокорейская ракетно-ядерная программа, при этом в Южной Корее всерьез прикидывают варианты на случай внезапного краха пхеньянского режима. Россия хоть и выступает против северокорейской ядерной программы, большой угрозы в ней не видит, поэтому реагирует на постоянные призывы Сеула усилить санкции против КНДР и надавить на Пхеньян спокойно. Более того, Россию не устраивает то, что главным предметом межгосударственных обсуждений с такой важной и передовой азиатской страной, как Южная Корея, становятся отношения с третьим государством.
Москва хотела бы строить добрососедские отношения с КНДР, не испытывая, как бы ни пытались убедить в обратном СМИ в рамках ведущейся информационной войны, сомнений в легитимности ее правительства. Россия исполняет обязательства по принятым Совбезом ООН в мае 2016-го санкциям против КНДР, но не намерена толковать их расширительно, тем более в ущерб собственным экономическим интересам.
Южная Корея по-прежнему рассчитывает на то, что ей удастся уговорить Москву придерживаться более жесткой линии в отношении Пхеньяна и, видимо, будет разочарована итогами встречи. С другой стороны, не исключено, что пресса РК сообщит о полной поддержке российским лидером южнокорейского коллеги и обещании содействовать решению «северокорейской проблемы» — объединению страны на условиях Сеула.
Россия же заинтересована в вовлечении КНДР в трехсторонние проекты единой энергетической и транспортно-логистической сети. Сеул не хочет ничего об этом и слышать, хотя еще в 2015 году уверял в обратном. Договоренности 2013-го о подключении РК к пилотному логистическому проекту «Хасан — Раджин» не выполнены, поскольку после ядерных испытаний КНДР южнокорейцы отказались от своих обещаний.
РК скептически настроена и к перспективе многосторонних переговоров с участием КНДР, ссылаясь на нежелание северокорейцев в них участвовать. Россия призывает стороны вернуться к шестисторонним переговорам без предварительных условий и начать обсуждение системы обеспечения мира и безопасности в Северо-Восточной Азии не военными, а политическими средствами. Но надежд на это мало. Вместо этого постоянно обсуждаются новые форматы переговоров, от пятисторонних (без Северной Кореи), до двух- и трехсторонних (с участием США, Японии и Южной Кореи), главной целью которых было бы усиление давления на КНДР.
Южнокорейский бизнес демонстрирует устойчивый интерес к российскому рынку и желание на нем работать даже без поощрения официального Сеула. Так может, именно прорыв в двустороннем экономическом сотрудничестве поспособствует устранению проблем во всем комплексе наших отношений? Будем надеяться, что проводимая по линии правительств работа позволит открыть новые горизонты для укрепления взаимодействия.
Тем более что низшая точка взаимоотношений должна остаться позади. Товарооборот между Россией и РК, резко сократившийся в 2015-м (на 33,8 процента), продолжил снижение: за первое полугодие — на четверть. На Корею сейчас приходится 3,5 процента внешней торговли России. Практически нет и новых инвестиций, хотя проработка по многим проектам продолжается — с 2010-го объем накопленных прямых инвестиций сократился на треть (с 1,9 миллиарда до 1,3 миллиарда долларов). В прежние годы РК создала автосборочные, электронные и кондитерские предприятия в России, заинтересовалась судостроением. Успешно развивается сотрудничество и в космической области. Однако пока все ограничивается «изучением».
Представляется, что Южная Корея должна быть заинтересована в проникновении в аграрную сферу на Дальнем Востоке, укреплении позиций в морском промысле за счет сооружения перерабатывающих мощностей и строительства судов, на рынке медицинских услуг, в научно-техническом сотрудничестве, позволяющем получать новые технологии для коммерциализации.
Важный резерв — привлечение корейских инвестиций в реализацию проектов территорий опережающего развития (ТОР) на Дальнем Востоке. Корейские инвесторы к этому небезразличны: режимы ТОР и свободного порта могут снизить риски и повысить доходность инвестиций в транзитную инфраструктуру. ТОР способны предложить более низкие по затратам производственные площадки, квалифицированную рабочую силу, доступ к природным ресурсам, налоговые льготы, упрощенные условия ведения бизнеса и специальные механизмы защиты прав. Корейцы могли бы подключиться к развитию портовой инфраструктуры на Дальнем Востоке, судостроению. Возможно, Южная Корея была бы заинтересована в создании на дальневосточной территории управляемых ей индустриальных кластеров. Вместе с тем корейцы критикуют нечеткость правил, отсутствие возможности с какой-то степенью надежности рассчитать ТЭО проектов, сохраняющиеся бюрократические препоны.
Подобные проблемы способно решить создание зоны свободной торговли между ЕАЭС и РК, что могло бы стать ключевым итогом саммита. Не исключено, что будет сформирована совместная исследовательская группа под эгидой Евразийской экономической комиссии и запущен механизм официальных консультаций сторон с целью начала переговоров по торговому соглашению между ЕАЭС и Республикой Корея. Впрочем, из режима свободной торговли, во всяком случае на первом этапе, могут быть исключены многие важные для сторон товарные группы (автомобили, электроника, сельскохозяйственная продукция), а потому переговоры будут весьма долгими.
Исходя из той же философии обе стороны вроде бы должны сохранять заинтересованность в создании единой транспортно-логистической и энергетической сети между Китаем, Южной Кореей, Россией и Северной Кореей. Хотя договоренности о вхождении РК в трехсторонние проекты не реализованы, от этой идеи не стоит отказываться. Речь в перспективе, как это давно предлагается Россией, может идти не только о железнодорожном транзите, но и о поставках газа через территорию КНДР, создании супергрида (электрической сети сверхвысокого напряжения) для поставки из России электроэнергии. Но пока это всего лишь теория. Южнокорейцы, в свою очередь, проявляют интерес к проектам Северного морского пути, сооружению судов, а также перевозке тяжелых грузов и природных ресурсов по данному маршруту.
Важный элемент экономического диалога Москвы и Сеула — топливно-энергетическое сотрудничество. На поставки минерального сырья в Республику Корея в 2016 году придется три четверти общего объема экспорта России в эту страну. Южная Корея — второй по объему покупатель российского СПГ. В ходе предстоящего диалога представится возможность обсудить расширение поставок сжиженного газа. Также Корея стремится диверсифицировать структуру энергобаланса. РК планирует постройку АЭС и доведение доли атомной энергии до 44 процентов. Вероятно, Россия сможет способствовать развитию атомной отрасли и обмену информацией и опытом не только в области ядерного топливного цикла, но и в сфере строительства и эксплуатации АЭС.
Что касается «третьей корзины» — академического сотрудничества, культурно-образовательных программ и туристических обменов — надежд на позитивные сдвиги по этим направлениям мало. Южная Корея по-прежнему воспринимает Россию лишь как энерго-сырьевой источник, а также рынок сбыта, к тому же пока сокращающийся. Нет особых надежд и на взаимопонимание по проблематике Корейского полуострова, поскольку наши подходы мало совместимы, особенно в условиях, когда РК остается верным союзником США в регионе. С другой стороны, и в достижении эпохальных договоренностей по этому вопросу особого смысла не было бы — хотя Пак Кын Хе еще полтора года до окончания президентского срока, из-за усиления оппозиции и ряда внутри- и внешнеполитических просчетов ее возможности заметно сократились — практически как у утки, хромой на обе лапы.
Позитивным итогом было бы создание более благоприятных возможностей для бизнеса, если, конечно, южнокорейские власти дадут соответствующую отмашку.