В последний день предвыборной кампании «Лента.ру» завершает серию публикаций о претендентах на места в Госдуме. В центре нашего внимания дебютанты большой политики — те, кто еще не заседал в здании на Охотном Ряду, но благодаря профессиональной и общественной деятельности уже стал публичной фигурой. Профессор Дмитрий Морозов — 209-й одномандатный округ, «Единая Россия» — заведует кафедрой детской хирургии в столичном Первом медицинском университете им. Сеченова. Он ставит мораль и этику выше закона, когда речь идет о детях, и собирается вернуть в школу «настоящих врачей».
«Побежали?» — предлагает Дмитрий, как только загорается зеленый. «Пешком сейчас не хожу, только бегом». Утром — работа в университетской клинике. Днем — защита кандидатской, где доктор медицинских наук Морозов выступал оппонентом: «График сейчас дикий, но если бы я не пришел на давно назначенную защиту, ее пришлось бы перенести, подвел бы коллегу». Беседа с «Лентой.ру» — в машине по дороге на очередную встречу с избирателями в Черемушках. Пробки дают нам 40 минут, вполне можно поговорить.
«Охрана репродуктивного здоровья у детей — то, чем и я сейчас занимаюсь, помимо прочего, — объясняет Дмитрий, рассказывая о диссертации коллеги. — У нее — важный аспект лечения заболеваний почек. А еще девочкам на холодном не надо сидеть — раз. Гигиена наружных половых органов — два. То же самое начало половой жизни в школах — проблема, от которой мы стыдливо отворачиваемся. У нас сейчас в репродуктивный возраст входят "дети девяностых", а их мало. На защите в связи с этим даже такой термин был предложен: «сверхценная беременность». Я сидел и думал, что в нашей стране любая беременность сверхценна. И мы должны точно так же охранять ее и не давать возможности ее прервать».
О Дмитрии Морозове — до недавнего времени жителе Саратова, где он возглавил университетскую клинику, а ныне одного из лучших детских хирургов Москвы, — написано много. О том, что в детстве он выучился играть на рояле, а позже — чуть ли не на всех музыкальных инструментах. В том числе и на балалайке, подаренной доктору Морозову на вручении очередной всероссийской премии за профессионализм. Что профессию для него выбрал не он сам, а отец-офицер.
Про рояль, балалайку и премии все верно. А вот с выбором все не так однозначно. Изначально Дмитрий Морозов готовился быть военным: «Мое ощущение работы связано с тем, чтобы приносить пользу, а не извлекать какую-то личную выгоду». Дорога в военное училище, однако, оказалась закрытой — проблемы со зрением. «Классе в девятом-десятом мы с отцом выбирали, кем я мог бы стать, — вспоминает Дмитрий Анатольевич. — Он взял листочек, написал специальности — все направления университетского образования. В итоге путем вычеркивания, причем моего, осталась медицина».
Дмитрий Морозов из тех, кого принято называть «молодой да ранний». Первую операцию в качестве ассистента провел еще будучи студентом первого курса. Докторскую диссертацию защитил в 28 лет, в 2000-м, написав ее на кухне в промежутках между операциями, лекциями, административными хлопотами и заботами о собственных детях-близнецах. Руководить коллегами начал в 2002-м. Термин «медицинский функционер» категорически не приемлет. «У нас, как в летной дивизии: командир ее — нормальный летающий летчик. Когда хирург становится, в вашей терминологии, функционером, хирургом он быть не перестает. Более того, он хирургом быть только начинает. Вы врач, работаете в университетской клинике. Что вы можете? Дежурить и делать мелкие операции, условно говоря. Чтобы делать более сложные, важные, интересные операции, ты должен защитить кандидатскую». Докторская, по словам Дмитрия, дала ему право на свой участок в хирургии — собственную тактику, политику, распределение больных. «Хирургическая диссертация всегда основывается на собственном опыте», — поясняет доктор Морозов.
Однако самым молодым доктором медицинских наук России в то время Дмитрий Анатольевич стал не от хорошей жизни: «Не могу сказать, что рекомендую коллегам защищаться пораньше. Хотя все зависит от человека, его научной тематики. У меня так вышло, потому что на меня было поставлено. Все мои руководители жали на меня, говорили "давай-давай" по одной причине: хотели вовремя передать свое дело. Когда я рос в клинике, людей среднего поколения — сорокалетних — среди коллег не было. Старшим пришлось ставить на молодых. Как во время войны. Тухачевский армией в восемнадцать командовал. Ничего, справился».
«Меньше, чем на министра здравоохранения, не соглашусь», — заявлял доктор Морозов в одном из еще саратовских интервью. «Наверное, я это сказал, чтобы от меня ваши коллеги отстали, — предполагает кандидат в Госдуму. — Когда я это говорил, то о политике как таковой не думал вообще. Я и сейчас о ней не думаю. Работаю во благо охраны здоровья людей». По мнению доктора и кандидата, политик — человек, который формирует направление, занимается какими-то спорами в области организации бытия, социума, руководит обществом, исходя из своих принципов. «Вот и я так себя мыслю: пытаюсь избраться в парламент, чтобы помочь решить вопросы здравоохранения, которые на более низком уровне решить невозможно. Я знаю, я пробовал».
Доктор Морозов руководит медициной на разных уровнях около полутора десятков лет. «Я хочу сделать так, а мне говорят, что это неправильно. Спрашиваешь, кто сказал, что это неправильно. Получаешь три вида ответов: "Такой закон", "Так принято", "Так решено". Живешь в ощущении безысходности. Кем-то решено, кем-то предложено, обосновано — а ты должен биться и понимать, что твои-то годы уходят. Вот у меня, надеюсь, открывается возможность, во-первых, узнать, кем же предложено. А во-вторых, влиться в это движение — и своим профессионализмом изменить ситуацию к лучшему».
Ключевая проблема для кандидата Морозова — закон об охране здоровья детей. Проект так или иначе обсуждается профессиональным сообществом с начала 2000-х — а годы, опять же, идут. «Проблема дородовой диагностики, право на жизнь еще не родившегося человека, профилактика абортов, — перечисляет Дмитрий Морозов. — И далее — та же самая охрана здоровья ребенка, доступность для него спорта, музыки, ограждение от негативной информации… Что-то как-то прописано, но фрагментарно». Дмитрий уверен, что как минимум два приоритета — детской жизни и оказания помощи ребенку — должны быть четко прописаны в законодательстве. «От этого можно выстраивать всю остальную систему. Детки, хотите вы этого или нет, сегодня законодательно уязвимы — потому что большинство их прав делегировано родителям. А есть много людей, которые не могут обеспечить детям их право на гармонию бытия: денег нет!»
Государство, по мнению доктора Морозова, должно брать эту ответственность на себя. «Простая фраза в законе — например, ребенок имеет право на занятия спортом — влечет изменения во многих других актах. Ребенок не должен зависеть в такой ситуации от кошелька родителей, а должен такое право получить. То же самое — по занятиям музыкой, тем, другим, третьим. Мы как общество, как взрослые люди должны разработать и узаконить такую ситуацию, при которой любой малыш имеет шансы обрести гармонию в своем развитии».
Вот вопрос о медицине в школах — не без участия доктора — уже получил поддержку президента на недавней встрече Владимира Путина с представителями фракции «Единой России» и экспертами. «Диспансеризация, вакцинальный календарь, создание групп здоровья, контроль школьной еды, физкультура и спортивные состязания, сопровождение продленки, — перечисляет Дмитрий будущие компетенции школьного врача. — И многое другое».
Школьный врач, по его словам, это не бабулечка, которая в прежние годы сидела в школе после пенсии. Это практикующий врач, приписанный не к школе, а к поликлинике. Врач, который, если надо, приведет в школу невролога, травматолога, ортопеда и прочих специалистов. «Вот он знает, что у него ребятенок в третьем "В" с диабетом, и его пора бы показать таким-то специалистам — значит, берет и показывает… Школьный врач — отдельная специальность, а не тот, кто подрабатывает в школе. Если мы вернем настоящего врача в школу, то сделаем серьезнейший шаг. Не медицинский, а социальный. Если твои детки защищены — считай, что полжизни сделано, правда ведь?»
С детьми-отказниками хирургу Морозову приходится работать постоянно. Стало ли таких детей больше, меньше? «Раньше — сплошь и рядом ситуация: ребеночек лечится долго, ни мать, ни детский дом его не берет… В результате выхаживали всем коллективом: врачи приносили еду, одежду, игрушки. Сейчас есть усыновление, социальный контроль. Для общества в целом напряжение, связанное с детьми-отказниками, снято. Но главное же — эти дети и родители, которые отдают их в детские дома». Для Дмитрия Морозова важно, чтобы возникло общественное неприятие отказа от ребенка: «Выше закона только две позиции: мораль и этика. Закон можно не менять, а вот мораль и этику — изменять по чуть-чуть надо. Бросить ребенка — это должно быть неприемлемо. Детские дома без войны — безобразие».
По мнению доктора Морозова, печальной статистики по детской заболеваемости пугаться не стоит. По одной причине: нынешние выкладки отражают не только и не столько детское здоровье, сколько прогресс медицины вообще и диагностики в частности. «Сейчас обследования куда более глубокие, чем раньше. Элементарное УЗИ выявляет около 80 процентов заболеваний, которые раньше статистика не учитывала, — поясняет профессор. — Мы раньше просто не видели эти болячки — они вылезали только с осложнениями, грубыми формами. Сейчас мы видим двухмиллиметровое расширение в почке ребенка и можем реагировать сразу же. А раньше он дорос бы до пятидесяти и свалился бы с отказом этой самой почки — зато со статистикой по детям полный порядок! Я же помню, как у нас на кафедре был малюсенький аппарат УЗИ — лет на десять единственный на весь Саратов. И тот мы получили по линии военной медицины. Сейчас любая крупная клиника имеет оборудование экспертного класса, включая эндоскопическую хирургию».
Когда Дмитрий начинал практику, детская смертность была 14 на 1000, сейчас — 6. «Я никогда не думал, что мы за десятку перевалим. Это же огромная работа — квалификация людей, качество препаратов, оборудование, — говорит доктор Морозов. — С другой стороны, как бы твоя клиника ни была упакована сейчас, через 2-3 месяца чего-то будет не хватать: прогресс огромный, всегда что-то появляется, чего у тебя нет — удобного, хорошего и при этом миллионы стоящего. А лет через пять один это оборудование купил, другой — и, глядишь, некогда вожделенный аппарат появляется почти везде».
Оптимизацию — в первую очередь, закрытие больниц — Дмитрий Морозов воспринимает как суровую, но объективную необходимость. В первую очередь потому, что требования к врачам в последнее время сильно повысились. «Раньше ты сидел в районной больнице и резал желчный пузырь отсюда и досюда, по Федорову, — профессор показывает на себе большой разрез. — И знал, что так же эту же самую операцию делают и в Москве, и в Саратове, и в любом районном центре. А теперь по стандарту запрещено делать эту операцию без компьютерной томографии. А у тебя в ЦРБ томографа нет и не будет: людей к тебе мало приходит, не окупится. И открыто резать ты ее по нынешнему стандарту тоже не можешь: надо делать эндоскопически, без разрезов. А твой хирург этого не может, у него должной практики нет... Поэтому надо концентрироваться, создавать центры».
На предложение оставить два стандарта — прежний и новый — хотя бы для отдаленных районов, Морозов предлагает подумать о жителях этих районов. «Во-первых, если делать по-новому, без разрезов, то вы вечером уходите из больницы. Три маленьких дырочки — и у вас ничего не болит. Можете таблетку анальгина принять, и все. Во-вторых, никакой спаечной непроходимости потом. В-третьих, на вас не потрачено много препаратов. В-четвертых, вам не придется тратиться на санаторно-курортное лечение. А старый метод — вы лежите в стационаре две недели. Каждый 20-й попадает потом с непроходимостью — вот вам новый больной. И шрам у вас через весь живот. А красивая девушка, к примеру, из Урюпинска не хуже такой же девушки из Москвы — и тоже не хочет шрама на весь живот».
И при этом, добавляет доктор Морозов, «ты лежишь на больничной кровати и думаешь, как тебе не повезло, что ты не в Москве — где все это можно сделать без таких проблем. Разве это справедливо? Ты служил Родине, ты честно работал, ты платил налоги, ты не должен быть ущемлен в правах… Вот создание системы неущемления ничьих прав — это и есть задача здравоохранения. Я прекрасно понимал, как сын поездившего по стране военного, что на новом месте все должно быть так же, как и на старом. Нормальная школа, нормальная поликлиника — и там, и там, и вот если еще куда занесет, то и там все это должно быть. Значит, так и надо делать сейчас. По уму и по совести».