В сентябре 1976 года 23-летний пловец Шаварш Карапетян увидел, как заполненный пассажирами троллейбус вылетает с проезжей части, падает в Ереванское водохранилище и моментально скрывается под водой. Не раздумывая, молодой человек бросается в холодную мутную воду и начинает одного за другим доставать людей с десятиметровой глубины. Он спас 20 человек, но этот подвиг, о котором страна узнала спустя несколько лет, стоил ему спортивной карьеры. После тяжелейшего воспаления легких многократный чемпион мира и Европы так и не вернулся в прежнюю форму. 40-летняя дата события была хорошим поводом поговорить о том дне и о том, что было после, но неожиданное известие, полученное Шаваршем во время беседы с корреспондентом «Ленты.ру», развернуло разговор совершенно в иную сторону.
Он не хотел в который раз рассказывать одну и ту же историю. О том, как 16 сентября бежал кросс по берегу Ереванского озера с братом Камо. Как в воду с дамбы упал троллейбус, как он разбивал ногами заднее стекло и снова и снова нырял на глубину, каждый раз поднимая на поверхность кого-то из пассажиров — «Я их вынимал, Камо на берег оттаскивал, в чувство приводил, кого можно было». Из девяти десятков пассажиров Карапетян поднял со дна 46. Живых среди спасенных — двадцать: «Мало, до сих пор корю себя, что один раз вместо человека поднял место для сидения в троллейбусе — не разглядел, вода мутная. Кого-то еще мог спасти вместо этого». Но в сводку не попали те, кто не нуждался в помощи врачей и просто ушли с места ЧП. Не исключено, что спасенных было больше.
Карапетян не хотел говорить и о своих достижениях. О том, сколько раз становился чемпионом СССР, Европы и мира по подводному плаванию. Про 11 мировых рекордов, последний из которых он установил уже после тех событий, проведя полтора месяца в больнице с воспалением легких и заражением крови. Разве что с охотой вспоминал о журналистах — Сергей Лесков из «Комсомолки» и Геннадий Бочаров из «Литературки» узнали и рассказали о подвиге Карапетяна в 1982 году. Но развивать тему подвига — не хотел: «Зачем, все уже сказано».
«Лента.ру»: В этом году вам из спасенных кто-то звонил?
Шаварш Карапетян: Уже никто не звонил. Слишком многих и в живых-то нет. А так очень много звонили. Посольство России в Армении звонило. Из США звонили — там по армянскому каналу программу обо мне показали. О Москве и говорить нечего, все телефоны оборвали…
Извините, сейчас тоже отвечу… Когда? Когда похороны?.. <…>
Шаварш Владимирович, кто?
Друг в больнице умер. Вадим Лейбовский. Завтра к нему собирался. Не успел. Он много писал обо мне. Книга даже у него вышла, «Двадцать жизней Шаварша» — по числу спасенных сорок лет назад. Хотел вторую книгу писать, о теперешней моей жизни. А я не позволял.
Почему?
Не хотел до времени. А теперь уже никому не надо. Он меня уважал. Хотел выяснить, дать ответ в этой книге — мой ответ, — что такое мужчина, для чего он нужен, какова его миссия. Кроме как самца. Он очень много со мной спорил, умнейший человек был. Единственный, кто мне грубое слово сказать мог.
Чем такие споры заканчивались?
Тем, что он на меня обижался, а я на него — нет.
Тогда — может, о жизни после подвига?
Попробуем. Наверное, это правильно будет. Он хотел написать, как я живу в России. Давайте об этом.
Когда вы приехали жить в Москву?
В 1993-м. Пришлось уехать. Семья, дети маленькие. В Армении блокада: ни света, ни тепла, ни работы. А я не дотационный человек. Я человек хозрасчетный.
В Армении вы в 1980-х стали директором спортшколы. На момент отъезда там работали?
Нет, к тому времени уже работал на заводе «Сириус» — электронная промышленность, оборонка. Построил при нем компьютерный центр, учил детей обращаться с компами. Сначала ЭВМ-5, огромные шкафы. Потом академик Аганбегян школе подарил компьютеры Atari. А школа та... Она больше не существует. Многое больше не существует.
Чем занялись в Москве?
Здесь меня принял мой друг. Я тут организовал производство нестандартной обуви, долго потом работал в этом направлении. Обувь — самый короткий путь к получению прибыли.
Смотря какая...
Штучная, хорошая — да. Допустим, 60-й размер мужской. Или 29-й женский с каблуками. Мы на заказ работали. Назвали мастерскую «Второе дыхание», я и шесть мастеров. На вывеске у нас был указан ремонт обуви — но ремонтом мы почти не занимались. Делали свою. Старые модели восстанавливали по остаткам, кто просил. Или меняли острые носы на круглые, а шпильки — на толстые каблуки, когда мода менялась. Все это стоило хороших денег, и мы их имели.
В вашем роду сапожники были?
Толком нет. Отец — ну так или сяк, в войну он и его семья шили, чтобы прокормиться. А так он был директором автобазы, в Ставропольском крае работал. Трактора огромные, грузовики, я все это помню. Тогда Горбачев был секретарем краевого комитета комсомола…
И в Ереване отец был директором большой автобазы тяжелого транспорта. Его кранами тот самый троллейбус из озера вытаскивали в 1976-м. Приехали быстро. Жаль, что поздно все же. А так автобаза Минпромстроя — солидное хозяйство.
«Второе дыхание» еще существует?
Да. Она находится на юго-западе Москвы, в Коньково. Все, кому надо, знает, где она. Не афиширую адрес. Не прячусь ни от кого. Я там уже никто, там есть кому управлять и работать. Человек десять работают. Как бизнесмену мне публичность не нужна. Скромно хочу дела вести, молча работать.
Что такое быть предпринимателем в России?
Не задумывался. Сейчас подумаю и отвечу. Так, предприниматель в России — бестолковый труженик. Когда у тебя есть идея, страсть, здоровье, чтобы что-то создать — и никто не помогает, а банковские проценты дикие, и растет аренда, растут выплаты за воду, электричество и прочее, — тогда тебе ничего не остается, кроме как красть. Из налогов.
И вы крали?
Нет. Все так делают — а я не делаю!
Не поверю, чтобы вы со своим характером не начали и здесь что-то кому-то доказывать, за что-то биться.
Нет, не тот случай. Куда идти биться, если десять лет назад, к примеру, в одиннадцать раз в Москве вырос налог на использование земли? Тут одно, там другое, а в итоге стоимость хлеба поднимается. Когда что-то придумываешь в области налогов — всегда смотри, сколько после этого будет стоить хлеб, сможет ли бабушка его купить. И только после этого принимай решение. Я все чаще задумываюсь именно о стариках.
Из-за собственных лет?
Ну мне рановато, шестьдесят три всего. И я не одинок — дети, внуки. А вот одиноких бабушек, дедушек надо стране брать на содержание. Если государство не может — надо, чтобы часть налогов бизнеса на них шло.
Налог на одинокую бабушку?
А почему нет? Какая разница, чья она, чей дедушка. Они нас всю жизнь кормили и поили. А мы не научены кормить своих родителей в старости. На Кавказе немного по-другому, но и кавказские люди потихоньку разучиваются, особенно в больших городах. Кормить, беречь, обласкать своих родителей — мы теряем эти качества. И мы, и наши дети.
А старость надо облагородить, обязательно. Чтобы старикам жить было интересно. В нашем дворе вижу постоянно старичка — руки дрожат, когда за хлебом идет. А зачем ему ходить? Наша родина большая, богатая и так далее — почему не взять на себя заботу о каждом старичке?
Какую родину имеете в виду?
Мой дом — Россия. Армения тоже, конечно. Армения — мой маленький дом, а Россия — большой. Как-то один голландец пытался меня поймать на вопросе про разницу менталитетов, армянского и российского. Я ему сказал, что разницы не чувствую, так как являюсь армянским сыном русского народа. Отстал сразу.
Если оглянуться на вашу жизнь в России — чем вы занимались все эти годы?
Я зарабатывал деньги. Существование начинается с зарплаты. И я стараюсь не получать ее, а давать — как можно большему количеству товарищей, работавших на мои начинания.
Правда, что кто-то из спасенных вами сорок лет назад недавно попросился к вам на работу — то ли сам, то ли кого-то из родни?
А я не помню, правда. Может, и было. Вот перед нашей встречей с вами мне звонили, просили куда-то устроить — не к себе, так хоть куда. Это постоянно, непрерывно. Стараюсь помогать.
Вы жесткий бизнесмен?
Не сказал бы. Был бы жестким — олигархом был. А так у меня сейчас только свой фонд. Имени меня, Шаварша Карапетяна. Начинаем программу помощи бывшим спортсменам — тем, кто тяжело болен. Второе направление — развитие подводного спорта. Мы семь раз проводили чемпионат моего имени, добились успехов. Сначала участвовали тридцать человек, сорок человек. На последнем — около шестисот человек. В Кемерово, в Казани, много где. В Москве тоже кубок мира имени Шаварша Карапетяна разыграли.
Откуда деньги?
Диаспора армянская очень много давала, например. Большой фонд был. Сейчас кризис подкосил, бедновато живем. Великие планы всегда не сбываются. И ни один спонсор десять дыр прикрыть не может. А наша забота — далеко не первоочередная.
При том, что для меня подводный спорт — святое дело. Хочу добиться, чтобы он олимпийским видом стал. Даже если сам не успею, а кто-то другой после меня сможет — счастлив там буду. Наш вид спорта очень красивый, быстрый, отлично смотрится.
Почему вы все же пришли в свое время именно в этот вид?
Когда мы переехали из Ванадзора в Ереван, отец меня отдал в спортивную гимнастику. Я был неплохой гимнаст, лучше всего удавались кольца. Но мне сказали: «Мальчик высокий, для гимнастики неперспективный. А вот бег, прочая легкая атлетика, плавание — это самое то». Отец сказал «плавание». Так и пошло.
А подводное сами выбрали?
Я сначала в обычное пришел. И стал в нем чемпионом республики. Брал 50 метров, сотню и двести. Но меня выставили. И я захотел доказать, что я перспективный. Самому себе, в том числе. На принцип пошел. Ну и куда мне? Не на штангу же идти? Тоже в плавание надо.
Случай помог, благоприятный. Выгнали меня, приехал я со сборов обратно в Ереван. И встретил на улице лучшего тренера по подводному плаванию. «Что случилось?» — «Прогнали». «И меня прогнали», — говорит он.
А его за что?
Обоих за неперспективность. Я выигрывал, да. А другие тренеры тянули своих. Меня убрали — они выигрывать стали. А мой тренер по обычному плаванию был директором бассейна, у него не было времени ни меня тренировать, ни меня защищать… И вот мы встречаемся с моим новым тренером — уже по подводному плаванию. Сели в какой-то кинотеатр и договариваемся, когда начать тренировки. Я предлагаю на следующий день. Он говорит: «Прямо с утра». Это было 13 сентября 1970 года. Через два года я стал уже чемпионом Европы.
И где тренироваться, если его уволили? Все бассейны государственные…
И в одном из них мой новый тренер работал утренним дежурным. Присматривал, чтобы никто не утонул. В шесть утра мы начинали, нелегально тренировались. Потом уже, когда я стал чемпионом Армении, призером чемпионата Союза, дали нам легальную воду... Такой нагрузки, как мне, никому не давали — поэтому я быстро рос как спортсмен. Попробуй каждый день кросс тридцать километров пробежать — не каждый легкоатлет сможет. А на улице сорок градусов жары. И за спиной рюкзак на 25 килограмм.
С камнями?
С песком. Сейчас более удобно все, эластично. А тогда спину раздирало в кровь.
Я тренировался и после того, как из больницы вышел. В 78-м вновь стал чемпионом страны. И призером в 79-м. И еще один мировой рекорд выдал. Но от меня-то ждали по пять побед за сезон, как раньше. А я уже не мог все подряд выигрывать...
Вы говорили, что вам и при пяти победах палки в колеса ставили.
Да просто не нравился спортивному начальству. Сильным был, настырным. Таких вообще не любят. И еще провинциал, из республики. А у союзного начальства — свои спортсмены, они тоже выигрывать хотят. А я, понимаете ли, мешаю. Как сказал генерал Покрышкин — тот самый, трижды Герой Советского Союза, он возглавлял ДОСААФ: «Откуда в безводной Армении рекордсмены-подводники?»
Озеро Севан? Он о нем не слышал?
Да не в Севане дело. И не в Покрышкине. Он уважаемый человек, герой, король, ему до лампочки все. Ему текст написали, он его прочитал. А вот кто писал, зачем писал, какое добро на это получил — загадка.
До событий сорокалетней давности вы остановили покинутый водителем автобус, чуть было не сорвавшийся в пропасть. После, в 1985-м, отличились на пожаре в ереванском спортивно-концертном комплексе. Вы задумывались, почему вам «везет» на катастрофы?
Это повседневный процесс. Всегда бывают аварии, какие-то трагедии. Я просто оказываюсь рядом, ближе всех. Делаю, что могу — когда могу. Вот позвонили и сказали, что Вадим умер — тут уже ничего не могу…
А так — ничего сверхъестественного нет, все доступно. Когда ты вышел из дому — ты уже экстремал. Думаете, эти три случая — единственные, которые со мной были?
Думаю, что нет. Расскажите?
Это уже чересчур. Не потому, что не поверят. Просто слишком элементарные вещи: вступиться, например, за кого-то. Правда, если вступаться, то могут набить морду. Но ведь и я могу. Главное, чтобы ты для себя самого был прав в том, что ты делаешь. Каждый раз...
Когда я три года назад нес олимпийский факел для Игр в Сочи — он потух. Расстроился сначала — не за себя, за страну. Потом подумал: «А что это изменило?» Мог бы и упасть, к примеру, с факелом. Но потух — не потух, упал — не упал, а Игры все равно прошли. И прошли отлично. Говорят, главное не сдаваться. Все так говорят, затерлись эти слова совсем. Но ведь это действительно так. Поверьте на слово.