Если внимательно изучить списки седьмого состава Госдумы, обнародованные Центризбиркомом, то становится ясно, что многие парламентарии привели в большую политику своих родственников. Проблему семейственности в своих рядах депутаты поднимают едва ли не каждый год. И регулярно обещают разработать этический «антиродственный» документ. Пока все заканчивается сотрясением воздуха. Между тем опыт законодательной и исполнительной власти по созданию «трудовых династий» успешно тиражируется и в других госучреждениях. «Лента.ру» пыталась разобраться в явлении.
Самый устойчивый семейный подряд в Госдуме — лидер партии ЛДПР Владимир Жириновский и его сын Игорь Лебедев. В прошлом созыве Лебедев возглавлял думскую фракцию ЛДПР. В первый раз депутатом он стал в 1999 году. С рождения носил фамилию отца. Однако в 16 лет по совету родителей поменял ее, «чтоб не осложнять себе жизнь». Владимир Вольфович гордится политической карьерой сына: «Когда кузнец передает сыну свою наковальню или доярка передает дочери своих коров — никто же не воспринимает это негативно».
Больше «прямых» родственников в новой Думе пока мы не обнаружили. Зато просматриваются «вертикальные» связи с федеральными и региональными госчиновниками и политиками. В составе «Единой России» депутатом от Тувы с 2007 года избирается Лариса Шойгу, сестра министра обороны Сергея Шойгу. Среди депутатов Госдумы числится — Алексей Ткачев, брат министра сельского хозяйства Александра Ткачева, экс-губернатора Краснодарского края. Впрочем, в Думе Ткачев — не новичок. Участвовал в работе парламента 4 и 5-го созывов.
У депутата Олега Лебедева, первого секретаря Тульского обкома КПРФ, складывается региональная политическая династия. Его брат Алексей — депутат Тульской облдумы. Жена Злата представляла КПРФ в Городской думе. Однако с недавнего времени супруги в разводе. У новосибирского депутата от ЛДПР Дмитрия Савельева — брат Владислав возглавляет фракцию ЛДПР в Новосибирском заксобрании. В 2014 году 26-летний Леонид Зюганов, внук лидера партии КПРФ Геннадия Зюганова, был избран в Мосгордуму.
Семейственность имела место и во времена СССР. Но официально не поощрялась. Поэтому советские чиновники и партийные руководители обычно устраивали родственников не в свои учреждения, а в дружественные, под опеку к хорошим знакомым. Как говорят социологи, ситуация начала меняться в конце 1990-х годов. Но если поначалу в высших эшелонах власти семейные связи старались особо не афишировать, то сейчас детей, желающих постучать по отцовской наковальне и подоить мамкиных коров, практически перестали скрывать. В 2015 году в прессе бурно обсуждалась новость о награждении 26-летнего Ивана Сечина, сына главы «Роснефти» Игоря Сечина медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени «за большой вклад в развитие топливно-энергетического комплекса и многолетний добросовестный труд». По сведениям газеты «Коммерсант», до награждения Иван Сечин не проработал в «Роснефти» и года. Он пришел в компанию отца в марте 2014 года.
Федеральный опыт активно перенимают и в регионах. Не только в аппаратах законодательной и исполнительной власти. Но и в обычных бюджетных конторах. В школах «родственным» руководящим составом никого уже не удивишь. Самая распространенная связка: дочь — директор, мать — главный бухгалтер. Чаще всего такое практикуется в сельских образовательных учреждениях. Но и в столице широко известную теперь школу №57, до недавнего времени возглавляла семейная пара Менделевич — Вишневецкая (директор и завуч, соответственно).
Все чаще директора госучреждений пытаются найти способы передать по наследству свои кресла родственникам. В 2014 году активно обсуждалась ситуация в Российском государственном социальном университете (РГСУ). Бывший ректор Василий Жуков стал почетным президентом вуза, а ректорский пост передал старшей дочери, на тот момент 32-летней Лидии Федякиной. Отец всем объяснял, что это не он назначил дочь на свое место. Она победила в честной борьбе за кресло ректора в вузовских праймериз. Супруга Василия Жукова — Галина — в этом же вузе занимала пост проректора по непрерывному образованию и развитию карьеры РГСУ, декана факультета информационных технологий, завкафедрой математики и информатики. Сейчас в этом вузе родственные связи практически зачищены. Однако в других научных заведениях семейные традиции множатся.
Сын главного онколога России, главы РОНЦ имени Н.Н. Блохина академика Михаила Давыдова Михаил — в апреле 2016 года стал директором НИИ клинической онкологии. Структура считается основным хирургическим подразделением РОНЦ. Ранее ее возглавлял Давыдов-старший.
Династические традиции развиваются и в научном центре сердечно-сосудистой хирургии им. Бакулева, которым с 1994 года руководит Лео Бокерия. Академика, перечисление титулов которого займет не одну страницу, называют одним из столпов отечественной кардиохирургии. Две дочери хирурга продолжили его дело. Старшая Екатерина занимается кардиологией новорожденных. В Бакулевке не работает. А младшая Ольга Бокерия — кардиолог, главный научный сотрудник центра сердечно-сосудистой хирургии. Многие в Бакулевке убеждены, что бессменный директор Лео Бокерия хотел бы видеть новым директором института свою дочь.
В истории российской кардиологии примеры династий уже есть. Дочь «кремлевского» доктора (лечащий врач нескольких генсеков в СССР), председателя Всесоюзного кардиологического общества Евгения Чазова Ирина — главный внештатный кардиолог Минздрава, директор Института клинической кардиологии им. А.Л. Мясникова.
О том, могут ли дети качественно продолжать дела своих отцов, «Ленте.ру» рассказал профессор социологии, декан Школы социальных и гуманитарных наук Санкт-Петербургского филиала Научно-исследовательского университета «Высшая школа экономики» Даниил Александров.
«Лента.ру»: Чем отличается семейственность от династии?
Александров: Это слова со множеством значений. Есть династии королей, а есть династии сталеваров, художников, медиков. Но одно дело, когда профессия, увлечение, страсть к чему-то поддерживаются в семье из поколения в поколение. А другое, когда пытаются передать родственникам административные и властные позиции. Вот это в народе называют семейственностью.
Как можно передать профессию по наследству? Талант либо есть, либо нет.
Есть виды деятельности, в которых ранние усилия, потраченные на профессионализацию, имеют огромное значение. Во многих сферах успех невозможен без специальных способностей, например музыкальный слух. Но кроме способностей, огромное значение имеет тренировка. Нельзя стать скрипачом без музыкального слуха, но и без долгих усердных занятий тоже не обойтись. Упорство и труд, тысячи часов тренировки... Впрочем, тренировка может быть и менее заметной. Если вы выросли в среде врачей, в которой каждый день обсуждалось, как лечить те или иные болезни, у вас есть преимущество в медицине. Ребенок, который с семилетнего возраста листает с интересом анатомический атлас, очень рано освоит анатомию.
Но если можно натренировать ремесло, почему же нельзя с детства научить быть хорошим директором?
Потому что дома в семье не формируются управленческие навыки и дети не имеют практики управления людьми. Можно рано научиться общаться со взрослыми, но, условно говоря, командовать полком дома не научишься. Немецкие университеты еще в XVIII-XIX веках завели правило: не брать своих выпускников на работу, а брать новых профессоров из других университетов, а своих, если и брать, то только после того, как они успешно поработают в другом университете. Независимо от способностей. Потому что задача университета — поиск новых талантов, а не клонирование предыдущих поколений. Ученики, а тем более собственные дети, отобранные на должность за верность идеям учителя, редко оказываются талантливее основателя научной школы.
Почему?
Во-первых, они отбираются по признаку лояльности и готовности работать в том же русле, что и учитель. Во-вторых, если человек очень талантлив, он склонен стремиться к независимости, таким людям в целом свойственна самостоятельность. Когда у нас руководителями лабораторий и кафедр назначали самых верных учеников основателя, динамика этих учреждений замедлялась. Потому что они говорили: «А у нас Иван Иваныч этим занимался, давайте и мы продолжим». Весь мир уже занимается чем-то другим, а мы продолжаем делать то, что делал Иван Иванович. В советской науке последних десятилетий СССР этот эффект был существенно заметен. Противоположность этому — Кавендишская лаборатория в Кембридже, в которой каждый ее новый руководитель никогда не был связан с прошлым начальником. В ней все время были новые люди со своими идеями, новые таланты, получавшие Нобелевские премии.
Ваш отец был известным математиком. Вы решили выбрать другое направление, чтобы получить независимость?
К математике у меня не было ни особой любви, ни способностей. Так что мне повезло, и я по научной деятельности никогда не был в тени своего отца. Однажды я спросил у отца: «Ты не жалеешь, что я не стал математиком?». Он посмотрел на меня с иронией и сказал: «Главное, чего бы я не хотел, — чтобы ты стал математиком. Потому что у тебя выдающихся способностей к этому нет. И тебе невозможно было бы стать даже таким, как я, не говоря уж о том, чтобы быть лучше (Александр Александров — ректор ЛГУ, академик, автор школьных учебников по математике — прим. «Ленты.ру» ). И тебе всегда было бы это неприятно». Я сперва занимался экологией, а потом постепенно переквалифицировался в социологи. Понятно, что дома у меня было много книжек и умных разговоров. Это мне помогло. Но сказать, что я что-то прямо унаследовал от своего отца, кроме квартиры, — трудно. Я работаю в Высшей школе экономики, про которую он вообще не знал, и тут уже его тень за мной не шла.
Тогда почему это происходит? Ведь наследодатели — умные люди и не могут не понимать, что оказывают медвежью услугу детям.
Могу объяснить на примере вузов. В 1990-е годы многие госучреждения были де-факто «приватизированы» с точки зрения управления и финансовых потоков. Министерство образования практически не вмешивалось в ситуацию. В 1999 или 2000 году я видел достоверные данные, полученные прекрасным прикладным социологом Францем Эдмундовичем Шеренги. Он опрашивал родителей, чьи дети учились в провинциальных вузах. И обнаружил, что либо в вузах много коммерческих мест, либо там в основном были бюджетные места, но царит коррупция. Это произвело на меня колоссальное впечатление. То есть многие вузы превратились в мощные машины теневой экономики. И благоприобретателем оказывается ректор и верхушка управленцев. Поэтому и возникает желание оставить все это в семье. Коллега, который показывал мне данные, еще тогда говорил мне, что единственное лекарство от этого — приватизировать вузы, а потом жестко контролировать работу. Точно так же, как надо контролировать пищевое производство, чтобы нас не кормили отравой.
То есть легализовать уже имеющиеся родственные связи в госучреждениях?
И снять с них государственный статус. А субсидии бывшим госучреждениям распределять только при демонстрации какого-то качества. Но этот разговор с коллегой был много лет назад, и сейчас эти рецепты уже не применимы. Сейчас уже совсем другие стратегии работы с вузами для повышения качества и борьбы с коррупцией. В частности, выделение вузов с высокой репутацией. Посмотрим, как это сработает. Надо сказать, что во многих медицинских учреждениях примерно такая же история скрытой приватизации, но это отдельная сложная тема.
Кроме коммерческой, есть другая причина семейственности — потребность руководителя в доверии к своим подчиненным. И чем больше теневой экономики в учреждении, тем больше нужда в семейственности. С точки зрения краткосрочных выгод для управления у назначения родственников есть свои положительные стороны. И людям поэтому кажется, что такая практика вполне нормальна.
Почему нет, если есть положительные стороны?
Допустим, дети еще могут как-то поддержать династию руководителя. Но представьте, что традиция распространится на внуков и правнуков. Это уже будет смотреться анекдотом. Лучше этого избегать. Беда в том, что у нас вообще на всех уровнях свойственно брать своих детей к себе на работу. Тут сходятся много факторов. Кроме чистой психологии — желания, чтобы дети были похожи на нас, есть и системные. Во всех профессиональных сферах в России нет нормального рынка труда.
Нет мобильности?
Поэтому все в ловушке. И это общая проблема. Кто-то, может, и рад, чтобы ребенок карьеру сделал в другом университете. Но другого-то такого хорошего нет. Непотизм (кумовство — прим. «Ленты.ру» ) на всех уровнях от госкомпаний до вузовских кафедр и лабораторий возникает не потому, что люди смотрят на случаи семейственности в Госдуме и берут пример. Народ самостоятельно пришел к выводу, что так выгодно и удобно в существующих условиях. И все это начало складываться в 1990-е.
Почему этого перестали стесняться?
Нет института репутаций. Идет разрушение очень многих норм общества, потому что нет санкций за нарушение норм. Можно сказать, происходит нормализация, легитимизация коррупции и непотизма. Это хорошо видно по установившейся культуре показного потребления и демонстрации власти через баснословно дорогие вещи. И огромные дворцы госслужащих, и дорогие дома и машины директоров школ или техникумов, и покупки ненужных докторских степеней, и продвижение детей — это уже новая норма.