«Знай свое место! Твой визг и вопли нам безразличны!» Подобную лексику первые лица государства используют нечасто, но сейчас это обычная форма общения между Анкарой и Багдадом. «Наша армия пока достаточно сильна, чтобы не слушать иракских приказов, — заявил во вторник, 18 октября, президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган иракскому премьер-министру Хайдеру аль-Абади. — Ты мне не ровня. Мы будем делать то, что захотим». «Мы освободим свою землю благодаря решимости наших людей, а не при помощи видеообращений», — съязвил в ответ Абади, намекая на обращение Эрдогана к нации во время неудачной попытки переворота.
Перебранка между турецким президентом и иракским премьером — лишь один пример страстей, кипящих вокруг иракского города Мосула, на который с разных сторон наступают сейчас отряды шиитской милиции, иракской армии и курдского ополчения. Турция в ультимативной форме потребовала разрешить ей принять участие в освобождении города, в противном случае пригрозив действовать самостоятельно. Американские военные, координирующие операцию, буквально творят чудеса, нарезая секторы ответственности, разводя враждующие и одновременно союзные группировки по разным направлениям, чтобы операция не превратилась в войну всех против всех.
Мосул — «жемчужина севера», второй по размерам город Ирака после Багдада, населенный в основном суннитами и имеющий важное стратегическое значение, — попал в руки боевиков запрещенной в России террористической организации «Исламское государство» (ИГ) летом 2014 года. Регулярная иракская армия сдала город практически без боя — отступая, она оставила исламистам склады с оружием и бронетехнику.
Часть силовиков и жители, успевшие покинуть Мосул до его падения, обосновались на территории, контролируемой иракскими курдами. Туда же бежал губернатор провинции Найнава Атиль аль-Нуджаифи. Спустя несколько месяцев турецкие военные, получив устное разрешение от Нуджаифи и главы Иракского Курдистана Барзани, развернули на севере Ирака тренировочные базы, где начали готовить бойцов курдской пешмерги и суннитского антиисламистского ополчения.
В Багдаде на происходящее смотрели сквозь пальцы: любая активность на севере страны оттягивала силы исламистов с южного фронта, который только-только стабилизировался на подходах к иракской столице. Но когда турки в декабре 2015 года ввели на север Ирака дополнительные силы, включая танки и артиллерию, Багдад выразил протест. Учитывая, что иракские власти не контролировали эти районы, возмущенные ноты были чистой формальностью. Однако после того, как в войне наметился перелом и перспектива отбить Мосул и окрестные районы стала реальной, вопрос, что делать с освобожденными территориями, оказался на повестке дня.
Север Ирака давно интересовал Турцию как из соображений безопасности (туда уходили на отдых и оттуда наносили удары отряды Рабочей партии Курдистана, ведущей против турок партизанскую борьбу), так и из соображений экономических (оттуда шла нефть, добываемая в курдских регионах Ирака). Турецкие военные присутствовали там еще с 1990-х — с разрешения Саддама Хусейна. Поэтому как только в регионе возник вакуум власти и появилась возможность установить над ним контроль, Анкара незамедлительно этим воспользовалась. Турецкие власти трезво оценили обстановку и поняли: в ситуации, когда рушится многолетний баланс сил, либо ты будешь активно действовать и менять ситуацию в нужном тебе русле, либо она изменится без твоего ведома — и вряд ли в твою пользу. Эрдоган в этих условиях пытается максимально соблюсти интересы государства, как он их понимает, основав в Мосуле собственный центр силы, дружественный Анкаре.
Турция буквально продавливает свое участие в освобождении Мосула, объясняя это стремлением не допустить гуманитарной катастрофы, которая неминуемо последует за падением города. Как полагают в Анкаре, сотни тысяч человек, спасаясь от зверств шиитской милиции, хлынут к границе. Учитывая, что в Турции и без того скопились 2,7 миллиона беженцев из Сирии, это вряд ли можно назвать желанным подарком.
На тактические соображения накладывается вопрос национальной памяти: как заявил Эрдоган, Анкара несет историческую ответственность за регион, который был частью Османской империи без малого четыреста лет, и за судьбу народов ее населяющих. В Анкаре опасаются, что багдадские власти планируют изгнать из Мосула и окрестностей суннитов и заселить территорию шиитами с юга страны. «Если вы, выбив ИГ, попытаетесь изменить демографическую структуру Мосула, вы разожжете гражданскую войну огромных масштабов, религиозную войну, — предупредил турецкий президент. — Нас это беспокоит, мы опасаемся за наших братьев — туркоманов и арабов-суннитов... Возникает вопрос, кто должен контролировать город после освобождения. Конечно, арабы-сунниты, туркоманы-сунниты и курды-сунниты».
Судя по всему, Анкара настроена жестко и не намерена обращать внимание на протесты Багдада. «Мы не нуждаемся ни в чьем разрешении и не собираемся никого о нем просить», — объявил Эрдоган, дав понять, что турецкая армия с севера Ирака не уйдет. На днях парламент Турции официально продлил мандат военной миссии.
Турецкие войска, развернутые на севере Ирака, представляют самую боеспособную силу в регионе. Однако рассчитывают в Анкаре в основном не на них — ударной силой в боях за Мосул должны стать суннитские ополченцы, лояльные бывшему губернатору провинции аль-Нуджаифи.
Отношения у губернатора с центром, мягко говоря, напряженные. Депутаты иракского парламента открыто обвинили аль-Нуджаифи в развале обороны Мосула летом 2014-го, в результате чего город стал легкой добычей исламистов. Многие подозревают его в сепаратизме.
В распоряжении аль-Нуджаифи сейчас находятся, по разным данным, от одной до трех тысяч человек — в основном бывшие силовики из Мосула, ополченцы и полицейские. В Багдаде их считают дезертирами, бросившими фронт. Они хорошо вооружены и обмундированы на турецкие деньги и прошли подготовку у турецких инструкторов. Командует суннитскими ополченцами Саади Обейди — бывший генерал-майор иракской армии, начинавший карьеру еще при Саддаме Хусейне.
Как заявляет сам Обейди, задача его людей — взять под контроль территорию Мосула и окрестностей после освобождения ее иракской армией. Вряд ли, однако, эта перспектива вызывает восторг в Багдаде.
Багдад крайне болезненно воспринимает турецкое присутствие на севере страны, поскольку оно служит свидетельством неспособности столичных властей контролировать всю территорию государства. «Мы бы хотели разрешить эту проблему по дипломатическим каналам, через конструктивный диалог, — заявил посол Ирака в Анкаре Хишам Алави. — Но если, сохрани Аллах, турецкая сторона не пойдет нам навстречу, мы обратимся в Совбез ООН. Если же и это не поможет, то иракское правительство вынуждено будет рассмотреть другие возможные варианты, чтобы защитить наш суверенитет и интересы Ирака».
С точки зрения Багдада, ни аль-Нуджаифи, ни власти Иракского Курдистана не имели никакого права приглашать турецкие войска на территорию Ирака. «Даже если бы существовало какое-то устное соглашение или что-то подобное, речь могла бы идти только о военных советниках, — отметил Алави, — но никак не о присутствии турецких войск с артиллерией и танками в 120 километрах за линией границы».
При этом Багдад готов идти на уступки: иракские власти пообещали, что не позволят шиитским ополченцам творить в захваченном Мосуле все, что им заблагорассудится. Если турки не проявят ответной любезности, у Ирака есть чем ответить: при необходимости Багдад может поддержать сирийских курдов наподобие того, как турки поддерживают курдов иракских. Для иракского правительства это вопрос жизни и смерти: если оно позволит иностранным войскам хозяйничать на своей территории как у себя дома, о сильном независимом Ираке можно будет забыть.
Сложнее всего в этой ситуации иракским курдам, которые оказались меж двух огней.
С одной стороны, Эрбиль давно и плодотворно сотрудничает с Анкарой, продавая ей нефть и иногда даже помогая проводить военные операции против братьев по крови из Рабочей партии Курдистана. Турецкие военные помогают пешмерге оружием и снаряжением, тренируют ее бойцов; в этой ситуации курды просто не могут позволить себе вступать в конфликт с Анкарой, тем более что рухнувшие цены на нефть почти опустошили региональный бюджет.
С другой стороны, Иракский Курдистан по-прежнему остается, пусть и формально, частью Ирака. Понятно, что курды стремятся к независимости — как провозгласил премьер Курдистана Нечирван Барзани, «независимость Курдистана — это право нашего народа, и он сам будет определять, где пройдут границы». Как показывают опросы, более 84 процентов иракских курдов поддерживают своего премьера, но независимость Курдистана не нужна не только Ираку, который в этом случае лишится львиной доли нефтяных полей, но и Турции: Анкара опасается, что примеру иракских братьев последуют курды в Сирии и самой Турции.