В разгаре два самых громких сериала осени — новый хит HBO «Мир Дикого Запада» и теледебют любимца Канн Паоло Соррентино «Молодой Папа». В одном сходят с ума роботизированные проститутки и ковбои, в другом — дрожит от перемен Ватикан, оба дразнят зрителя встречей с Создателем. «Лента.ру» считает, что пока не убедительно.
Снится ли роботу Энтони Хопкинс? Или это робот снится Энтони Хопкинсу? Или их разговор приснился кому-то еще 30 лет назад? К финалу шестой серии «Мир Дикого Запада» новый масштабный проект HBO, который призван поправить репутацию этого гиганта сериалостроения после относительных провалов «Винила» и «Настоящего детектива», успел запустить столько сюжетных линий и поднял, основательно или мимолетом, столько тем, что число вопросов в его отношении пока значительно превышает начавшие проступать ответы. Более того, разворачивающийся в роботизированном парке ковбойских развлечений, в декорациях ожившего вестерна «Мир Дикого Запада» запутывает аудиторию так старательно, что кажется, главная пока его интрига заключается не в том, к чему каждая конкретная сюжетная линия приведет, а в том, сможет ли сериал эти ответы предоставить в принципе.
«Мир Дикого Запада» из тех сериалов, что каждым авторским решением пытаются заявить о своей многозначительности. Так что и основное действие здесь происходит сразу на нескольких уровнях, пластах сюжета и смыслов. На одном разворачивается классическая для жанра фантастики история о том, как прежде прекрасно существовавшие в рамках прописанной им драматургической петли роботы парка начинают, в терминологии сериала, пробуждаться — обнаруживать у себя воспоминания, волю, способность осознать свой собственный рабский статус в экосистеме парка развлечений. В другой основной линии некоторые из персонажей — вырвавшаяся из своего стандартного, отводящего ей роль невинной дочери фермера сюжета девушка-робот Долорес (Эван Рэйчел Вуд), сопровождающий ее рохля-посетитель Уильям (Джимми Симпсон) и таинственный пожилой садист, известный как Человек в черном (Эд Харрис), который может оказаться, а может и не оказаться тем же Уильямом 30 лет спустя — разыскивают, каждый по собственным причинам, некий секретный уровень, содержащий разгадки всех тайн Мира Дикого Запада Лабиринт.
Параллельно создатели сериала, Джонатан Нолан (брат Кристофера) и его жена Лиса Джой, разворачивают производственную драму о том, как функционирует закулисье Мира Дикого Запада — с участием меланхоличного старика-идеолога (элегантного сумасброда по имени Форд играет Энтони Хопкинс), встревоженных экономическими проблемами парка менеджеров, мечтателей-разнорабочих и сценаристов-истериков, а также нависающего над всеми сразу незримой угрозой совета акционеров. Конечно же, Нолан и Джой не могли не обставить эту сюжетную линию как почти лобовую метафору кино- и телепроизводства в его современном виде — с их запутанной системой корпоративных сдержек и противовесов, гарантирующей головную боль любому амбициозному творцу.
Наконец, «Мир Дикого Запада» раз за разом вдруг выходит на уровень разговора именно что о Творце — трагической фигуре создателя и парка, и его андроидов-обитателей, человеке по имени Арнольд, который покончил с собой еще до запуска его детища в эксплуатацию, но продолжает таинственным образом влиять на его повседневный быт. Проще говоря, в «Мире Дикого Запада» одновременно происходит столько всего, что самой частой эмоцией, возникающей при его просмотре, оказывается элементарное «Какого черта?» — то есть недоумение. Нолан и Джой не способствуют ясности и будто бы только провоцируют возникновение самых разнообразных фанатских теорий, на каждой развилке заметая за собой следы, подкидывая намеки и догадки, которые часто противоречат друг другу, настойчиво сообщая о том, что за хитросплетениями сюжета скрывается некое почти сакральное откровение, емкое рациональное объяснение тому нарративному хаосу, который становится только гуще с каждой новой серией.
Вот только чем дальше, тем сильнее подозрение, что, когда «Мир Дикого Запада» наконец доведет зрителя до эпицентра своего Лабиринта, скрывающаяся в нем Истина окажется пшиком, еще одним мистификаторским трюком, которые этому сериалу пока даются куда лучше рациональных причин и следствий. Как и в остальных своих проектах, Нолан не может удержаться от того, чтобы не напустить в историю богоискательского пафоса — и скоровогоркой озвучивает один за другим проклятые вопросы бытия, не замечая, что без ответов тем временем остаются дилеммы куда более приземленные. Зритель никак не поймет, как устроено сообщение между самим парком и его командным центром или даже как технически устроено присутствие посетителей в Мире Дикого Запада (материален ли он или это дополненная, виртуальная реальность — а если первое, то как, например, покидают парк те гости, у которых кончается кредит) — а его уже фигачат по голове мутными мегаломанскими идеями, теориями всего и сразу. При этом как только сериал фокусируется на простых жанровых удовольствиях, например перешедшей сюда из оригинального фильма 1973 года линии с намечающимся восстанием роботов, как он сразу становится увлекательнее. Но Нолану мало просто увлекательного жанрового продукта, бойкого техновестерна — он, как и брат, всегда замахивается еще и на притчу. И как и брату, ему будет ой как трудно предъявить в финале хоть сколько-то свежую истину о том, что значит быть человеком — хотя бы потому что такие истины редко проявляются в стремлениях человеческого рода добиться разговора с Создателем.
Незримо присутствует фигура Творца всего сущего и в другом громком сериале сезона — совместном детище европейских Sky и Canal Plus, а также того же HBO «Молодой Папа», также пока отметившегося шестью сериями. «Я раздражителен. Мстителен. Злопамятен. А еще у меня есть один грех. Я не верю в Бога». Автор этих, произнесенных в импровизированной исповедальне на крыше ватиканского собора слов, вообще-то, только что заступил на папский престол. Как дают понять уже первые десять минут «Молодого Папы», хитроумные кардинальские интриги далеко не всегда идут самим кардиналам на пользу. Выбрав на очередном конклаве новым отцом церкви и хранителем веры совсем юного по меркам понтификов (47 лет) нью-йоркского архиепископа Ленни Белардо (Джуд Лоу), священнослужители думают, что получат послушного и управляемого простака. Жестокая, наивная ошибка. Новоиспеченный Папа, который берет себе имя Пий XIII, первым же делом возвышает над ветеранами ватиканских коридоров воспитывавшую его в сиротском детстве простую монашку (Дайан Китон). Последовательно унижает самых могущественных из кардиналов («Скажите, ваше Преосвященство, вы гомосексуал?»). Выпускает гулять в ватиканском саду подаренного австралийским министром кенгуру. Наконец, кладет ноги на престол и, утомленно прикрыв глаза, закуривает сигаретку. Дальше — больше, вплоть до серьезного скандала, каким обернется первое публичное выступление нового Папы.
Стиль придумавшего и снявшего «Молодого Папу» Паоло Соррентино, автора любимых многими «Великой красоты» и «Молодости», для которого это первый телевизионный проект, узнается мгновенно. Вычурно-китчевые, манерные сцены снов и фантазий (уже в первом кадре новый понтифик выбирается из-под груды обнаженных младенческих тел, чтобы оказаться на пустой венецианской площади Сан-Марко — это, конечно, ночной кошмар). Лобовой, но не переходящий границ дозволенного провокационный юмор, высмеивающий в данном случае погруженность Ватикана в дворцовые интриги и мелкие междоусобные дрязги. Неспешный, больше подходящий музыкальным клипам ритм. Пожалуй, именно он, а не специфический, глянцевый подход Соррентино к устройству кадра пока кажется главной проблемой «Молодого Папы» — который за два часа первых двух серий успевает только немного поскрести заявленную тему, лишь намекнуть на кроющиеся за привлекательным экстерьером Джуда Лоу бездны. Вот даже и процитированная выше реплика героя об отсутствии веры в Бога тут же, по крайней мере на словах, оказывается шуткой.
Медлительность, неспешность, с которой сериал изображает первые месяцы Пия XIII на папском престоле, не была бы такой проблемой, если бы за душой у «Молодого Папы» было что-то, кроме набора эффектно снятых комических сценок из коридоров Ватикана, где (сюрприз-сюрприз!) обитают, мягко говоря, не святые. Шесть серий спустя Соррентино так всерьез и не взялся за раскрытие хотя бы одной из насущных проблем современного католичества (педофилия? отношение к ЛГБТ? ожесточение конкурирующих структур вроде ислама и православия?) Вместо этого он предпочитает врубать I'm Sexy and I Know It на сцене одевания Папы перед выходом к кардиналам или выстраивать монтажные переклички, в которых религиозный экстаз раз за разом рифмуется с сексуальным. Тем временем воедино все это связывает довольно предсказуемый сюжет об интригах, которыми живет Ватикан, — по сути мало чем отличающийся от какого-нибудь «Карточного домика». Да, Лоу убедительно дает этакого Трампа на папском престоле — неожиданно пришедшего к власти и успевшего оскорбить все человечество разом фундаменталиста. Но даже у Андервуда с Трампом были относительно достойные их соперники — молодому Папе же, этому неуязвимому для нападок пожилых политиканов-кардиналов трикстеру, ничего всерьез не грозит. Ну разве что Соррентино вдруг перестанет поминать Бога и рискнет так или иначе явить его длань герою и зрителям. Но, зная итальянского режиссера и то, как часто он в своих фильмах обещает сакральное, на деле предъявляя залитое «божественным» свечением профанное, простую, расхожую истину, есть подозрение, что даже и в этом случае божья длань, в лучшем случае, окажется рукой Марадоны.