Российский провинциальный рынок похоронных услуг работает по своим законам и правилам. Кладбища официально не регистрируются, нет моргов, построенных по единым нормам, в катафалках перевозят не только тела усопших, но и, например, продукты для ресторанов. Особенности похоронного дела по-русски исследовал аспирант департамента социологии НИУ ВШЭ Сергей Мохов.
В России существует культура гаражного ремонта. Простые русские мужики постоянно ходят в гараж, но не только, чтобы чинить автомобиль. Для них это целое коммуникационное пространство — кто-то знает, где найти аккумулятор, кто-то — где найти колесо, там обсуждают самые разные вещи… На самом деле до конца чинить ничего не нужно, иначе заняться будет нечем. Ремонт в гараже растягивается на всю жизнь.
Когда я попытался понять инфраструктуру рынка российских ритуальных услуг, то осознал, что здесь, как и в гараже, никто не хочет ничего по-серьезному делать. Это вообще очень распространенный характер русского взаимодействия с материальными объектами. Мы не чиним карниз, если он отвалился, а просто примотаем скотчем. На рынке ритуальных услуг эта метафора хорошо работает.
Что такое похороны? Те, кто хоронили родственника, близкого человека, знают, что в процессе похорон ритуальная часть совершенно не важна: какую кутью мы скушаем, как лежат руки покойного… Важно, в каком гробу он будет, как его забирать из морга, куда повезут тело и где захоронят.
Западные похоронные агентства от всего этого отходят. Они предлагают ритуалы, церемониймейстеров и прочие подобные услуги. В России ритуальные агенты ничем таким не занимаются. Они забирают тело и проводят его через некие инфраструктурные позиции, после чего покойного можно захоронить.
Где здесь поломка и ремонт? Государство говорит о том, что обязуется отвезти покойного от места смерти до морга или судебной экспертизы. В реальности это выглядит так: есть тело, которое нужно перевезти. Этим должна заниматься медицинская служба. Но у медицинской службы нет бензина и автомобилей, и вообще, «у вас человек уже умер, ему ничем не помочь, потому подождите полдня, а может, и день, когда у нас время будет».
То есть государство изначально ставит вас в такую позицию, что вы вынуждены воспользоваться услугами ритуальщиков. Известны истории про сливы информации ритуальным агентствам. Люди еще не знают, что человек умер, а агент уже на месте и звонит будущему клиенту. Если покойный опочил дома, то агент приезжает раньше полиции. У нас есть случай из полевых исследований, когда люди отказывались от перевозки в морг, считая это дурной приметой. Ритуальщики просили у них сначала 15 тысяч, потом уговаривали за 10, а потом сказали: «Ну дайте хотя бы трешечку, не зря же мы тут два часа тусовались!»
Итак, государство создает некую модель, которая должна работать. На практике государство не занимается перевозкой тела, всячески от этого устраняясь и позволяя заполнять этот инфраструктурный разрыв другими игроками. Эта модель дает медсестрам, санитарам и полиции возможность продавать информацию ритуальщикам, приезжающим забирать тело.
В России отсутствует понимание того, что происходит с телом после того, как его выдают из морга. Государство не знает, кто где захоронен, кто забирает тело и что с ним происходит дальше. По закону тело может забрать родственник или лицо, имеющее отношение к усопшему. Эта формулировка совершенно непонятна. На практике человек просто предъявляет паспорт, и ему выдают тело. Что с телом происходит дальше, никому неизвестно.
У нас был один уникальный случай. К моему главному информанту обратилась бабушка и говорит: «Вот моего деда должны были кремировать в Тульском крематории, его забрали, а прах что-то не везут». Тот ответил, что он к этому не имеет никакого отношения, но бабушка продолжала просить о помощи. Наш информант позвонил в Тульский крематорий и объяснил сотрудникам ситуацию, а ему сказали: «У нас такого нет, никто не записывался и мы ничего не знаем».
Государственный морг — это автономная единица, не привязанная к больнице. Там работают патологоанатомы, санитары и прочие сотрудники. В их задачу входит проведение вскрытия, подготовка и выдача тела для захоронения. Большинство моргов строились в советское время, их мало, и построены они плохо. Санитарные нормы постоянно менялись, и поэтому у каждого морга своя конфигурация.
В одном провинциальном морге траурный зал, где происходит выдача тела, так расположен, что в здание нельзя войти и выйти иначе как через него. Похоронный агент по фамилии Первоцвет (фамилия изменена — прим. «Ленты.ру») в свое время притащил туда стул и уселся на него: мол, это общественное пространство, хочу и сижу. Все, кто приезжали узнавать о своих опочивших родственниках, натыкались на Первоцвета, который сразу говорил им: «Ребята, я вам сочувствую» — и предлагал свои услуги.
Он сидел там так долго, что стал санитаром в этом морге, а потом попытался через торги (надо сказать, небезуспешно) сдать в аренду траурный зал. Что это значит? Если какая-то похоронная фирма это делает, то говорит: «Ребята, теперь пронос тела стоит пятерку», ведь вход в зал есть, а выхода нет. Кто не платит, у того возникают проблемы.
У бригады морга есть формулировка «подготовить и выдать тело», но что в нее входит — загадка. Когда люди приезжают забирать усопшего, персонал смотрит на то, как они одеты, как выглядят, и называют сумму, например, «двадцаточка». Если «двадцаточка» не прокатила, что ж, тогда «десяточка». Потом клиентам выдают самописные бумажки с перечнем оказанных услуг, оформленные в разных случаях совершенно по-разному. Однажды люди забирали бабушку, а в бумажке значилось бритье усопшего — 2000 рублей.
Если человек отказывается платить, то тело ему не выдают — просто говорят, что оно не готово. И так полдня или более. Это шантаж, потому что у вас уже есть договоренность с бригадой, которая должна закапывать гроб, с батюшкой об отпевании, с катафальной бригадой… И в результате люди вынуждены платить.
Где-то ритуальные агентства располагаются прямо на территории морга (это не запрещено законом), где-то их организовывают сами врачи и санитары. Например, часть зала морга в городе Малоярославец отдана под гробы, венки и прочие похоронные аксессуары — это у них бизнес такой. В одном из моргов, где я провожу полевое исследование, есть санитарка Наташа, работающая там уже 25 лет. У нее три квартиры, и когда мы отказывались платить, она жаловалась, что ей нужно заканчивать ремонт в третьей, и не по-человечески так поступать. Но самый главный ее аргумент состоял в том, что нельзя подавать плохой пример другим: мы-то, мол, и можем не брать денег, но тем самым создадим опасный прецедент.
Здесь мы тоже видим, что инфраструктура находится в сломанном состоянии. Ритуальщики ее «чинят», не доводя до рабочего функционала, но подпирая палочкой специально для конкретного клиента. Ситуация устраивает всех. Санитары получают свои деньги, агенты получают свои.
Большая часть дохода ритуального агентства связана с перевозкой. Агентов прежде всего интересует расстояние и время. «Мы едем на кладбище в Московской области, три часа стоим в пробках, потом прем тело, продираясь через все могилы и ограды…» Все это позволяет брать лишние деньги, делать дополнительные накрутки.
О катафальном транспорте разговор отдельный. Существуют определенные нормы и требования: необходимы постамент, бактерицидная лампа, должна регулярно проводиться уборка. На практике ничего этого нет. Как правило, используют обычные малотоннажные автомобили с убранными сиденьями.
У нас был случай, когда покойного надо было доставить за 600 километров. Клиентам предлагают специализированный катафальный транспорт на основе «Газели», с вытяжками, вентиляцией и прочими удобствами. Но они говорят: «Фу, "Газель"! Нет, мы пойдем к другим». Пошли к другим и взяли классный «Пежо», точно так же переделанный с постаментом из фанеры. Но через несколько дней они пришли и повинились. Покойник был высокий, и гроб на него был длиной 2 метра 20 сантиметров. Люди, которые переделывают автомобили, не рассчитывают на такие габариты, они все делают на среднестатистический гроб длиной 1 метр 90 сантиметров. В результате гроб не влез на постамент, и его пришлось класть по диагонали на колени тем, кто сидел на боковых сиденьях.
Все это так и работает, за соблюдением норм никто не следит. Скажем, в катафальном транспорте запрещено провозить продукты питания, что вполне логично. Но один из владельцев похоронной компании имел еще и свое кафе. Помню, мы выходим из калужского супермаркета и совершенно случайно видим, как они прямо на постамент выгружают продукты для кафе. Но самый класс был, когда они возили еду прямо вместе с телом (в тот день умерло очень много людей).
Последний пункт (если тело везут не в крематорий) — это кладбище. 90 процентов кладбищ в России не значатся в кадастре — то есть официально не оформлены. Они возникают стихийно — ритуальщики просто начинают хоронить на определенном клочке земли. Потом приходят представители префектуры и спрашивают: «Ой, а что это у вас тут такое? — Кладбище вот». Ну, не эксгумировать же — продолжают хоронить.
Отсутствие кладбища в кадастре означает, что как хозяйственного субъекта его нет, к нему не предъявляется никаких требований. Ритуальщикам не нужно за ним следить, и можно делать все, что угодно: продавать места, перераспределять и резать землю. Примечательно одно кладбище в Калужской области, расположенное у дороги. Недавно трассу реконструировали и поставили отбойник вдоль обочины. Был съезд на кладбище — и нет. А поскольку в кадастре оно отсутствует, то землю вокруг него продали какой-то местной агрокомпании под теплицы для помидоров. Теперь чтобы попасть на кладбище, приходится делать пятикилометровый крюк. Следовательно — доплачивать за провоз.
В 2011 году тогдашний главный санитарный врач России Геннадий Онищенко отменил все нормы, и теперь можно копать могилу какой угодно глубины — хоть полметра, что и делают, скажем, в Туле. Там кладбище идет под уклон, а могилы копают неглубокие, и весной все они вымываются.
Самое главное, что продается на кладбище, — это места. То, что кладбища нет в кадастре, приводит к совершенно хаотичному расположению могил. С этого кормится множество людей. Они называют себя смотрителями, администраторами, разными хозяйствующими субъектами и продают места для захоронения. Сколько денег запросить, оценивают по внешнему виду клиента. 40 тысяч, 20 тысяч. Можно и дешевле.
Мы долго обсуждали, почему для похоронной бригады никак не удается ввести униформу. Причина в том, что одежда очень быстро рвется. Каждые похороны — это прохождение через оградки, пики и так далее. Сотрудники вечно оборванные, в грязи, и ни о какой униформе говорить не приходится.
Все почему-то уверены, что рынок похоронных услуг очень криминализирован: мафия, смерть и убийства. На самом деле это миф, который воспроизводится самими ритуальщиками. Им это выгодно — конкурентов меньше, и никто не входит на рынок. Но этот рынок сложнее, чем торговля оружием или наркотиками, и криминал предпочитает на него не лезть, поскольку не понимают, что, как и по каким законам тут функционирует.
Когда я начинал полевое исследование, то задал своему информанту вопрос о том, какая у них кадровая политика. Он задумался и сказал: «Ну, короче, Эдик сидел вместе с Митей, Эдик начал копать могилы, и Митя пришел, потом пришел Виталик. Он покопал два года и решил, что у него будет своя ритуалка. Открыл ее, но его гараж сожгли, и он вернулся». Вот такая кадровая политика. Мафии нет, но мелкокриминальные наклонности есть, потому что многие отсидели и воспроизводят тюремную культуру. Когда они слышат, что ритуальщики — опасные люди, им все это очень нравится.
* * *
Таких объектов и инфраструктурных проблем огромное множество, я рассказал лишь о малой части. Взять, к примеру, производство гробов — все они делаются из ворованного леса. Нельзя купить определенную модель, даже если она есть в каталоге, поскольку дерево своровали только на несколько моделей. Пока новое не своруют, новые не сделают. Все функционирует по такому принципу.
Почему это выгодно? Культура ремонта и поломки может создавать социальный порядок, задавать форматы коммуникаций и социальных действий, которые воспроизводятся потому, что уже представляют собой структуру. По-другому они не могут существовать, ведь эти форматы обеспечивают коммуникацию, символический статус и так далее.
Для российского рынка ритуальных услуг это гиперудобная и онтологическая вещь. Есть некая поломка, выражающаяся в ограничении функциональности. Она позволяет кормиться чиновникам и работникам государственной службы. Они могут продавать услуги, зарабатывая дополнительные деньги. Местные и региональные власти закрывают на все глаза, потому что это некая покупка лояльности. Полицейские продают, медсестры продают, чиновники продают, в эту систему встроены их семьи.
Это позволяет ритуальным агентам не вкладываться в инфраструктуру и не заниматься ее развитием. Состояние поломки и ремонта воспроизводит структуру погребального рынка, позволяя ему функционировать и снимая ответственность с каждого его участника.