После принятия в 1845 году Закона о невменяемости каждое графство Великобритании было обязано обзавестись своим приютом для неимущих душевнобольных. Под невменяемостью понималось любое девиантное поведение: от вегетативного и беспомощного до буйного и опасного. В такие заведения попадали в том числе и малолетние пациенты. Почему они оказывались в британских приютах для душевнобольных, рассказывает историк Стивен Тейлор в статье, опубликованной в журнале History.
У большинства детей диагностировали имбецильность или идиотию, хотя сейчас их квалифицировали бы как сталкивающихся с трудностями в обучении. В журналах приютов их состояние описывали как «хроническое и неизлечимое», приобретенное с рождения или во младенчестве. Французский психолог Эдуард Сегин писал о таких пациентах: «Они не знают ничего, ничего не могут делать, даже желать ничего не могут». Некоторых, впрочем, определяли в маньяки, слабоумные, меланхолики и эпилептики.
Закон о невменяемости 1845 года не указывал возрастных ограничений для индивидуумов, содержащихся в стенах приютов для душевнобольных. Работникам государственных служб по работе с бедняками платили мало, работали они много и почти ничего не понимали в том, каким образом определяется состояние пациента.
Прежде всего в лечебницу попадали дети, которые якобы представляли опасность для своих сверстников. Например, 28 августа 1872 года в приют «Три графства» была помещена Кэролайн Холси пяти лет. В направлении было указано: «Если ее не сдерживать, она покалечит детей в палате. Бьет и кусает детей, и этим утром повалила одного из них на пол, в результате чего ребенок получил травму головы».
В случае с Альфредом Соутером ситуация другая. Согласно документам, он представлял опасность для своей матери, а не для сверстников. Записи в медицинском свидетельстве гласят: «Ребенок несовершенен в моральном плане. Признает, что пытался отравить мать, потому что та отказывалась идти в госпиталь. Жуткий хулиган, постоянно хочет драться». Соутер сам сознался в совершенных проступках, и этого было достаточно для его заключения в приют для душевнобольных.
Десятилетний Уильям Рикард попал в лечебницу Коулни-Хэтч 8 октября 1898 года как душевнобольной преступник. Документы, посвященные его делу, сообщают: «Нанес тесаком удар по голове шестилетнему мальчику, в результате чего тот получил серьезные увечья. Часто угрожает и в возбужденном состоянии пытается ранить других людей». Согласно записям, Рикард испытывал «маниакальную радость» от того, что его удерживают от агрессивного поведения или от биения головой об стену.
В газетной заметке, приложенной к делу и озаглавленной «Сумасшедший десятилетний преступник», описывается «странно выглядящий малый с отвратительным оскалом зубов, возможно, самый молодой обвиняемый, подлежащий суду». Корреспондент показывает Рикарда чудовищем, которое представляет физическую и моральную опасность, и подчеркивает его угрозу для общества. Интересна и фраза, что это самый молодой преступник, которая представляет его дело сенсационным и аномальным и в то же время закрепляет в общественном сознании крайне негативный образ психического больного.
Наконец, в деле Дэвида Уолфорда, заключенного в Бирмингемский приют, вновь говорится об опасности пациента для других детей. Согласно медицинскому свидетельству, мальчик «был жесток с сестрой, кидался на нее и бил, затем попытался развести костер из кучи бумаг, совал в огонь розги и бегал с ними за другими детьми».
Опасность Уолфорда подтверждается его матерью, которая говорит, что сын «пытался задушить младенца подушкой, а также сжечь его». По ее словам, ребенок играет с огнем и пытается поджечь других детей, безрассуден с опасными предметами, гуляет сам по себе и хулиганит. Для семьи было очевидно, что Уолфорда должны забрать в приют.
Во всех четырех случаях детей показывают таким образом, что их опасные наклонности становятся очевидными, несмотря на то, что представления о психических заболеваниях за этот период времени неоднократно менялись.
Но есть и другие, не столь однозначные прецеденты. В 1875 году десятилетняя Роза Даути была направлена в приют «Три графства» по причине того, что она «является идиотом», и в последнее время стала говорить «опасные вещи». «Я никогда не наблюдал, как она совершает какой-либо проступок, однако уверен в правдивости полученной информации», — пишет медицинский работник в ее деле. Неизвестно, кто сообщил ему эти данные, — семья, управляющий работного дома или какие-либо другие третьи лица.
Медсестра свидетельствовала, что Даути «непристойно ругается, грязна в своих привычках, хулиганит, шумит, надоедает и причиняет беспокойство» и кидается вилками и ножами в пациентов, с которыми живет в палате.
Может показаться, что приведенные выше примеры свидетельствуют о том, что в приюты помещали только детей, опасных для них самих и для общества. Но если взглянуть пристальнее, очевидна другая причина.
Через некоторое время Дэвида Уолфорда забрали в другой приют в Бирмингеме, где он пробыл неделю. Во время его пребывания там не было зарегистрировано ни одного эпизода агрессии. В записях содержится лишь свидетельство о том, что мальчик беспокоен и легковозбудим. «Он не говорит так, как должен говорить ребенок его возраста, и вообще представляется отсталым», — дополняет картину медработник.
Возможно, у мальчика не было времени, чтобы проявить все черты, о которых говорилось в отчетах предыдущего приюта, однако похоже, что это был обычный ребенок, испытывающий трудности с общением.
Кэролайн Холси была отправлена в приют потому, что представляла опасность для других детей, но в документах ее дела через некоторое время появляется запись о том, что девочка выглядит значительно лучше, хорошо себя ведет, ей все нравится. Так была ли она действительно сумасшедшей, мгновенно поправившейся в приюте?
Холси умерла в лечебнице 8 марта 1874 года, 18 месяцев спустя от острого туберкулеза, от которого она страдала уже при поступлении в заведение. Так что помещение в приют вряд ли имеет какое-то отношение к характеру девочки. Ее представили опасной для общества, чтобы поместить в больницу: родители знали, что ей необходимо постоянное наблюдение у врача, а это значило, что она будет обузой для семьи. Отправить ее в приют значило дать ей шанс выжить.
Похожая ситуация и с Альфредом Соутером. Его отправили в Коулни-Хэтч потому, что он был обузой для матери, однако вскоре в его досье пишут: «Ведет себя вполне хорошо, шебутной и жизнерадостный». В марте 1897 года его перенаправили в Дарентскую школу для детей с трудностями в обучении.
В газетной заметке Уильям Рикард описывается как зло во плоти, но через шесть месяцев в приюте, в течение которых он вел себя очень хорошо, его выписали с формулировкой «выздоровевший».
Роза Даути единственная из малолетних пациентов оправдала свою репутацию. В первые три года в приюте, согласно документам, в ее поведении изменений не наблюдалось. Только через 11 лет пребывания в заведении ее характер стал мягче, она начала соблюдать распорядок дня. Даути оставалась в приюте до 1914 года, после которого записей о ней больше нет.
Можно предположить, что взрослые зачастую придумывали ребенку образ, не соответствующий действительности, для достижения единственной цели: сбросить с плеч ношу заботы о нем.
Симптомы детского сумасшествия не были определены, поэтому маленькие пациенты не были однородной группой. Помимо детей, которые якобы представляли физическую опасность для общества, были и те, которых изолировали от социума по причинам морального толка.
10 мая 1893 года в приют «Три графства» поступила десятилетняя Кэти Агнес Джонс. Она «показала себя не имеющей понятий о благопристойности»: ее мать заявляла, что девочка срывала с себя одежду всякий раз, когда ее пытались одеть.
Тем не менее в приюте за ней такое поведение не было замечено. Все это повторяет уже известную схему: ребенок был болен, и родители решили определить его в приют, как в хоспис. Кэти чувствовала себя все хуже и хуже и в 1900 году умерла от туберкулеза.
Семилетнего Альберта Стэнли направили в Бирмингемский приют 24 ноября 1895 года. Медицинское свидетельство гласило, что мальчик «срывает с себя одежду, мастурбирует и имеет грязные привычки». Согласно истории болезни, он выглядел «туповатым, однако игривым и непоседливым». И, конечно, можно усомниться в том, что семилетнего ребенка интересовала мастурбация. Впоследствии он был переведен в другой приют, где также не выказывал девиантного поведения.
Случай Харриет Мидоус отличается от приведенных выше. В 1884 году пятилетнюю девочку, которую обвиняли в неблагопристойном поведении, определили в один из нортгемптонских приютов. В истории ее болезни указывалось: «Была здоровым ребенком до двухлетнего возраста, после чего стала имбецилом».
Мидоус поместили в палату в женском крыле приюта, где она «вела себя отвратительно и била старух». Тем не менее далее следуют записи, где ту, которую прежде называли «мелким бесом», характеризуют как «очень послушную идиотку» и «любимицу заведения». Дело тут не в перепадах настроения девочки: журнал вели два смотрителя — дневной и ночной. Дневной видел маленького ангела, а ночной — демона, который не слушается и наводит хаос в то время, когда все должны спать.
В записи за 1889 год смотритель пишет о Харриет Мидоус: «Она неисправимая онанистка, засовывает всю кисть руки в свою широкую вагину, выглядящую полностью сформировавшейся». Рано повзрослевшая Мидоус умерла от пневмонии в стенах приюта в возрасте 31 года.
* * *
Истории болезни душевнобольных детей, помещенных в приюты в викторианскую эпоху, описывают разные случаи. Одни маленькие пациенты выказывают более девиантное поведение, чем другие, хотя зачастую они лишь предстают теми, кем их хотели видеть взрослые. Дети, рано сформировавшиеся в сексуальном плане, в глазах медработников выглядели демонами — существами, находящимися на грани невинности и пугающего безумия. Для семьи больной или просто трудный ребенок становился обузой, от которой родственники старались избавиться всеми возможными способами.