В последние дни на первых полосах мировых СМИ, обычно не балующих вниманием страны третьего мира, оказалась провинция Ракхайн (Аракан) на западе Мьянмы (Бирмы). Там проживают мусульмане-рохинджа — «самый гонимый народ в мире», как окрестили его правозащитники, а вслед за ними и журналисты. Два месяца назад бирманская армия начала операцию в Аракане, в результате которой в Бангладеш бежали более 20 тысяч человек. Правозащитники обвиняют бирманскую армию в геноциде и военных преступлениях, призывая прекратить этнические чистки и позволить мусульманам спокойно жить на своей земле. Почему Мьянма на это не согласна — разбиралась «Лента.ру».
Два месяца назад, 9 октября, 300 человек, вооруженных ножами и мачете, перешли границу Мьянмы и Бангладеш и атаковали три бирманских погранпоста. Девять пограничников были зверски убиты, из разгромленных оружеек нападавшие похитили десятки единиц огнестрельного оружия и ящики с патронами. Двумя днями позже из засады были расстреляны четыре солдата Мьянмы. Ответственность за теракты взяла на себя группировка под названием «Движение веры Аракана».
В ответ бирманские власти объявили о создании ополчения из местных буддистов и начали полномасштабную войсковую операцию. Через границу хлынули десятки тысяч беженцев, рассказывающих леденящие душу вещи: бирманские войска и ополченцы убивают мирных мусульман, массово насилуют женщин, сжигают дома и творят невиданные жестокости.
По состоянию на 15 ноября, по данным бирманских военных, погибли 134 человека, 102 из них — боевики-рохинджа, 32 — бирманские силовики, еще 234 человека арестованы. Днем раньше Джон Маккисик, глава отделения администрации комиссара ООН по правам человека на юге Бангладеш, назвал происходящее этнической чисткой. Власти Мьянмы придерживаются другого мнения: для них операция в Аракане — это усмирение радикальных нелегалов, заполонивших запад страны.
По мнению народа рохинджа, их предки жили в Аракане еще столетия назад. Доля правды в этом есть: приверженцы ислама живут в Ракхайне уже давно. В свое время на территории нынешней провинции существовало даже государство Мьяу-У, испытавшее сильное влияние со стороны соседней мусульманской Бенгалии.
Тем не менее основная масса нынешних рохинджа переселилась в Аракан менее полутора сотен лет назад — во времена, когда Бирма входила в состав Британской Индии. Имперские власти мыслили глобально, и перемещение десятков тысяч человек из региона в регион (особенно индийцев, которые много работали и мало ели) было для них обычным делом.
Кроме того, множество беженцев хлынули на бирманскую территорию в 1971 году, спасаясь от жестокостей, творимых пакистанской армией. В результате на данный момент мусульман-рохинджа в Мьянме скопилось более 800 тысяч человек. В основном они проживают в штате Ракхайн, лишь немногим уступая по численности коренным обитателям этих мест — буддистам-араканцам. Неудивительно, что между двумя этими группами возник конфликт. Понятно также, что бирманское буддистское государство без колебаний встало на сторону араканцев.
«Причины конфликта — в основном демографические и экономические, — утверждает кандидат экономических наук Петр Козьма, проживающий в Мьянме. — В семье рохинджа обычно много детей. Поколение за поколением число рохинджа возрастает — при отсутствии новых территорий и возможностей для трудоустройства (власти пытались бороться с этим путем принятия законов "О защите нации и религии"). Плюс постоянно прибывают мигранты из Бангладеш, где нет новых земель и нет работы. Встал вопрос о расширении зоны расселения рохинджа, и неудивительно, что араканцы отреагировали на это резко негативно».
Но дело не только в этом. Конфликт между рохинджа и бирманским государством был предопределен еще до образования государства Мьянма: в 1946 году, когда начались разговоры о разделе Британской Индии, лидеры рохинджа встретились с будущим основателем Пакистана Мухаммедом Али Джиной и предложили включить в состав будущего доминиона пару бирманских городов. Вскоре была образовала Мусульманская лига Северного Аракана, которая предложила Пакистану аннексировать весь штат целиком.
Местные власти попытались пресечь сепаратизм на корню, в ответ активисты рохинджа объявили джихад и начали террор против солдат и чиновников. В 1948 году получившая наконец независимость Бирма официально объявила военное положение в регионе. В результате серии спецопераций моджахедов загнали в непроходимые джунгли на границе с Восточным Пакистаном (позже Бангладеш). Казалось, что проблема решена.
Но это было только начало. В последующие десятилетия вялотекущая война между моджахедами рохинджа и бирманскими войсками то вспыхивала, то угасала. Сепаратистские партии и движения постоянно раскалывались, объединялись, мирились и ссорились, а когда вооруженные силы Бирмы прижимали их к границе, искали убежища на территории Бангладеш. Со временем наиболее радикальные элементы боевиков связались с исламистами в Пакистане, Афганистане и Малайзии.
Все эти многочисленные операции и жесткие репрессии, проводимые бирманскими силовиками по отношению к «негражданам», неоднократно вызывали массовые исходы населения: в 1978-м после операции «Король-дракон» в Бангладеш бежали более 250 тысяч человек, и лишь год спустя усилиями ООН их удалось вернуть на место. Но через 12 лет последовал новый, еще более масштабный исход — и снова ситуацию удалось урегулировать лишь благодаря ООН.
Бирманцы упрекают рохинджа в нежелании мирно интегрироваться в общество и жить спокойно, как живут в Мьянме другие мусульмане. Те, в свою очередь, напоминают о многолетнем поражении в правах: запрете поступать в армию и на гражданскую службу, заведомо враждебном отношении к рохинджа бирманских силовиков и ограничениях на миграцию. Все это создает богатую почву для роста радикализма.
«Рохинджа живут компактно и заперты в анклавах, варятся в собственном соку, — считает Козьма. — Отношение к ним как к негражданам привело к тому, что их просто не учили в школах. Сейчас учат, но большинство преподавателей — бирманцы, и контакт с детьми чисто формальный. Зато из Бангладеш в Мьянму перебежала куча религиозных экстремистов и радикальных проповедников (которые на родине сели бы в тюрьму) — они заняли пустующую нишу в системе образования детей».
Пикантность ситуации состоит в том, что нынешняя военная операция осуществляется с благословения государственного советника страны (обладающего премьерскими полномочиями) Аун Сан Су Чжи — недавней диссидентки, лауреата Нобелевской премии мира, за освобождение которой из бирманской тюрьмы боролось все прогрессивное человечество.
«Она пытается лавировать, приглашая в Ракхайн комиссию Кофи Аннана, но все же основной ее избиратель — националистически настроенные бирманцы, испытывающие неприязнь к рохинджа — напоминает Козьма. — Поэтому Аун Сан Су Чжи вынуждена быть жесткой. Даже многие мусульмане не любят рохинджа, потому что им претит их радикализм».
Для властей Мьянмы нынешняя ситуация создает массу проблем. Во внутренней политике борьба против радикалов из числа рохинджа означает дальнейшее усиление напряжения внутри общества между буддистами и мусульманами. Во внешней — гарантированные трудности в диалоге с международным сообществом и в особенности с мусульманским миром. МИД Малайзии уже назвал происходящее этническими чистками, в ответ дипломаты Мьянмы посоветовали коллегам не вмешиваться во внутренние дела суверенного государства.
Что делать с конфликтом между государством и большинством народа Мьянмы и рохинджа — решительно непонятно. Мало того что сами рохинджа не хотят вливаться в сложившееся общество, власти также не горят желанием интегрировать их, опасаясь, что те радикализируют мирно живущую в стране умму. Беженцев-рохинджа, перебирающихся через море на лодках, массово принимают Индонезия, Малайзия и Таиланд, но весь народ они приютить явно не смогут. Переселить к себе всех рохинджа предложила Гана, но те сами не хотят ехать в далекую Западную Африку. Страны побогаче, куда беженцы не прочь переехать, просто не дают им такой возможности. «Нет, нет и нет, — еще год назад объявил австралийский премьер Малькольм Тернбулл. — Никаких беженцев на лодках. Извините, но прибытие в Австралию на дырявой лодке не пойдет на пользу ни беженцам, ни их семьям. Если мы дадим им хотя бы слабый намек на то, что они могут приплыть сюда, проблема лишь усугубится».