Ранняя советская власть выступала с критикой традиционной семьи и домашнего хозяйства. Маркс и Энгельс утверждали, что за ликвидацией частной собственности последует эмансипация женщины, что позволит отношениям полов стать абсолютно частным делом. Основываясь на этих представлениях, Ленин говорил, что в будущем неоплачиваемую работу домохозяйки и заботу о детях будут осуществлять общественные столовые, ясли, детские сады и другие заведения, а значит, и официальный брак отомрет сам по себе. В своей статье, опубликованной в журнале Central European History, историк Лорен Камински рассказывает о том, как общество не дало воплотиться этой утопии.
В декабре 1917 года одними из первых принятых декретов стали постановления о расторжении брака и гражданском браке. Через год Центральный исполнительный комитет утвердил Кодекс законов РСФСР об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве, основанный на правах человека и равенстве полов. Тем не менее в нем оставались такие понятия, как регистрация брака, выплата алиментов, а также другие условно устаревшие положения, необходимые на время переходного периода, пока страна строит социализм. Этот документ вводил институт гражданского брака (в качестве альтернативы церковному), облегчал процедуру развода и отказывался от концепции внебрачных детей во имя освобождения женщины.
Он также устанавливал право одного из супругов, находящегося в нужде, требовать при разводе содержания от своей бывшей половины. Внебрачные дети объявлялись «детьми родителей, не состоящих в зарегистрированном браке», — советская власть готовилась к временам, когда люди будут заключать свободные, незарегистрированные союзы. Такая осторожная формулировка впоследствии привела к тому, что в нормах Кодекса 1926 года было зафиксировано право одного бывшего супруга требовать алименты от другого только на основании факта сожительства. Церковный брак к тому времени уже был менее популярен, чем гражданский, а значит, следовало перейти на новую ступень на пути к истинно свободным отношениям полов. Права партнеров должны были быть защищены, а обязанности — соблюдаться.
Однако в более поздние сталинские времена политика партии существенно изменилась. В 1936 году приняли новую Конституцию СССР и новый семейный кодекс, отвергавший «новую мораль» 1920-х годов, укрепляющий значение официального брака и запрещающий аборты.
Тем не менее в нем сохранилось положение о праве требовать алименты для ребенка, рожденного вне зарегистрированного брака. Статистика свидетельствует о том, что женщины (и тем более мужчины), не состоящие в официальном союзе, достаточно редко делали это. Однако в советском общественном сознании сформировался четкий образ «алиментщицы», родившей ребенка вне брака специально для того, чтобы получать содержание.
В июне 1940 года в советском журнале «Работница» была опубликована статья «Юридическая консультация (алименты)». Ее автор — глава Управления судебных органов Наркомата юстиции СССР Мария Гречуха — объясняла, что советская женщина имеет право подать заявление на установление отцовства, предоставив в ЗАГС данные о предполагаемом отце, после чего может требовать от него выплаты алиментов.
Читатели стали присылать в редакцию журнала письма в ответ на эту статью, а редакторы переправляли их в Наркомюст. Некоторые были опубликованы, но лишь те, которые соответствовали официальной позиции властей. Однако в архивах сохранилось множество свидетельств того, что мнения были разными.
В ноябре 1940 года в редакцию «Работницы» пришло письмо от женщины по фамилии Федотова. Она хотела поведать читателям о «женщинах, которые нарушают права семейных мужчин». Федотова говорила о себе как о «жертве закона», который необходимо изменить, чтобы «укротить аппетиты алиментщиц».
Описывая таких женщин, она основывалась на собственном опыте. Два ее сына так и не вступили в брак, так как оказались «связанными по рукам и ногам» некими «хищницами». Федотова жаловалась, что ее дети вынуждены платить алименты женщинам, с которыми они вступили во внебрачные отношения, в результате чего они теперь не могут устроить свою личную жизнь. «Дошло до того, что мужчины стали сторониться женщин, в каждой из которых они видят желание заставить их платить алименты», — предостерегала она. Наконец, Федотова заключала, что эту ситуацию может изменить только поправка в законе, ведь только «закон пробуждает чувство ответственности в женщинах».
Это письмо было не единичным. Группа женщин, представившихся как «коллектив нашей Советской страны» в лице неких Щучкиной, Сак, Ефимовой и Колотиновой, просила обратить внимание властей на гражданок, которые «ведут себя бесстыдно и беспощадно по отношению к нашим мужьям и детям». Они приводили в пример ситуацию из собственного опыта: молодой мужчина по фамилии Павлов женился на «отсталой и некультурной женщине» Любови Клименко, с которой зачал ребенка. Но вскоре Клименко развелась с ним, так как «он ей не нравился», и вышла замуж за железнодорожника, ударника, и прожила с ним шесть лет, родив второму мужу двух детей.
Муж Любови постоянно был на работе, а она сама «ничего не делала, только в магазин ходила». «Люба всегда напомаженная и приодетая, шляется где ни попадя», — жаловалась инициативная группа. По словам женщин, за детьми Любовь не ухаживала, и мужу приходилось самому их мыть и убираться в квартире. В один прекрасный день он выгнал ее из дома. Тогда она повела в суд Павлова, где его обязали платить Клименко алименты за первого ребенка.
Павлов тоже женился во второй раз, и от второго брака у него была дочь. Теперь он вынужден платить алименты в размере 300 рублей в месяц, и в результате его семье остается всего пять рублей. Женщины, написавшие это письмо, требовали изменить законодательство, чтобы исключить такие случаи. «Нам кажется, что там, где много женщин, должны быть более суровые законы», — заканчивали они.
Щучкина, Сак, Ефимова и Колотинова, как и Федотова, демонизировали «алиментщицу» — мать-ехидну и тунеядку. Заклеймив такую женщину позором, они использовали образ классового врага, словно сошедший с советских карикатур времен НЭПа.
Косметика, модная одежда, любовь к танцам и прогулкам — символы потребления, независимости и сексуальности — показывались как признаки «буржуазного декадентства». Жалобщицы провозглашали себя хорошими матерями и достойными гражданками своей страны, в то же время дистанцируясь от образа независимой женщины, равной в правах с мужчиной.
Сыновья и знакомые, истории которых они рассказывали, всегда представали образцом трудолюбивого человека. Молодые матери, получающие алименты, выступали не только разрушительницами «здоровых» советских семей, но преступницами, паразитками и «непродуктивными элементами», пользующимися доверием государства и общества.
Приведенные выше письма — лишь одни из многих на эту тему. Их авторы утверждали, что советские законы должны защищать не матерей-одиночек, а официальные семьи, осуждая развод и внебрачный секс. Улучшение материального положения одних женщин другие понимали как собственную потерю, так как считали, что у детей, рожденных в законном браке, больше прав, чем у рожденных вне брака.
Эти письма изучали в наркомате юстиции и относились к вопросам, поставленным в них, серьезно. В результате в новом законе о семье, принятом 8 июля 1944 года, в тот день, когда советские войска взяли Минск, матери-одиночки, не состоявшие в законном браке, не могли претендовать на алименты. Время его принятия не случайно — власть готовилась к проблемам, которые начнутся, когда солдаты вернутся с фронта.
Помимо прочего, закон 1944 года требовал от мужа и жены серьезных причин для развода. Интрижка на стороне не считалась веским поводом для расторжения брака, однако если в результате нее рождался ребенок, то судьи обычно разрешали развод.
После войны СССР захлестнула волна разводов молодых пар. Чаще всего, находясь на фронте или в эвакуации, один из супругов начинал жить во втором, незарегистрированном браке. Несмотря на новое законодательство, судьи были склонны разводить такие пары в пользу их новых семей.
* * *
Утопическая ленинская политика в отношении семьи и брака пережила своего создателя, однако пала под напором общественного мнения. Власть поощряла прежде всего тех людей, которые могли внести значительный вклад в дело построения социализма, превозносила их и ставила другим в пример. Граждане брали этот конструкт на вооружение для того, чтобы продвигать традиционные представления об общественной морали.
То, что парам, сожительствующим вне брака, советская власть пыталась дать те же права, что и состоящим в официальном браке, выглядело в глазах людей как дестабилизация института семьи, а значит, и статус-кво в целом. Корни официального и общественного отношения к сексу, вопросам взаимоотношений полов и семье крылись в противоречиях между коммунистической утопией и консервативной моралью, которая определяла семейную жизнь в сталинскую эпоху.