В рамках программы Года языка и литературы Великобритании в России по приглашению Британского Совета в Москве побывал один из самых известных британских писателей Джонатан Коу. Он представил публике русский перевод своего нового романа «Номер 11», вышедшего в издательстве «Фантом Пресс». С Джонатаном Коу встретилась обозреватель «Ленты.ру» Наталья Кочеткова.
«Номер 11» — своеобразное возвращение к вашему же роману «Какое надувательство!». Что вас к этому подтолкнуло?
В 1994 году я написал книгу «Какое надувательство!» — это была реакция на политические изменения во времена правления Маргарет Тэтчер в 1980-х годах в Британии. С тех пор прошло изрядно времени, прежде чем я решил написать еще один политический роман. Я обратил внимание на то, что после кризиса 2008 года британцы очень страдали, в обществе было много горечи и злости. Я почувствовал, что это наследие правления Тэтчер. И так как я уже начал писать о тэтчеризме в романе «Какое надувательство!», продолжением темы для меня стал «Номер 11». Я хотел написать не сиквел, а книгу, в которой было бы слышно эхо того романа.
Так ли влиятельна политика Тэтчер, что воздействует на поведение людей даже в нулевые? Может, людям просто свойственно озлобляться в трудных ситуациях?
Когда вы пишете статью или даете интервью, вы ищете объяснения тому, о чем пишете, и иногда случайная и хаотичная история получается логичной и законченной. Поэтому я предпочитаю писать романы, а не говорить о них. Когда вы пишете художественное произведение, вы можете отдать должное двусмысленности и неоднозначности прошлого. Говорить о влиянии тэтчеризма — это своеобразное упрощение, конечно, но не стоит забывать, что Тэтчер действительно изменила направление развития британской политики с 1979 года. И никто из политиков после нее не пытался вернуться к тому, что было до 1980-х.
Вам интересно, как общество и политика влияют на человека, меняют его. Не могли бы вы описать себя как результат политики Великобритании по отношению к своим гражданам — с детства и до наших дней?
В метафорическом ключе я описываю это в романе, когда пишу об одержимости моего героя фильмом «Хрустальный сад». Я описываю человека моего возраста, который ностальгирует по собственному детству. Особенно он сосредоточен на такой сцене: он находится в гостиной, смотрит фильм, в это время мама готовит ужин — дверь на кухню открыта, а папа возвращается с работы, на которую ходит уже двадцать лет каждый день. Главным образом он ностальгирует по уверенности в завтрашнем дне, в политике, по консенсусу в обществе. Тогда считалось, что государство — это мощная сила, которая всегда тебя поддержит, всегда вмешается. И именно это убеждение Тэтчер пыталась разрушить.
К эпохе Тэтчер относятся мои первые отчетливые воспоминания о собственных политических убеждениях. Одна из тем, которая меня волнует в «Номере 11», — монетизация всего, включая внутреннюю жизнь человека. Это то, что я тоже отношу к переменам 1980-х, когда личный выбор стал измеряться денежным эквивалентом.
На самом деле изменения, которые Тэтчер внесла в систему образования в 1980-х годах, оказали положительное влияние на мою личную жизнь: в тот момент я хотел устраиваться преподавателем в университет, однако рабочие места неожиданно исчезли, а мой роман был принят к публикации. Из этого сочетания политики и случайности моя жизнь пошла по совершенно другому пути.
Еще одна вещь, в которой мы были уверены, разрушилась в 2008 году. До этого все британцы были убеждены в финансовой стабильности, в устойчивости банковской системы. Однако в одночасье все изменилось, и мы поняли, что наша стабильность и процветание были основаны на долге. И это был тот момент, когда земля начала уходить из-под наших ног.
Мне как писателю, конечно, интереснее работать с человеком, а не с политикой. Но на судьбу человека, его личный выбор, влияют многие факторы, включая политику, конечно. Политический выбор происходит где-то далеко от нас, в сердце правительства, его делают люди, которых мы не знаем, но эти решения напрямую влияют на все сферы нашей жизни. Невозможно описать жизнь человека, не принимая во внимание политику.
Если вернуться к вашему герою, который в детстве был очарован фильмом «Хрустальный сад», то его ностальгия по прошлому и попытки вернуться в детство плохо заканчиваются: он гибнет случайно и нелепо, найдя не фильм, а пустую коробку от него. По сути это метафора бессмысленности его попыток обернуть время вспять.
Я не люблю собственные метафоры, но ваша интерпретация мне кажется одной из самых точных.
В России в советское время многие граждане уходили, как это было принято называть, во внутреннюю эмиграцию — подчеркнутое неучастие в политической и общественной жизни страны. Имело ли место что-то подобное в тэтчеровской Великобритании?
В английском языке нет аналогичного выражения, и это показывает, что этот феномен в Великобритании был не так заметен. Думаю, что изменения политического курса Великобритании с 1979 года несопоставимы с уровнем изменений, которые Россия пережила за советский период, — это другой градус.
Мне лично идея внутренней эмиграции кажется привлекательной. Это право каждого человека не беспокоиться, не вовлекаться в то, что происходит в политической жизни. Нам, конечно, в первую очередь нужно обращать внимание на то, что делает нашу жизнь осмысленной. А это не политика. Есть времена, когда проще отвернуться от политики и не замечать ее, но сейчас такой период, когда сложно это сделать.
В большинстве ваших романов сильные и решительные женщины и слабые мужчины. Почему?
Мне кажется, мои герои — это мой автопортрет. Когда я планирую или пишу роман, особенно сейчас, мне больше нравится фокусировать внимание на женских персонажах, поскольку это позволяет мне сбежать от себя. Поэтому мне вообще нравится писать. И мне намного проще изобразить сильных женщин, чем мужчин.
Так вот она — внутренняя эмиграция!
Конечно! Писание романа — идеальный пример внутренней эмиграции, поскольку вы уходите в себя и создаете альтернативную реальность, потому что пришли к выводу, что настоящая реальность невыносима.
При этом герои ваших романов часто бывают несчастны. Если вспомнить героиню «Случайной женщины» — она вообще нигде и ни в чем себя найти не может. Счастья нет?
«Случайная женщина» — одна из моих любимых книг, но не забывайте, что когда я ее написал, мне было всего 23 года. В этой книге не надо искать мудрости или развитой жизненной философии.
Сложно писать о счастье. Есть известное высказывание — забыл, кто его автор: счастье пишет белым. Процесс писания — это процесс изменения реальности, придания ей формы, создания приятной антитезы хаотичной жизни. Если взять роман «Номер 11», то в его конце счастье все же появляется. Я имею в виду сцену, в которой Рэйчел и Элисон собирают сливы с дерева. Они общаются друг с другом и наслаждаются этим моментом дружбы и близости. Здесь фокус на смене времен года, а не на политических циклах. Я бы сказал, что эта сцена не похожа на мои книги — для них она слишком оптимистична.
А вообще у «Номер 11» два финала. Есть вот эта сцена, которую я описал бы как мирную, спокойную. И есть сцена с румынкой, которая выгуливает собак: ее воля, ее намерения пугающи.
По темпераменту в реальной жизни я довольно принимающий человек. Я не навязываю свою волю другим людям. Для меня само слово «воля» звучит отталкивающе. Моя любимая цитата из Паскаля звучит так: все проблемы мира происходят из-за людей, которые не могут спокойно сидеть в комнате. Я в совершенстве освоил это искусство: сидеть в одиночестве в комнате — это мое понимание счастья.
Рэйчел в какой-то момент говорит, что люди делятся на два типа: нормальные и те, кто выглядят как нормальные, а на самом деле андроиды и зомби. Что для вас маркер нормальности человека?
Я полагаю, что это в первую очередь желание вступать в коммуникацию, диалог с другими людьми и умение проявлять эмпатию и симпатию. Когда я вижу выступления политиков по телевизору, я вижу в их глазах смерть. Как будто они уже мертвые. И для меня это означает, что у них всего одна идея, одна цель, к которой они стремятся, игнорируя все другие точки зрения.
Ваш новый премьер-министр Тереза Мэй пришла на прием к королеве в контрастном пальто и леопардовых туфлях-лодочках. Российские женщины с восхищением обсуждали в интернете ее свободную манеру одеваться как раз как пример ее витальности.
(Смеется) Это в России женщины обсуждают?
Да.
А, ну ок… О том, как одеты мужчины-политики, обычно не говорят, потому что у них, по сути, нет выбора — есть дресс-код. Когда женщина вступает в публичную жизнь, ее судят по гораздо большему количеству параметров, чем мужчину, и обсуждают даже ее одежду. Это проблема для меня как для писателя, потому что я не очень интересуюсь одеждой. И можете заметить, что в книгах я очень редко описываю, что надето на моих персонажах. И это неправильно, потому что одежда — это важный выбор, особенно для женщин.
Это, кстати, правда: Тереза Мэй одевается совсем не как Маргарет Тэтчер. Для Тэтчер одежда была выражением ее власти.
Раз уж об этом зашел разговор, то манеру одеваться Тэтчер в России тоже обсуждали. Особенно когда у нее был юбилей и, зная о ее любви к синему цвету, ей подарили букет особых синих гвоздик, который должен был гармонировать с ее синим костюмом. А она внезапно оказалась не в синем, а в красном.
(Смеется) Да, она любила синий цвет, и ее редко можно было увидеть в красном. Когда я думаю о Тэтчер, мне даже в голову не приходит представить ее в красном — потому что даже ее одежда была политическим выбором.
Если говорить о той румынке, которая появляется в финале вашего романа: она очень страшный персонаж, она в ярости и собирается мстить. Этот финал можно интерпретировать как ваш выпад против мигрантов.
Нет, это не реплика против миграции, скорее совсем наоборот. Я сторонник свободного передвижения людей в мире без государственных границ. Меня очень беспокоит, что люди в моей стране сейчас выступают против этого. И ее национальность в этом эпизоде неважна.
А финал «Номера 11» действительно очень странный. Когда я его писал, то даже для меня этот финал был сюрпризом. Изначально идея была завершить роман сценой с Элисон и Рэйчел. Но после того как я ее закончил, мне захотелось написать еще две страницы. Когда я писал, я не очень понимал, о чем это, и не уверен, что сейчас понимаю.
В «Номере 11» я описывал существующую социальную систему, которая привела к неравенству людей. Что-то должно измениться в политической системе. Мне кажется, на этих страницах отразился мой страх перед тем, какую форму могут принять эти изменения. И мои опасения, что изменения могут стать не доброкачественными, а привести к авторитаризму и регрессии. Эта тенденция прослеживается не только в моей стране, но и в Америке тоже.
Brexit, победа Трампа в США, политические настроения во Франции — почему по всему миру сейчас происходят более или менее одинаковые вещи?
Мне кажется, когда ситуация становится сложной, нестабильной, пугающей, люди возвращаются к чему-то, в чем они уверены. Обычно это самые простые вещи. Например, начинают держаться за свою национальную идентичность и строить защитные стены между собой и миром, вместо того чтобы принимать мир во всей его сложности и разнообразии. И это происходит сейчас повсеместно: люди строят барьеры между странами и друг другом. Сейчас политика по всему миру основана на страхе перед другим. Это нашло отражение и в романе «Номер 11». И даже в его жанре — по сути это роман ужасов.
Возможно ли, что вы напишете книгу о последствиях Brexit?
Мне кажется, не прямо сейчас. Никто пока не знает, какие последствие будут у Brexit. Я ужасно делаю предсказания: всегда ошибаюсь. Но мне кажется, можно написать о годах, которые привели к Brexit. Это сильное разделение, которое произошло в моем обществе и которого не видели до проведения референдума.