Через месяц в российский прокат выйдет один из самых необычных блокбастеров года — грандиозное фэнтези китайца Чжана Имоу «Великая стена», главные роли в котором наряду с актерами из Поднебесной сыграли американцы Мэтт Дэймон и Уиллем Дефо. «Лента.ру» узнала у Дефо, как Имоу удалось заманить его в этот проект.
«Лента.ру»: «Великая стена» — не самый обычный проект. Как вы в нем оказались?
Уиллем Дефо: Я встречался с продюсерами из студии Legendary, причем с прицелом на какой-то другой проект. Но разговор вдруг зашел о «Великой стене», и я мгновенно заинтересовался — как-никак самый дорогой фильм в истории китайского кино, но при этом копродукция с американской студией. Мэтт Дэймон тогда был уже привязан к проекту, как и режиссер Чжан Имоу. В общем, уже минут через десять я спрашивал: «Что мне сделать, чтобы тоже принять участие в этой авантюре?» Ну и дальше все завертелось. Что именно так меня заинтриговало? Несколько факторов сразу: и масштаб, и возможность изнутри увидеть, как работают в Китае, и, прежде всего, конечно, сам Чжан Имоу. Вообще, у всех моих коллег свои мотивы, но насколько я могу судить, именно перспектива работы с Имоу привела в «Великую стену» не только меня, но и Мэтта Дэймона с Педро Паскалем.
Каково было работать с Имоу? Он оправдал ваши ожидания?
Оправдал — не то слово. Это был невероятный, очень интересный опыт. Вообще, я, конечно, по актерским меркам очень избалован: мне посчастливилось работать со многими большими режиссерами — Мартином Скорсезе, Дэвидом Линчем, Ларсом фон Триером. Но Имоу удалось удивить даже меня — прежде всего, колоссальной уверенностью в себе. Режиссеры ведь очень разные люди в том, что касается характера и манеры вести работу на площадке. Так вот, среди всех, с кем я работал, Имоу, наверное, больше всего похож на настоящего полководца. Представьте себе: гигантский проект, больше тысячи актеров массовки, огромная съемочная группа. Но он ни разу не терял самообладания и постоянно демонстрировал доскональное понимание того, что происходит вокруг. Казалось, что Имоу ухитряется одновременно контролировать абсолютно все на площадке. И он пользуется непререкаемым авторитетом у всех, кто с ним работает. Настоящий харизматик! Говорю об этом, потому что далеко не все большие режиссеры ведут себя именно так — тот же Скорсезе, например, человек очень мягкий.
Что потрясло вас на съемках «Великой стены» больше всего?
Пожалуй, масштаб. Мы все много слышали о том, как устроена работа в Китае, но, честно говоря, никто из нас не был готов к такому размаху, с которым мы столкнулись на деле. Вообще, в «Великой стене» ведь очень много CGI — и в Голливуде многим бы этого было вполне достаточно: несколько недель съемок на фоне зеленого экрана, а все остальное ложится на плечи спецов по визуальным эффектам. Но на «Великой стене» все равно были и гигантские декорации, и сотня каскадеров, и толпы статистов — да, это фэнтези-проект с множеством компьютерной графики, но ощущение было такое, будто ты оказался на площадке какого-нибудь старого голливудского эпоса из ушедшей аналоговой эпохи. Я до сих пор иногда задаюсь вопросом, как Имоу и продюсерам удавалось задействовать на площадке столько людей.
Может быть, сгоняли солдат на съемки в качестве массовки? Такое было распространено в СССР, например.
Боюсь даже предполагать. Кто знает — может, это и вовсе секретная информация? Так или иначе, это был впечатляющий опыт.
Ваш персонаж в фильме — в сущности, единственный подлинный антигерой, если не считать наступающих на Великую китайскую стену чудовищ.
Чудовищ в фильме хватает, да. Ну, пожалуй, и мой герой в какой-то степени является чудовищем, не правда ли? (смеется) Нет, если серьезно, то его-то как раз легко понять. Он двадцать пять лет провел в плену у властителей Китая и давно отчаялся когда-либо увидеть дом. А тут появляются герои Мэтта Дэймона и Педро Паскаля, и он решает воспользоваться этой возможностью, чтобы попытаться сбежать. Антигерой ли он? На фоне бойцов, браво защищающих стену от нашествия полчищ монстров, — наверное. Но мне его понять очень легко. Человек просто хочет наконец вернуться на родину, даже если для этого нужно пойти на определенное предательство.
Это превращение персонажа, который поначалу кажется положительным, в предателя вы играете довольно тонко.
Хорошо, если так. На самом деле — открою небольшой профессиональный секрет — я стараюсь вообще не думать в процессе съемок о том, к чему должен прийти герой, как он за время фильма меняется. Потому что это знание его судьбы только мешает тебе, повисает на тебе таким воображаемым грузом. У меня же как актера один принцип: идти не от сюжета или арки развития персонажа в целом, а от каждой конкретной сцены. На проектах вроде «Великой стены» это особенно важно — хотя бы потому, что блокбастеры так устроены: их всегда снимают с определенным запасом сцен, эпизодов, даже сюжетных линий. Ты же никогда не знаешь, что именно в итоге попадет в фильм, а что окажется вырезанным и исчезнет на монтаже. Поэтому нельзя полагаться на идею, будто ты можешь как-то последовательно выстроить линию поведения своего героя — ты, например, решишь, что основной эмоциональный заряд придется на сцену предательства. Но что, если ее вырежут? Тогда все предыдущие твои появления на экране окажутся по большому счету бесполезны, недоиграны. Поэтому я всегда стремлюсь качественно решать задачи, которые поставлены передо мной в каждой конкретной сцене, и не держу в голове большей картины — и отдаю себе отчет в том, насколько на самом деле мало влияние актера на итоговый результат, на фильм в целом. Такие вот издержки профессии.
В «Великой стене», кроме вас, только два западных актера — Мэтт Дэймон и Педро Паскаль. Учитывая, что речь в принципе о легком жанре, фэнтези с экшеном и монстрами, наверняка был риск удариться в определенную стереотипизацию — то есть воплотить на экране клише, которые вполне могут быть у китайских зрителей относительно представителей западного мира.
Это справедливое замечание. И если мне не изменяет память, мы с Мэттом и Педро в первые дни съемок даже его обсуждали. Но в этой ситуации все, что ты можешь сделать как актер, — это положиться на режиссера. Потому что если постановщик задумал уйти в карикатуру или плакат — точнее, конечно, их аналоги в кино, — то как бы ты ни старался дать Станиславского в кадре, твои усилия ровно ни на что не повлияют. Так что, повторюсь, от нас, артистов, в этом плане мало что зависит. Ты просто стараешься максимально ответственно выполнять ту задачу, которую перед тобой поставили. Это, вообще-то, не так уж и плохо. Напротив, понимание своей роли даже по-своему освобождает. Что касается «Великой стены», то мы всецело полагались на Чжана Имоу — и, мне кажется, не напрасно. Да, это легкий жанр, но у меня не было ощущения легкомысленности того, что я делаю. Надеюсь, какая-то глубина в моем герое ощущается даже и на фоне монстров со спецэффектами. Но судить, конечно, не мне.
Не в этом ли смиренном подходе к профессии ваш секрет? Поэтому вам удается оставаться релевантным и появляться в важных, актуальных фильмах уже так долго?
Наверное! Признаюсь честно: я такие мысли стараюсь от себя гнать подальше. Как только начинаешь думать о том, как сохранять релевантность, так сразу же и оказываешься списанным на пенсию и никому не нужным. Я просто люблю это дело. Люблю лицедействовать, люблю решать небольшие задачи, которые постоянно возникают на площадке. Знаете же сюжет о Франкенштейне и созданном им Чудовище? Так вот, я не могу представить себя Франкенштейном — мне слишком нравится быть монстром. Я отдаю себе отчет в том, что я всего лишь материал, — и позволяю режиссеру лепить из меня что угодно. И остается надеяться, что зрителям будет интересно на все это смотреть.
«Великая стена» выйдет в российский прокат 2 февраля