На новогодних каникулах почти во всех кинотеатрах страны будет греметь «Викинг» — эпос-долгострой о князе Владимире, русском Средневековье и, неожиданно, грибах. Не обойдется и без голливудского блокбастера — адаптации видеоигры «Кредо убийцы». Наибольшего внимания, впрочем, заслуживает фильм куда более скромный, постпраздничная инди-поэма «Рождество, опять».
На Руси Х века, разделенной между тремя князьями-братьями — Ярополком, Олегом и Владимиром, пахнет войной. Не пройдет и пяти минут «Викинга», как гнев Ярополка и собственная дерзость погубят Олега, а на десятой — сразу с дружиной наемников-скандинавов и хитрым воеводой-ментором Свенельдом (Максим Суханов) — мстить за брата из Новгорода уже приплывет Владимир (Данила Козловский), самый младший, неопытный, к тому же рожденный от ключницы бастард. Но прежде чем брать нахрапом и берсерками Киев будущий креститель Руси заедет в Полоцк — свататься к местной княжне Рогнеде (Александра Бортич). О том, каким актом насилия это сватовство обернется, знает более-менее любой из интересующихся древнерусской историей — «Викинг», надо отдать ему должное, от поступка Владимира с будущей женой не отвернется, хотя и подсунет ему перед штурмом Полоцка предательское знакомство с галлюциногенным грибным отваром.
От изнасилования к искуплению, от варварского братоубийства к крещению — сюжет «Викинга» идет по логичным и предсказуемым рельсам. Отдельный вопрос, как он это делает. Кравчук и его продюсеры, рассказывая о судьбе князя, явно задумывали сделать упор на эпических и наиболее драматичных моментах — ключевых баталиях, нескольких критических для формирования своего персонажа личностных конфликтах, его коротком, через пленную гречанку (Светлана Ходченкова), первом знакомстве с христианским мировоззрением. Впрочем, по-настоящему даются «Викингу» только боевые сцены — дорого, с умом поставленные сражения в почти германовской грязи и кишках — что авторы фильма, кажется, понимают, потому что норовят уйти в баталистику почти на каждом повороте сюжета.
Такой подход позволяет козырнуть бюджетом, спецэффектами и проработкой деталей от костюмов до оружия — но, увы, никак не идет на пользу самой истории и развитию персонажей, в котором часто будто отсутствуют целые важные ступени. Но если в случае второстепенных фигур это еще терпимо (хотя о мотивации некоторых порой можно только строить гипотезы), то на образ главного героя действует катастрофически. Владимир храбро воюет — однако в остальные моменты кажется персонажем поразительно неопределенным, чьи ключевые поступки то и дело объясняются обстоятельствами: здесь перепил варяжьего зелья из грибов и превысил порог ярости, там не уследил за собственными соратниками, тут недооценил русскую самоотверженность в вопросах веры. Требуются ли такие оправдания историческому персонажу, который был нормальным, органичным порождением своего времени? Фильм Кравчука справляется с тем, чтобы красочно само это время показать, но какую позицию занимать в отношении своего героя, похоже, так и не решает. Более того, от него, особенно в свете недавнего возвращения Владимира в виде памятника в политический центр страны, ждешь не просто добротного иллюстративного ряда — но и какой-то связи времен, наблюдения о том, какую правду о нас сегодняшних может сказать погружение во тьму русской истории. Правда, такое наблюдение могло бы быть не самым приятным — поэтому фильм вынужден сглаживать углы, избегать прямых оценок и полагаться на не самые прогрессивные приемы: наставнический закадровый голос, который не особенно что-то разъясняет, регулярные случайные совпадения и допущения, и, конечно, грибы-психоделики, удобно объясняющие разные жуткие зверства в исполнении наших предков, причем не раз и не два по ходу сюжета. Что ж, видимо, это их как раз стоит винить и во всех прочих бедах русской истории.
«Где та девчонка, с которой ты стоял здесь в прошлом году?» — Ноэл (Кентакер Одли) был бы и рад ответить что-то внятное, но только что тут скажешь-то? Девчонка ушла. Так что перед этим Рождеством ему приходится продавать елки одному, в основном ночами, а в остальное время полагаться на неопытного, немотивированного и, кажется, все время обдолбанного напарника. Торговля елями в предшествующие празднику дни — дело при этом вовсе не такое простое, как можно было бы подумать. В фургончике тесно и совсем уж неудобно спать, босс то и дело нервирует, а что уж говорить о покупателях — стремительно являющиеся и так же быстро покидающие жизнь Ноэла бруклинцы болтают и хмурятся, скандалят и тупят, могут, как в случае чуть не замерзшей на соседней скамейке девушки (Ханна Гросс), даже задержаться и всмотреться в грустного продавца елей повнимательнее. Но все они в той или иной степени несут в себе предвкушение такого частого в новогоднем кино чуда, тот самый праздничный дух, от которого Ноэлу как раз и хочется бежать как можно дальше.
Сам же фильм Чарльза Покела, микробюджетный, но подлинный шедевр, чудесным образом наконец добравшийся до российского проката, даже в случайных, на минуту зашедших в кадр за елью персонажей вглядывается так, что те кажутся полными историй, опытов, сюжетов. Что уж говорить о центральном герое — одиночке с разбитым сердцем, коему предстоит все же пережить некоторое, хотя и скромное чудо? «Рождество, снова» в сущности берет историю о посреднике праздника, одном из реальных помощников Санты (какое же Рождество без ели) — и концентрируется на том, как эта помощь устроена технически и, более того, как основательно она сказывается на том бедняге, кто ее оказывает. Тем самым он деконструирует слащавые, жульнические формулы типичных новогодних фильмов — и предлагает вместо них нечто куда более ценное. А именно обещание покоя, преодоления, победы над тоской и одиночеством, которые выстраданы, а значит, не испарятся в тот момент, когда Рождество закончится, снова.
В детстве Каллум Линч (Майкл Фассбендер) пережил трагедию столкновения с чудовищным, жутким насилием, и судя по тому, что его вот-вот отправят на электрический стул за некие преступления, излечить эту травму так и не смог. Вот только казнь оказывается не совсем казнью — на смертника свои планы есть у таинственной мадридской корпорации. Ее ученые (Марион Котийяр и Джереми Айронс) добровольно-принудительно подключат Линча к работающей с памятью ДНК нейрологической машине времени Анимус — и отправят его переживать опыт своего жившего в 1492 году дальнего предка. Тот был испанцем, носил имя Агилар, а также входил в секретный клан ассассинов, веками боровшихся за влияние на судьбы мира с могущественным орденом тамплиеров, которые, в свою очередь, ищут по всей планете священное яблоко из райского сада. Причем для того, чтобы лишить человечество свободы мысли.
Если вам кажется, что сюжет «Кредо убийцы» представляет собой нечто более-менее несусветное, то вы, конечно, правы. Адаптация хитовой серии видеоигр Assassin's Creed принадлежит к той особой категории фильмов, в которых заслуженные артисты с абсолютно серьезными лицами произносят реплики вроде «Я обещал старейшинам доставить яблоко в Лондон» или находят связь между Христофором Колумбом и мировым квазимасонским заговором. Для двухчасового фильма режиссер Курцель и его сценаристы, конечно, перебарщивают с объемами вываливаемой на зрителя (и не то чтобы стройной и складной) информации — в результате завихрения сюжета и самой идеи с погружением в сознание предка выглядят все абсурднее и абсурднее, при том что никакой иронии в этот фильм явно не закладывалось. Все это, впрочем, не значит, что от «Кредо убийцы» нельзя получить специфическое, бездумное удовольствие — его здесь генерирует не только ненамеренный юмор, но и графичный, вполне передающий головокружительный дух игры экшен. Зритель в благостном расположении духа даже может заметить, что Курцелю удалось снять один из лучших пока фильмов по играм — что, правда, говорит не столько о его собственном уровне, сколько о смехотворно прискорбной истории отношений кино и видеоигр.