Выставка «Капричос. Гойя и Дали» состоит из созданных в конце XVIII века 41 гравюры Франсиско Гойи из знаменитого цикла «Капричос» — и соответствующих им 41 гравюры Сальвадора Дали, который в 1973-1977 годах добавил к видениям великого предшественника свои, сюрреалистические.
Эстампы прославленного романтика рубежа двух столетий Пушкинский музей изобразительных искусств достал из своих фондов, образы великого сюрреалиста прибыли из собрания Бориса Фридмана, коллекционера, с которым музей дружит и часто привлекает к своим выставкам. В ГМИИ говорят, что к новой экспозиции приурочен выход отдельного издания «Капричос. Гойя. Дали», но когда смотришь, как сделана экспозиция, кажется, что скорее она предполагалась «афишей» к выпуску книги.
«Живопись, как и поэзия, выбирает из общего то, что она почитает наиболее подходящим для своих целей; соединяет в одном вымышленном лице черты и обстоятельства, которые природа распределила среди многих, и из их искусственного сочетания получается то счастливое подражание (натуре), за которое хорошего мастера провозглашают созидателем, а не рабским копировщиком», — анонсировал Гойя в газете Diario de Madrid 6 февраля 1799 года продажу своих гравюр. Это был дебютный гравированный гойевский цикл из 80 листов, созданный в 1793-1798 годах, к тому же первый, где он использовал техническое новшество — сочетание офорта с акватинтой, изобретенной в 1760-х учеником знаменитого живописца Франсуа Буше — Жан-Батистом Лепренсом.
От Гойи, в 1789-м получившим статус придворного живописца Карла IV (а через десять лет ставшего первым придворным художником), в гравюрах досталось всем: порокам церкви (естественно, возмутившим служителей инквизиции); высшего класса, даже отношениям мужчин и женщин, когда они вырождаются в продажную любовь, — и просто человеческой глупости. Причем, как пишут в посвященной Гойе литературе, художник по ходу работы над гравюрами что-то менял по замыслу и эволюционировал технически.
Скажем, открывать серию вполне мог бы лист «Сон разума рождает чудовищ», где спящего автора окружает стайка сов, а рядом лежит рысь: он спит, и тем самым всякая ответственность за показанное дальше с него как будто бы снималась — видение, фантазия. Но в итоге титульным стал автопортрет пристально глядящего Гойи — другой акцент. Что касается техники, от более линейных образов он перешел к драматизму тьмы и света, к мраку, из которого выплывали то причудливые, а то и просто страшные сцены.
Как Пикассо попытался вступить в диалог с «Менинами» Веласкеса, так Дали захотел оставить собственную реплику на тему «Капричос» Гойи. Были сделаны гелиогравюры с образов великого предшественника, чтобы затем сюрреалист «высказался» в технике офорта, сухой иглы и пошуара. Хотя цветной офорт стал распространяться уже в XVIII веке, Гойя предпочел контрасты черно-белой гаммы, Дали же ожидаемо решил все облечь в веселые (даже веселенькие) тона.
Монохромный образ выглядит строже, контрастнее и драматичнее (приходится повторить эти ключевые для Гойи с точки зрения выразительности слова). Дали обратил картинки почти что в комиксы, часто будто боясь пустого пространства и по-хулигански вставляя «свои пять копеек», и что-то по мелочи пририсовывая. Скажем, гойевский автопортрет он уменьшил до маленькой картинки, помещенной внутрь некоего сфинкса (впрочем, с какою-то старушечьей головой), из которого еще выдвигается ящичек.
Нового это ничего к показанному Гойей не добавляет, но сюрреалист разговаривает в конце концов не с ним, а с самим собой.
Собственно, концепция теперешнего показа — его кураторами названы Борис Фридман и младший научный сотрудник отдела гравюры и рисунка ГМИИ Полина Козлова, — видимо, заключается в том, что хрестоматийный цикл Гойи и менее известная вариация на эту тему Дали оказались нос к носу, а рядом с гравюрами еще поместили авторские комментарии Гойи и впервые переведенные на русский названия гравюр Дали. И все.
Где-то, впрочем, сюрреалист оставляет первоначальные наименования: «Сон разума рождает чудовищ» и во второй половине XX века не претерпел вербальных изменений, разве что вместо черно-белого сгущения кошмаров Дали раскрасил спящего автора в красные с голубым одежды и вообще как-то разрядил обстановку. Правда, эстамп утратил эффект нагнетания страстей. А в рассуждения Гойи «Они все еще тут» об изменчивости судьбы сказано: «Человек безмятежен, пока не подозревает о кознях фортуны и опасностях, подстерегающих на каждом шагу. А если б задумался, мог бы уберечься от беды или, по крайней мере, несчастье не застало бы его врасплох», — пишет Гойя, показывая, как на группу странных персонажей валится тяжелая плита. Дали лишь добавляет свои «фирменные» оплывшие часы, хотя нового смысла от этого не выявляется, — Гойя сам уже все разъяснил.
Дурные сны и фантастические видения романтика Гойи плюс автоматическое письмо, подсознательное и бессознательное сюрреализма, — легко догадаться, почему Дали выбрал именно эти произведения. Как и не трудно понять, почему «Капричос» стали знаковой работой в творчестве Гойи — не только портретиста, но и создателя религиозных росписей. Чего не скажешь о Дали: в этом случае он тщился убедить в собственном величии кого? — не предшественника ли?, — а оставил, скорее, что-то вроде надписи «Здесь был Вася».