67-й Берлинский фестиваль закончился победой венгерской экомелодрамы о снах, одиночестве и скотобойне «О теле и душе» Ильдико Эньеди — победы, с одной стороны, неожиданной (фильмы Аки Каурисмяки и Хона Сан-су значительнее), с другой же — логичной, если рассматривать всех призеров в комплексе. «Лента.ру» подводит итоги киносмотра.
Можно ли делать какие-то далеко идущие выводы — о состоянии кино, о перспективах развития его языка, об актуальности отдельных тем и приемов — на основе выбора, который делают фестивальное жюри? Не является ли та подборка фильмов, которые удостаиваются призов, всего лишь проекцией представлений о кино конкретной, собранной вовсе не по принципу насмотренности и умения выносить суждения группы людей? Проще говоря, насколько репрезентативны выборки фестивальных призеров? Чаще всего, конечно, ни о какой репрезентативности речи не идет — мнение жюри редко совпадает с впечатлениями критиков, а окончание церемонии закрытия провоцирует массовый вой о том, что опять наградили не тех и не за то (как случается, например, в Каннах уже в последние года три). Что ж, после завершения 67-го Берлинале вновь не обошлось без голосов недовольства победителем — «Золотой медведь» выиграла фантасмагорическая мелодрама венгерки Ильдико Эньеди «О теле и душе», понравившаяся далеко не всем зрителям. При этом, если всматриваться в список лауреатов целиком, к нему оказывается не так уж и много претензий — хотя бы потому, что в принятых возглавлявшим жюри Полом Верховеном и его коллегами решениях прослеживается четкая, ясная логика.
Был ли «О теле и душе» действительно лучшим фильмом в конкурсе Берлинале? Пожалуй, что нет — такие фильмы, как «По ту сторону надежды» Аки Каурисмяки и «Ночью у моря одна» Хон Сан-су, «Ана, моя любовь» Калина Петера Нецера и «Хорошего дня» Лю Цзяня (почти все они, кстати, без призов не остались), если рассматривать их в вакууме, пожалуй, цельнее, выразительнее с точки зрения авторского стиля и подхода, попросту оригинальнее, наконец. Впрочем, есть ощущение, что именно в ленте «О теле и душе», возможно, наиболее полно соединились и отразились те темы и мотивы, которые пронизывали в этом году всю конкурсную программу Берлинале. Например, в фильме Эньеди хватает брутальных, снятых с почти документальной резкостью сцен из скотобойни — недвусмысленно сообщающих, какую цену платит животный мир, обеспечивая человечеству возможность, насытив тело, сосредоточиться на вопросах души. Эта экологически обеспокоенная повестка читалась и в других фильмах конкурса — получившем приз имени Альфреда Бауэра абсурдистском экодетективе «Следе зверя» Агнешки Холланд или противопоставляющим хрупкость межчеловеческой коммуникации мимолетной красоте дикой природы «Белым ночам» Томаса Арслана (приз за лучшую мужскую роль для Георга Фридриха).
С другой же стороны, «О теле и душе» часто работает на контрасте между скупым, жестоким реализмом производственной драмы и подчеркнутой сюрреальностью отношений между героями — достаточно сказать, что подталкивают друг к другу двух одиноких персонажей, стареющего финдиректора скотобойни с отсохшей рукой и ведущую откровенно аутичный образ жизни его новую подчиненную, одинаковые сны, которые они видят. В этих даже слишком фантасмагорических по исполнению эпизодах герои воображают себя оленем и оленихой, встречающихся в зимнем лесу. Как только тот факт, что обоим снится один и тот же сон, проясняется, начинается и притяжение персонажей в нормальной жизни, постепенно тоже начинающей переживать некоторые неожиданные искривления. Именно этот уход от традиционного реализма, поиск ответов на реальные вопросы и проблемы в подсознании и игре воображения становятся спасением для героев и для фильма в целом — и вполне смелым авторским поступком. Кажется, как раз он и принес «О теле и душе» «Золотого медведя».
Отказываются от средств безраздельно царившего на крупнейших кинофестивалях в последние полтора десятилетия реализма и другие призеры Берлинале — то есть Верховен и компания явно предпочли конкурентам те фильмы, которые ищут способ отразить не только объективную реальность, но и скрытый, внутренний мир человеческого сознания. Так в получившей Гран-при жюри «Фелисите» француза Алена Гомиса драма певицы из Киншасы раскрывается не столько через посвященный поискам денег на операцию попавшего в ДТП сына сюжет, сколько через инструменты чувственные: транс, в который Фелисите входит во время пения, вихрь пейзажей одного из самых густонаселенных и нищих городов планеты, не поступки, но жесты. Да, «Фелисите» безбожно затянута и ничего не потеряла бы, будь короче на 30-40 минут, но она находит интересный, не сводящийся к привычной патетике способ погрузить зрителя в хаос современной африканской жизни.
«Я не верю в реальность вообще», — заявил в одном из недавних интервью Хон Сан-су, кумир многих синефилов планеты, который постепенно начинает отходить от однообразия большинства своих предыдущих фильмов, которые почти всегда сводились к разговорным трагикомедиям о чаяниях и романтических проблемах корейской богемы. Его новый фильм «Ночью у моря одна» не только часто размывает границы между снами, фантазиями и реальностью, где главная героиня, известная актриса (Ким Мин-хи из «Служанки») пытается пережить недавний разрыв с любовником, женатым режиссером. Эта странная, сокрушительная, если позволить себе ей проникнуться, работа еще и стирает границы между кино и жизнью в принципе — в прошлом году Хон не сходил со страниц корейских таблоидов из-за того, что ушел от жены, причем как раз к Ким Мин-хи. Его фильм в итоге трудно воспринимать в отрыве от этого скандала — более того, кино Хона осмеливается вступать с реальностью в полемику, показывая, как досужие рассуждения и сплетни повисают грузом на сознании их фигурантов, стирают их чувство принадлежности к миру.
В новом фильме финского классика Аки Каурисмяки (приз за режиссуру, получать который лауреат даже не вышел на сцену — кажется, обидевшись на такое решение жюри; впрочем, говорят, Каурисмяки был просто пьян) таких игр с реальностью вроде бы нет. Другое дело, что причудлив, преисполнен магии сам мир, который раз за разом создает на экране финн — его Хельсинки почти никогда не выглядит всего лишь отражением самого себя на экране, а оказывается удивительным, абсурдным и трагикомичным местом, где маргиналы всех мастей от душевных алкоголиков до заплешивевших рокеров могут выступить контркультурным фронтом, чтобы спасти жизнь одного сирийского беженца. У него получается кино, в котором реальность трансформируется, становится почти сказочной за счет энергии обыкновенного, бытового гуманизма, врожденного человеколюбия режиссера и его персонажей. Да, Верховен и его коллеги предпочли наградить главным призом не именитого финна, а не снимавшую полнометражное кино 18 лет венгерку Эньеди — но, как бы Каурисмяки не обижался на такой расклад, в сущности, он и автор «О теле и душе» работают на одной территории. И надо сказать, что в эпоху постправды их готовность пожертвовать правдоподобием ради высших, более глубоких ценностей оказывается более чем уместна — и хочется надеяться, что сделанный жюри Берлинале в их пользу выбор подтолкнет в том же направлении и других, пока еще сковывающих себя узами скучного реализма режиссеров.