Многие историки полагают, что городские коммуны, популярные в 1920-х годах в послереволюционной России и СССР, создавались под влиянием работ архитекторов-конструктивистов. В своей статье, опубликованной в журнале The Journal of Architecture, историк Энди Уиллимотт рассказывает о том, что мотивировало молодых людей на самостоятельное построение нового быта.
В 1902 году Ленин написал одну из своих важнейших работ «Что делать?», задав тон большевистской политики на ближайшие 20 лет. В поисках кратчайшего пути к социализму он предполагал, что власть должна взять в свои руки группа революционеров, действующих в интересах пролетариата. Затем, когда эти силы установят контроль над государственными институтами, они будут развивать у населения пролетарское сознание, перевернув таким образом новую страницу в истории человечества.
После Октябрьской революции большевикам пришлось перейти от теории к практике, думать о том, как заставить население расстаться с нормами и моралью прошлого. В конце концов новая власть пришла к выводу, что на сознание человека влияет образ жизни, а значит, прежде всего нужно менять его.
Основной движущей силой прогресса стали молодые активисты. Вооруженные поверхностным пониманием материализма, они пытались создать в уже имеющихся зданиях и пространствах бастионы социализма, городские коммуны.
Одни из первых декретов молодой советской власти запрещали владение землей и жилплощадью. Кроме того, большевики начали так называемый революционный передел собственности, конфискуя в том числе недвижимость бывшей элиты. Эту жилплощадь делили между рабочими.
Революционные мечтатели хотели полностью перевернуть представление о повседневной жизни. На первых советских архитектурных конкурсах, состоявшихся в 1918 году, предлагали разрабатывать проекты жилых пространств с коммунальными кухнями, столовыми и санузлами. В план включали коллективные библиотеки, читальни, а также ясли, сады и школы. Так возник «дом-коммуна», пространство для реализации социалистических практик.
Пожалуй, одна из самых известных попыток изменить сознание советского человека с помощью архитектуры и дизайна — деятельность конструктивистов. Например, дом Наркомфина, строившийся с 1928 по 1930 год по проекту Моисея Гинзбурга.
В 1925 году Гинзбург и братья Веснины, Виктор и Александр, основали Объединение современных архитекторов (ОСА), чтобы продвигать социалистическую архитектуру. Они отвергали «искусство ради искусства» и считали, что дизайн должен решать задачи, поставленные революцией.
В ОСА заявляли о необходимости создания «социальных конденсаторов», жилых пространств, приспособленных для того, чтобы люди больше общались между собой. Это должно было способствовать повышению чувства индивидуальной ответственности каждого жильца и кооперации между ними.
Дом Наркомфина и другие подобные проекты конструктивистов, однако, еще не были «социальными конденсаторами». Они рассматривались как переходное звено к идеальному социалистическому жилищу и сочетали в себе частные («буржуазные») площади с коммунальными в жилом комплексе, состоящем из соединенных друг с другом зон и коллективных пространств. По замыслу архитекторов, со временем жильцы должны были избавиться от старорежимной привычки к своему индивидуальному пространству и полностью перебраться в публичные помещения.
Этим мечтам по большей части не суждено было сбыться. Архитектурные решения не были стандартизированы и не пошли в массовое производство. В середине 1930-х руководители страны решили, что прежде чем осуществлять такие проекты, в СССР нужно провести ускоренную индустриализацию, поднять промышленность.
Идеи революционного преобразования повседневности претворялись в жизнь не только архитекторами, но и инициативной молодежью. В реквизированных советской властью домах юноши и девушки создавали коммуны — на принципах равенства, коллективизма и кооперации.
Большинство первых коммун состояли из трех-шести человек, ютившихся в одной-двух комнатах. Часто в студенческих общежитиях. В центре помещения ставился общий стол, по периметру — кровати. За столом обедали, играли, обсуждали текущие дела и проводили политические дискуссии.
В некоторых коммунах поднимали вопрос сноса перегородок между комнатами — для молодых людей это было атакой на индивидуализм и буржуазное желание иметь личное пространство. Другие старались отвоевать для коммуны коридоры и нежилые помещения, чтобы увеличить число коммунаров. Третьи предвидели, что если в коммуне соберется слишком много людей, то это создаст проблемы и конфликты.
Никаких общих для всех коммун принципов не было. Бытовые условия никак не способствовали новому образу жизни, все держалось исключительно на энтузиазме активистов.
Согласно статистике, если с 1918 по 1920 год коммунами жили несколько сотен студентов и рабочих, то к середине 1920-х речь шла уже о тысячах. К 1929 году, как писала «Комсомольская правда», в городские коммуны было вовлечено до 30 тысяч советских граждан.
Если рассматривать идею дома Наркомфина как «социального конденсатора», то же самое можно сказать и про эти объединения — они служили делу формирования социалистического быта и «нового человека».
Одна из таких коммун образовалась в общежитии Петроградского политехнического института в 1923 году. Двенадцать человек решили жить по-новому: в определенное время все вместе занимались зарядкой, читали, учились, дискутировали.
Член коммуны писал в журнале «Красный студент» о том, что у них есть коллективная библиотека, в которой можно найти «все последние подписные издания», а также важные революционные работы. Студенты договорились сдавать в общий котел 30 процентов стипендии. На эти деньги приобретали всю еду, одежду, оборудование, а также использовали этот фонд в случае непредвиденных расходов. Предполагалось, что со временем, привыкнув к социалистическому образу жизни, члены коммуны станут увеличивать отчисления в общий котел. Студент, написавший статью, утверждал, что это позволит уничтожить «рудиментарный собственнический инстинкт» каждого коммунара.
Зачастую в коммунах исповедовался принцип научной организации труда (НОТ) — западной концепции совершенствования рабочего процесса на основе достижений науки и передового опыта, созданной американским инженером Уинслоу Тэйлором. Это выглядит достаточно странно, поскольку она применялась на капиталистическом производстве, где вроде бы один человек эксплуатировал другого. Однако власти продвигали НОТ, и активисты хотели быть частью прогрессивного дискурса.
В институтских коммунах разрабатывали свои системы управления временем, создавая расписания, в которых четко устанавливалось время приема пищи, отдыха, обучения, сна и социалистической агитации. Более того, регламентировались бытовые задачи каждого члена коммуны.
Студенты многих вузов мечтали и о «полных коммунах», в которых коммунарами станут все обитатели общежития. В большинстве институтов это не получилось, но есть пара примеров, когда в таких объединениях участвовали сотни учащихся. Они выделяли целые комнаты для совместного обучения, жертвуя своими спальными местами.
Советская пресса в начале 1920-х годов поддерживала такие начинания, рассказывая истории об удачной «перестройке быта» и вовлечении молодежи в революционную активность. Власть также подчеркивала важность организации коммун. Лев Троцкий писал, что построение социализма не ограничивается политикой — необходимо создание «нового образа жизни».
* * *
Зачастую историки и культурологи считают, что советские молодежные коммуны создавались под влиянием проектов ОСА, таких как дом Наркомфина и других. По их мнению, кампания по построению нового быта восходит к левым архитекторам, конструктивистам. Таким образом они отделяют дома-коммуны от всего негатива в советской истории, что позволяет им восхищаться этими практиками.
На самом деле активисты создавали коммуны на основе революционного дискурса, который оказался более сильным и распространенным в первые годы советской власти, чем считалось ранее. Идеи конструктивистов были не причиной коммун, а лишь следствием всеобщего духовного подъема 1920-х годов.
Впоследствии карикатурным воплощением концепции дома-коммуны стали печально известные коммунальные квартиры. В одном малогабаритном помещении ютилось несколько семей, пользующихся одной небольшой кухней, общим санузлом, и происходило это в основном из-за нехватки жилплощади. Дома-коммуны же задумывались не как компромисс, а как рациональная и идеализированная форма организации повседневной жизни.