Одной из самых больших сенсаций в кино этого года стал хоррор «Прочь» — устрашающая сатира на врожденный расизм американского общества, которую снял комик Джордан Пил, известный по шоу Key&Peele. Незадолго до выхода этой истории адского уик-энда, который ждет молодого чернокожего фотографа в гостях у благообразных родителей своей белой подруги, «Ленте.ру» удалось поговорить с режиссером о том, почему такой фильм был бы невозможен еще несколько лет назад.
«Лента.ру»: Кажется, лучшего времени для выхода хоррора, построенного на теме расизма, не придумаешь: Обаму сменил Трамп, обыватели по всему миру радикализуются, а отношения между этническими группами то и дело отдают хоррором.
Джордан Пил: Ну, я бы не сказал, что с такой ситуацией нам повезло — ничего хорошего во всем этом нет. Скорее уж, нам повезло, что мы вообще живем в то время, когда такой фильм можно снять. Еще двадцать, даже десять лет назад, думаю, это было бы невозможно — никто бы не решился дать денег на жанровый фильм, в центре которого лежит проблематика расизма. А что до прихода к власти Трампа, вот что интересно: когда Обама был избран на первый срок, многие поспешили закрыть тему расизма. Мол, чего вы жалуетесь: вот уже и президент чернокожий, какие еще нужны доказательства, что в Америке расизма нет? Так что при Обаме поднимать эту тему было даже, пожалуй, сложнее, чем при любом другом президенте. Но жизнь и многочисленные трагедии с убийством невиновных показали, что в разговоре об американском расизме еще не скоро можно будет поставить точку. Более того, мы как общество отчаянно в этом разговоре нуждаемся — что показывает и избрание Трампа в том числе.
Вы сделали себе имя в стэндап-комедии и в шоу Key&Peele. При этом «Прочь», хотя и не лишен сатиры, работает как классический фильм ужасов. Что привлекло вас к этому жанру?
Я бы на самом деле не сказал, что мой бэкграунд — строго комедийный, скорее чувствую, что воспитан на всем жанровом кино, включая и комедию, и хоррор. Конечно, между ними довольно много общего. И комедии, и фильмы ужасов, чтобы производить нужный эффект, должны быть укоренены в реальности, в настоящих, а не выдуманных проблемах. Только в комедийных историях ты стремишься идеально точно уловить и обозначить какую-то проблему, чтобы высмеять ее, а в хоррорах представляешь с такой серьезностью, что она начинает производить ужасающий эффект.
Вообще, самыми страшными в «Прочь» мне показались даже не эпизоды, где что-то происходит и герою угрожает наибольшая опасность, а несколько сцен, снятых с его точки зрения: в них мы, в сущности, видим белый мир глазами чернокожего человека, и этот мир оказывается очень тревожным.
Да, я и пытался сделать эти сцены не менее жуткими — хотя, по большому счету, в них действительно ничего не происходит. Вообще, в «Прочь» я стремился показать, насколько мир обычного чернокожего человека проникнут страхом, насколько расизмом заражено наше повседневное существование. При этом вы не представляете себе, как часто мы слышим, что все это паранойя, что мы слишком одержимы расизмом и что мы сами воображаем себе его проявления. Поэтому мне было важно так часто прибегать к точке зрения Криса — чтобы передать вот это уникальное и очень современное чувство неизбывности страха, в котором живет каждый чернокожий американец. До поры до времени зритель не знает, действительно ли Крис сталкивается с чем-то опасным для него или ему просто мерещится что-то оскорбительное. И уже в самой двойственности этой ситуации, в сущности, есть нечто очень пугающее — а значит, и материал для фильма ужасов. По этой же причине так важна для «Прочь» самая первая сцена — в которой традиционный для хорроров порядок вещей вывернут наизнанку: чернокожий юноша идет по образцовому, тихому белому району и испытывает ужас, страх за свою жизнь. Как быстро выясняется, не зря (смеется).
«Прочь» примечателен еще и тем, что носителями расизма в нем выступают не какие-нибудь деревенщины или маньяки, а образованная, благообразная либеральная элита.
Мне с самого начала было ясно, что зло в нашем фильме не должны олицетворять стереотипические, открыто декларирующие насилие расисты. Конечно, такая проблема тоже есть (и с приходом Трампа на президентский пост эти радикалы только заметнее). Но расизм — это монстр, у которого далеко не одна голова. И он включает в себя в том числе те формы, которые олицетворяют в «Прочь» родители девушки Криса и люди их круга. В данном случае речь о зле, куда менее очевидном — об отрицании расизма, об отрицании самой травмы, которую пережило афроамериканское сообщество и которая продолжает определять нашу жизнь, хотим мы того или нет. Либеральная элита, утверждающая, что изжила расизм, что его больше нет, олицетворяет проблему угнетения в не меньшей степени, чем какие-нибудь реднеки в белых капюшонах и с факелами в руках. Так что «Прочь» в первую очередь как раз о том, что отрицая или преуменьшая существование проблемы, общество играет на руку самым жутким и живучим своим болезням. Касается это и индустрии развлечений — которая подхватывает какие-то элементы нашей культуры, задействует их, зарабатывает на них, но при этом не хочет обращать внимания на то, что за ними стоит, какой болью и жертвами они нам обошлись. В сущности, отрицает, что в специфическом опыте жизни афроамериканца есть что-то особенное — как отрицают его злодеи в «Прочь», сколь благонамеренными и приятными на вид они бы ни были.
Как вы считаете, возможен ли вообще настоящий честный черный фильм?
Хотелось бы надеяться, что да. Но на самом деле, у меня не было желания во что бы то ни стало снять именно черный фильм. Скорее, я стремился наконец дать очень многочисленной аудитории чернокожих фанатов хоррора такой фильм ужасов, который бы передавал ее собственные чаяния и страхи. Потому что афроамериканцы всегда очень любили хорроры — но до сих пор были лишены образца жанра, который бы строился вокруг узнаваемого афроамериканского опыта. Конечно, была «Ночь живых мертвецов» Джорджа Ромеро с чернокожим героем — это великий фильм, но он вышел пятьдесят лет назад! Так что да, я ориентировался на чернокожую аудиторию прежде всего. Но не думаю, что «Прочь» могут понять только афроамериканцы. В этом и заключается великая сила жанровых канонов, историй, кино в принципе — любой человек, каким бы ни был его цвет кожи и бэкграунд, может на полтора часа принять точку зрения чернокожего героя, посмотреть на мир его глазами и почувствовать ту боль и те проблемы, которые так знакомы мне самому, моим персонажам и всем афроамериканцам. Кино делает возможным опыт такого сопереживания — и надеюсь, работает на улучшение понимания между людьми. Оговорюсь, что все это справедливо для любых меньшинств, для всех, кто чувствует угнетение: женщин, геев, евреев, кого угодно. Механизм всегда тот же.
Что больше всего пугает вас самого?
Люди! Шучу (смеется). Хотя, конечно, мы все прекрасно понимаем, что люди намного страшнее любых вымышленных монстров и способны на куда более жуткие деяния. Но что по-настоящему меня пугает — это сам механизм ужаса, то, по каким законам он работает, как в нас просыпается страх будущего или страх неизвестности, или страх чего-то непохожего на все, что мы знаем. Стоит ему проявиться, как он способен толкать человека на невообразимые поступки. На нем же строится и расизм, если задуматься.
«Прочь» выходит в российский прокат 6 мая