Выставка «До востребования. Часть II» в Еврейском музее и центре толерантности продолжает прошлогодний проект, посвященный русскому авангарду. Тогда нам представили рождение и становление нового искусства в дореволюционной России, теперь — зрелость авангарда и его неминуемую смерть.
Музеи восемнадцати российских городов, среди которых Вятка, Саратов, Архангельск, Астрахань, Тула, Самара и Екатеринбург, дали работы для этой экспозиции, которую все ждали, а увидев — не могут говорить о ней без волнения, потому что о существовании большинства этих произведений не знали даже специалисты.
«Где-то они лежали, я бы даже сказал, валялись», — комментирует эту историю Андрей Сарабьянов, куратор выставки и составитель трехтомной энциклопедии русского авангарда, вышедшей два года назад. Обе части экспозиции, объединенные названием «До востребования», — визуальный итог его исследований, начатых еще в 1970-х годах. Тогда работы даже самых знаменитых русских авангардистов не то что не выставлялись, но даже мечтать об их публичном показе было странно. Андрей Дмитриевич вспоминает, что несколько раз он посещал, например, Краснодарский краевой художественный музей, и всегда ему доставали из запасников что-то новое — не повторялись даже имена.
За редким исключением эти вещи не были созданы в провинции, они туда отправлялись. В 1918 году при Наркомпросе было создано Музейное бюро, которое целенаправленно занималось закупками. Сегодня это кажется фантастикой, но молодая советская власть финансировала современное искусство. Художник Татлин писал: «Богат как б…, деньги так же храню в чулке». Это была реализация идеи, предложенной еще Кандинским: учить будущих живописцев на примерах оригинального современного искусства. Сегодня она может показаться наивной, но вспомним, что и идея музея современного искусства была высказана впервые именно в России — Ильей Школьником, на Первом всероссийском съезде художников в Санкт-Петербурге.
В сорока городах России, где существовали художественные училища, собирались открыть такие музеи. Открыли в реальности намного меньше, но в сорок городов, включая обе столицы, современное искусство рассылалось. Из провинции в Москву приезжали директора музеев и искусствоведы, но иногда и чиновники, и просто посыльные, и под расписку им передавали холсты, рулоны, скульптуру. «"Черный квадрат" Малевича был куплен тоже Музейным бюро — для Московского музея живописной культуры, просуществовавшего до 1926 года. Есть даже описание этого музея — он был изначально на Волхонке, туда ходила публика, проводились экскурсии. А в Петербурге был создан Музей художественной культуры, он существовал в рамках Русского музея, там были и выставки, и постоянная экспозиция. В Нижнем Новгороде был тогда открыт музей, но просуществовал недолго», — напоминает Сарабьянов.
Недолго просуществовал и весь русский авангард, который так и остался большей частью неизвестным, потому что те имена, которые сегодня на слуху, — Попова, Родченко, Степанова, Чашник, Матюшин, Фальк, Лабас, Адливанкин, как и классики «Бубнового Валета» Кончаловский, Куприн, Рождественский, которые на выставке тоже присутствуют, — не кажутся здесь главными. В отличие от других, всплывших впервые.
«Например, Яков Паин, — перечисляет Сарабьянов. — Его мало кто знает. Художник круга Штеренберга — так называемый пуризм. Известно пять-шесть работ, разбросанных по разным музеям. Та, которую мы показываем, из Саратова. Или совершенно забытый художник из Украины, Иван Удод. О нем вообще никто ничего не знает. Я нашел около десятка работ в Краснодаре, очень забавных, в основном графика. Известно, что Удод участвовал в авангардных украинских выставках в Киеве и Харькове, еще до революции. Но потом — все. Художника Давидовича, который в 1920-е годы учился во ВХУТЕМАСе, считали будущим Тинторетто, Рембрандтом, Тицианом — таким он был популярным студентом. Но он погиб в лагерях, осталось крайне мало работ. Мы показываем его автопортрет, который до сих пор числится как "нх" (неизвестный художник) или "Давидович под вопросом". Но это точно Давидович. Мы показываем единственную сохранившуюся работу Циперсона — живопись, витебская школа, которая на выставке представлена очень мощно. Но о Циперсоне мы толком не знаем ничего, других его вещей нет».
На выставке мы видим и превосходные вещи мало кому знакомого Валентина Юстицкого (несколько его холстов можно также увидеть на проходящей сейчас в Пушкинском музее выставке из собрания Нукусского музея). Работы эти так хороши, что можно понять надежду куратора на то, что найдутся желающие устроить персональную выставку Юстицкого, который в 1937-м был арестован и отправлен в лагеря.
Были репрессированы художники и репрессировано искусство, о чем напоминает дизайн выставки, сочиненный Кириллом Ассом и Надей Корбут: шпалерная, как и год назад, развеска, только уже не на светлых, а на темных стенах, фонарики над каждой работой — как погребальные свечи. Это уместная цитата известной инсталляции французского художника Кристиана Болтански на тему Холокоста Autel de Lycee Chases и логичное обращение к единственно возможному способу показа древней церковной живописи. Коллективная поминальная молитва — сильная метафора. И хотя многим идея архитекторов не показалась удачной — при большом свете живопись, конечно, разглядеть проще — хочется верить, что шанс у нас еще будет. Выставка в Еврейском музее, работающая до 28 мая, не исчерпывает тему. Ее даже трудно считать открытой. Это лишь приоткрытие русского авангарда, который еще предстоит заново открывать.