Владимира Серкина, психолога, преподавателя и исследователя, окрестили русским Кастанедой после того, как он опубликовал несколько книг из серии «Диалоги с Шаманом». Их герой — отшельник, живущий на Крайнем Севере, обладатель тайных знаний. Его прототипами стали реальные люди, которые выбрали уединение и свой особый путь духовного развития. В беседе с «Лентой.ру» автор диалогов рассказал о тех, кто выбирает одиночество в современном мире.
«Лента.ру»: Как вы искали своих отшельников? А главное — зачем?
Владимир Серкин: Задачи непременно найти отшельников я себе не ставил. Но так вышло: я жил в Магадане, у меня был период, когда я начал ходить по окрестностям один. Я вообще очень люблю ходить по лесам, по горам. А на Колыме есть куда пойти на один-три дня: лес, сопки, бухты. Много мест, где буквально не ступала нога человека.
Когда долго ходишь одним и тем же маршрутом, люди, которые там живут, становятся тебе знакомыми. Они не расположены к общению, иначе бы не жили в одиночестве. Но все происходит постепенно. Сначала киваешь им, потом здороваешься, потом про рыбалку спросишь, потом уже они тебя спросят в шутку: «Что там в городе? Война не началась?» Только потом уже начинается полноценное общение. Бродил я по тем местам с 1995-го по 2000-й, эти отшельники ко мне привыкали постепенно. В какой-то момент я стал записывать некоторые их интересные мысли. Эти люди были примерно такого же возраста, как я сейчас: чуть за шестьдесят. Были и те, кому уже и 80, и 90, но, конечно, мало.
90-летние жили отшельниками?
Был один, который жил там с конца 1940-х. Он, кажется, воевал, имел награды, но потом попал в плен, сидел за это, освободился и остался на Колыме.
Чем они вас так заинтересовали, что вы решили написать книгу?
Как утверждает психологическая теория деятельности, любое занятие конституирует человека, в том смысле что оно выстраивает и психику, и тело. Начнешь чем-то заниматься — и тело начинает приспосабливаться, и психика. Их обособленная жизнь отразилась на психике, меня это заинтересовало как специалиста. Я стал записывать, и через какое-то время этих записей накопилось довольно много. Я показал их знакомым и даже своим студентам. Студентам так понравилось, что они начали включать какие-то диалоги в дипломные работы. Тогда возникла мысль все это издать. В 2001 году издал первую книжку — 55 страниц, 400 экземпляров. За свой счет, разумеется. За полтора-два года все раздал-раздарил. Пошли отзывы. Спрашивали, когда будет продолжение. Тогда я начал уже целенаправленно беседовать с этими людьми и записывать их мысли.
На Колыме так много отшельников?
В чистом виде — нет. Но я стал замечать, что некоторые люди, живущие в городе, если можно так сказать, того же стиля жизни, того же состояния, как и те, кто живет в глуши. Оказалось, что все они имели опыт оторванности от людей: на маяке жили или на радиостанции, служили на отдаленном пункте связи, имели опыт одиночного проживания. Выяснилось, что они тоскуют немного по тому периоду и много рассказывают об этой отшельнической жизни.
Этих «шаманов», как вы их называете, можно считать социофобами и социопатами или у некоторых вполне нормальных людей просто есть запрос на удаление от общества?
Жизнь «шамана» не имеет отношения к тренду современной «социофобии» — это совершенно другое. Сейчас человек поживет один на даче, выложит в Facebook описание того, как он наслаждался одиночеством, получит лайки — и на этом все. А окрестности Магадана — это не Подмосковье, там круглый год надо бороться за жизнь.
Недавно друг из Магадана рассказывал, как они пошли на скалы и случайно обнаружили какую-то расщелину, а там оказалась избушка, живет мужик. Он был угрюм и всем своим видом дал понять, что не хочет никого тут видеть. Это такой типичный интроверт — ушел из города и не хочет ни с кем общаться. Просто у человека склад психики и жизненный опыт такой.
Из тех, кто на момент нашей встречи целенаправленно занимался духовной работой, я знаю одного, ну, может, двух, которые ушли именно для духовной практики. Один из них, помнится, решил три года не разговаривать, ни с кем не общаться. Я думаю, что ему трудно, даже крупу на три года не запасешь — мыши съедят. В любом случае он должен как-то контактировать с окружающими.
Как устроена жизнь у этих людей? Чем они занимаются кроме работ по хозяйству?
Это как у Маркса — бытие определяет сознание. Если весь день ушел только на хозяйственные дела — он прожит зря для психологической практики. Если ты никаких духовных упражнений, усилий не сделал, день прожит зря. Поэтому ушедшие в одиночество обязательно найдут какое-то время, чтобы проделать духовные упражнения. У некоторых они постепенно отодвигают бытовую деятельность до минимального самообслуживания и приличий. В остальное время они занимаются духовными практиками, и этих практик хочется все больше и больше. Мотивацию таких людей нам трудно понять, потому что она в литературе вообще не описана. Они от нас отодвигаются, продвигаются по своему собственному пути.
И далеко можно так уйти?
Далеко. Любой современный человек может попробовать месяц помедитировать — продвинуться по определенному пути. Но потом он вдруг поймет, что с большинством окружающих ему не о чем говорить, неинтересно общаться. А представьте человека, который идет по этому своему пути годами, десятилетиями.
Получается, свидетельства индивидуального опыта практически невозможно получить, они все уносят с собой...
У тех, кто приобрел такой опыт, редко возникает желание поделиться им. Полноценная передача возможна, когда этот человек — твой учитель, и ты вошел в его круг понятий. Но сейчас трудно найти настоящего учителя, потому что и на этом делают бизнес. Можно продвигаться и самому, только не торопясь, осмысленно, без фанатизма.
К одиночеству можно привыкнуть?
Нет, это не для всех. Чтобы жить одиночкой, надо иметь определенную личностную структуру. Но даже религиозные отшельники делают ряд психических упражнений. Хотя они обиделись бы, если бы мы так назвали их практики, скажем — ряд духовных упражнений, позволяющих пребывать в нужном состоянии. Это не всем доступно, кто-то может просто одичать, перестать общаться с людьми. Общение будет казаться ему трудным, страшным или неприятным. Если нет четких духовных целей, то лучше отшельничеством не заниматься. Максимум — можно отдохнуть от общества неделю-две-три.
Какие цели ставят перед собой ушедшие в отшельничество?
Цели развития не поставишь. Они в принципе не ставятся, потому что на каждом качественно новом этапе жизни прежние цели уже не нужны. Например, подростку цели младшего школьника не нужны, даже смешны. А пока ты младший школьник — тебе подростковые цели (например, девушки) малоинтересны.
Вы назвали героя своих книг Шаманом. Шаман — это все-таки посредник между метафизическим миром и нашим. Ваши «шаманы» выполняют эту функцию?
Шаманом я своего героя назвал потому, что эти люди, отшельники, выйдя из контакта с социумом, приобрели какие-то новые контакты. Большинство из них верят в духов (лучше просто термина нет). Но верят не так, как это описывают в случае примитивных аборигенов, пляшущих и мажущих кровью губы идолов. По-своему верят, сложно, современно. Собственно, первое, что меня заинтересовало, — эти их взгляды. Вхождение в иррациональное, трансцендентное — то, чего невозможно добиться в условиях города.
Можно ли сказать, что такие «шаманы» бегут от духовного неравенства?
Так, наверное, некорректно говорить — духовное неравенство… Люди считают себя развитыми по разным критериям. Кто-то преуспел в материальном плане и тратит на это все свое время. А продвинутый буддист, например, на него смотрит и думает: «Какой несчастный человек, он тратит драгоценное время жизни на то, что не возьмешь с собой и с чем не продвинешься по пути совершенствования». Один хочет развиваться материально, другой — духовно. Просто на каком-то этапе развития уход становится частью этого пути.