Существует несколько версий о том, как обстояло дело с гражданским оружием в дореволюционной России: от вседозволенности — якобы при наличии денег кто угодно мог купить все что угодно — до тотальных запретов. «Лента.ру» попыталась разобраться, как на самом деле продавалось оружие в Российской империи.
Противники гражданского оружия часто сетуют: мол, не было в России никогда оружия у людей, а потому нет у нас оружейной культуры. В Америке — есть, а у нас — нет! Их оппоненты уверены, что все было с точностью до наоборот: оружие до революции продавалось на каждом шагу, а едва ли не каждый второй гимназист носил в кармане маленький браунинг. Ладно, не гимназист, но студент или курсистка — точно носили! А еще с пистолетами ходили врачи, почтальоны и даже извозчики возили с собой револьвер. На всякий случай. На велосипедную прогулку не отправлялись без велодога (класс компактных револьверов, созданных для защиты велосипедистов от собак).
Кстати, художественная литература и публицистика того времени скорее говорят в пользу второго варианта. Вспомните евротур купца Николая Ивановича с супругой Глафирой Семеновной из повести Лейкина «Наши за границей». Русская чета едет ночным поездом по Германии. Темно, страшно. И тут купчиха вспоминает о спасительном револьвере:
— Ведь у тебя револьвер в саквояже. Зачем ему быть в саквояже? Вынь его и положи рядом на диван: все-таки будет спокойнее.
— Душечка, да ведь револьвер не заряжен.
— Так заряди его. Зачем же возить с собой револьвер, ежели им не пользоваться?
— Так-то оно так, но вот, видишь ли, я впопыхах патроны дома забыл.
Глафира Семеновна так и всплеснула руками. — Вот дурак-то! Видали дурака-то, — воскликнула она.
— Да что ж ты поделаешь, если забыл! На грех мастера нет. Да ты не беспокойся, в Париже купим, — отвечал Николай Иванович.
Если верить писателю, в конце XIX века (русские туристы ехали на парижскую выставку 1889 года) не только можно было иметь оружие, но и без каких-либо разрешений провозить его через несколько границ.
Чеховский «мститель» Федор Федорович, чтобы свести счеты с неверной женой и ее любовником, перебирает револьверы, будто блесны для спининга.
«Я бы советовал вам, мсье, взять вот этот прекрасный револьвер. Система Смит и Вессон. Последнее слово огнестрельной науки. […….] Ежедневно продаем по десятку для разбойников, волков и любовников».
Еще есть городские легенды о том, что в начале ХХ века у студентов вошло в моду из-за несчастной любви сводить счеты с жизнью при помощи браунинга. Для тогдашнего среднего класса это был культовый предмет — вроде навороченного гаджета для нынешних креаклов. «Пистолет центрального огня "Браунинг" действует отдачею», «красота же общего вида — небывалая», «упрощенность конструкции и беспримерное удобство ношения его в кармане» — чем-то напоминает рекламу современных смартфонов.
Кстати, и рекламные проспекты торговцев оружием тоже наводят на мысль, что пистолет или ружье были делом обыденным. Вот магазин некоего А. Биткова «Все для охоты, спорта и путешествий», где наряду с теннисными ракетками, лыжами и футбольным мячом красуется парабеллум.
Впрочем, говорить о тотальной вооруженности русского общества или об отсутствии ограничений, конечно, неверно. В российском законодательстве до 1917 года не было единого закона «Об оружии» или единого корпуса правовых актов, регламентирующих его оборот. Статьи, посвященные этой проблеме, были разбросаны по различным уставам, законам, постановлениям и уложениям и порой противоречили друг другу. Запреты могли касаться конкретных губерний или уездов, а в ряде областей до волнений 1905-1907 годов оборот оружия вообще пускался на самотек.
О контроле над оборотом огнестрельного оружия российская власть стала задумываться где-то к середине XVII века — к этому времени относятся первые упоминания предмета в правовых актах. Как отмечает исследователь проблем гражданского оружия Иван Беляев, в начале столетия «закон еще никому не запрещал владеть оружием в европейской части Руси». Более того, в вооруженных подданных государство видело не группу риска, а фактор собственной безопасности. В статье «Законодательство об огнестрельном оружии» Беляев приводит выдержки из указа 1652 года «О бытии в готовности всяких чинов людям со всяким воинским снарядом против нашествия крымского хана»: «И ружье всякое они сами и люди их крестьяне держали, чтоб в татарский приход никаков человек без ружья не был».
То есть владение огнестрельным оружием не просто разрешалось, а предписывалось людям самых разных сословий. Известные на тот период ограничения касались исключительно правил его ношения или использования. Так, Соборное уложение 1649 года запрещало ходить в государев двор с луками и пищалями, а также стрелять «без государеву указу» во время царских выездов в город. Указ 1684 года предписывал москвичам «всяких чинов», «чтоб они в домах своих ни из какого ружья не стреляли и людям своим стрелять не давали». Год спустя владельцев оружия «прижали» еще сильнее, запретив стрелять не только в домах, но и в целых районах столицы: «Буде впредь с сего числа кто в Китае или в Белом и в Земляном городах учнет из-какого-нибудь ружья в день и по ночам пулями и пыжами стрелять…». Дело в том, что такие несанкционированные салюты нередко приводили к пожарам, которые были страшным бедствием для деревянной Москвы.
В периоды обострения социальной напряженности или внешнеполитической обстановки выходили указы запрещающие нахождение с оружием в тех или иных местах или в определенное время.
Серьезное «закручивание гаек» началось в ходе военных реформ Петра I. Оружейная отрасль в России была в значительной мере национализирована, а армейское оружие, по словам Беляева, стало «исключительной собственностью государства» и подлежало учету. Но это, видимо, не привело к полному разоружению подданных, поскольку, например, в 1718 году вышел петровский указ «О запрещении на дворах и по улицам стрельбы под взысканием штрафа».
Во второй половине XVIII века началась либерализация оружейного рынка (этому не помешал даже пугачевский бунт), старые военные ружья распродавались частным мастерским, где их переделывали в охотничье оружие и пускали на гражданский рынок.
Впрочем, говоря о доступности оружия в то время, надо понимать: хотя формальных ограничений и не было, но де-факто существовал серьезный имущественный ценз. Мушкеты и пистоли стоили дорого, и иметь их мог только состоятельный человек. К тому же не стоит забывать, что значительная часть русского населения находилось в крепостной зависимости, а имущественные права крепостных во многом зависели от воли их господина.
Рубеж XIX-ХХ веков — время террористов, войн и революций.
По мере того как политическая ситуация в стране накалялась, власти задумывались об ужесточении контроля над оборотом оружия. Летом 1900 года Николай II утвердил мнение государственного совета «О запрещении изготовления и привоза из-за границы огнестрельного оружия образцов, употребляемых в войсках». Теперь частным лицам (без особого разрешения) запрещалось изготовление и ввоз «огнестрельного оружия, каких бы то ни было образцов, калибра, одинакового с казенным, употребляемым для вооружения войск, в целом виде или в частях, а также патронов к такому оружию».
Заметим, браунинги, парабеллумы или маузеры на вооружении российской армии не состояли — некоторые из этих пистолетов покупались офицерами за свой счет взамен штатных наганов.
Пожалуй, самым значимым документом, регламентировавшим продажу «огнестрела» гражданским, стало высочайшее постановление царя от 29 мая 1903 года «О продаже и хранении огнестрельного оружия, а также взрывчатых веществ и об устройстве стрельбищ». Документ запрещал продажу и хранение «нарезных скорострельных (магазинных и т.п.) ружей и патронов к ним без особого на то свидетельства губернатора». Владельцы оружейных магазинов обязывались вести особые книги, где фиксировался бы весь оборот оружия.
Все это никак не касалось гладкоствольных охотничьих ружей — они продавались свободно, без каких-либо разрешений.
Отдельные документы могли серьезно ограничивать оборот оружия в неблагонадежных областях. Так, вскоре после присоединения Польши к России жителям Виленской губернии было запрещено «иметь всякое оружие, кроме охотничьих ружей по необходимости в них». Плюс помимо официальных законов из Петербурга генерал-губернаторам и губернаторам шли секретные циркуляры, предписывающие дополнительные ограничения. Скажем, перед Первой мировой войной новгородскому губернатору было предписано запретить продавать оружие немцам и евреям.
Вообще губернатор был ключевой фигурой в вопросе оборота оружия: ему делегировалось право устанавливать «правила игры» на вверенной территории. Считается, что такой подход позволял лучше адаптировать оружейное законодательство к реалиям данного времени и места. В ряде губерний действовала разрешительная система: желающий вооружиться писал заявление на имя чиновника. Образец документа приводит Иван Беляев в журнале «Калашников»: «Имея оптовую торговлю в г. Новгороде, мне необходимо иметь на предмет самозащиты и охраны торгового помещения огнестрельное и холодное оружие, а потому на основании вышеизложенного имею обратиться к Вашему Превосходительству с покорнейшей просьбою выдать мне свидетельство на право приобретения и ношения упомянутого оружия».
Компетентные органы проводили проверку просителя, чтобы удостовериться, что он «ни в чем предосудительном, как в нравственном, так и в политическом отношении замечен не был», и в случае положительного решения проситель получал примерно такое свидетельство: «Предъявителю сего, состоящему на службе на Северной железной дороге, вологодскому мещанину Гладилову разрешается ношение при себе револьвера с патронами. Гербовый сбор уплачен».
Отчеты о наложенных взысканиях показывают, что оружием владели представители всех сословий. Беляев приводит отчет о некоем крестьянине Васильеве из Новгородской губернии, который препровожден в волостной суд за то, что вместе с 16-летним сыном угрожал заряженным пистолетом односельчанину. Там же сын купца Чусова был отправлен под арест на месяц за то, что в пьяном виде учинил стрельбу и ранил в ногу учителя Потемкина.
Что касается ценовой доступности оружия — если верить рекламным проспектам, «автоматический пистолет "Парабеллюм"», в зависимости от модели и комплектации стоил от 40 до 60 рублей. Браунинг — 20-60 рублей; сотня патронов к нему — восемь рублей, еще рубль за кобуру «заграничной замшевой кожи» и полтора рубля за запасной магазин. «Чудо пистолет-карабин» маузер с деревянной кобурой-прикладом обошелся бы в сумму от 40 до 50 рублей. Для сравнения: патефон стоил в 1913 году около 40 рублей, пальто — 15 рублей, дойная корова — 45-60 рублей.
То есть оружие было вполне доступным для среднего класса — чиновников, преподавателей, врачей. Фельдшер, например, в 1913 году получал 40 рублей, учитель гимназии — 85 рублей, чиновник среднего класса — 60 рублей.
Но браунинг — это пижонство, для поздних прогулок или возращения домой по темным переулкам вполне годился недорогой «велодог» — эти револьверы стоили от 7,5 до 25 рублей. Дешевые однозарядные пистолеты шли и по полтора рубля. Это было по карману и рабочему, получавшему в среднем 37 рублей (в Петербурге — 22 рубля), и учителю начальной школы с жалованьем в 25 рублей, и старшему дворнику с его 18 рублями.