На чем основывалась мораль нацизма? Что испытывали фашистские преступники, когда им приходилось уничтожать множество ни в чем не повинных людей? Действительно ли они «жертвы обстоятельств», просто выполнявшие свою работу в сложившейся системе? Ответы на эти вопросы ищет историк Вольфганг Билас (Wolfgang Bilas) в своей статье, опубликованной в журнале Studies on the Holocaust.
Большинство немцев в период правления Гитлера так или иначе поддерживали нацизм — они либо разделяли эту идеологию, либо продолжали исполнять свои вроде бы безобидные профессиональные неполитические обязанности. Даже испытывая безразличие к идеологической части нацизма, они с энтузиазмом приветствовали сложившийся статус-кво.
То, насколько эти люди верили в свою добрую волю, противоречит здравому смыслу. Не только те, кто верили в нацистское мировоззрение, но и «клерки-убийцы», и политически индифферентные немцы, совершавшие преступления против человечности, считали, что действовали правильно, в соответствии с требованиями ситуации и моральным долгом.
Основа нацистской идеологии — искоренение «низших» форм жизни. Нацистская расовая мораль сама была идеологической конструкцией, касающейся практически всего — истории, законов природы, биологии. Расово индифферентная буржуазная христианская мораль была объявлена виновником ослабления «национального организма».
С одной стороны, этика нацистов разительно отличалась от традиционного гуманизма, с другой стороны — они пытались поддерживать некоторые гуманистические ценности, такие как человеческое достоинство, благотворительность и принцип «на добро отвечай добром» — разумеется, прежде всего в отношении нордической расы. Третий рейх стремился к «освобождению» гуманизма от оков «неправильного» расового мышления и обосновывал это «научно», биологически.
После крушения гитлеровского режима нацистские преступники пытались оправдаться «промыванием мозгов», пропагандой и приказами вышестоящего начальства. Они указывали на то, что их индифферентное отношение к политике и личная наивность не позволили им распознать преступную сущность нацистской системы. Они представляли себя жертвами обстоятельств, причем особенно отмечали свою надежность, трудолюбие и дисциплину, хотя, скорее всего, в общих чертах понимали, что творили.
Неправильно, впрочем, считать их патологическими убийцами и маньяками — настоящих извергов среди тех, кого позже признали нацистскими преступниками, было немного. Некоторые действительно руководствовались принципами социал-дарвинизма, другие просто не подвергали сомнению приказы начальства. Встречались и такие, кому было абсолютно наплевать на идеологию, они лишь воспользовались обстоятельствами для продвижения по службе.
Несомненно, холокост был абсолютным злом, но был ли он результатом деятельности чудовищных злодеев? Узники Освенцима действительно запомнили их такими: «Они кричали с пеной у рта. Их глаза горели жаждой крови. Я никогда не сталкивался ни с кем, кто бы настолько хотел убивать». Все это напрямую противоречит картине, которую рисовали сами нацистские преступники.
Субстанциалистский подход к этой проблеме заключается в том, что эти люди, освобожденные от любых культурных напластований, продемонстрировали истинную природу человека: эгоцентричную и неэтичную. Они показали, насколько ненадежны все моральные установки, выработанные человечеством.
Расовая этика настолько успешно заместила в Третьем рейхе буржуазную христианскую систему ценностей, что у нацистов не возникало никаких моральных проблем. Они не считали свои действия предосудительными. И никто так не считал. То есть преступные деяния оправдывались не только государственными законами, но и общественной моралью. Погромы, грабежи, унижения, избиения и даже убийства — все это не вызывало мук совести, если речь шла о представителях «низших» рас. Согласно доминирующей идеологии, они не были достойны жизни вообще.
Нацистские активисты признавали, что далеко не все немцы смогли отринуть «слабую и устаревшую» христианскую мораль. Это прощалось — пока те не начинали открыто оспаривать «окончательное решение еврейского вопроса». Однако подобное поведение — например, выражение сочувствия друзьям-евреям — считалось слабостью, промежуточной стадией на пути к полноценному «расовому сознанию».
Новый же человек, политический боец расовой войны, должен был полностью принять нацистскую мораль и быть безжалостным к врагам и «неполноценным», лично принимая участие в их уничтожении. И многие такие бойцы искренне гордились своими поступками.
Идеологи нацизма не изобрели деление людей на «нас» и «их», но, несомненно, привнесли в эту концепцию много нового. Они опирались на давно укоренившийся в общественном сознании антисемитский дискурс со всеми его стереотипами и предрассудками. Все, что оставалось сделать нацистам, — это превратить его в государственную политику. Для «очищения» страны и мира в целом солдату расовой войны требовалось новое сознание, а для такого сознания только нордическая раса могла быть носителем морали.
Немцам внушали, что евреи — опасный подвид человека, ослабляющий германский народ и угрожающий самому существованию сильной нации. Неудивительно, что, согласно моральному кодексу немецких врачей, не к каждому пациенту следовало относиться одинаково — надо было заботиться только о «расово здоровых» немцах. Пропаганда представляла медика как «героического солдата биологической войны».
Нацисты успешно внедрили в сознание граждан мысль о том, что принадлежность к арийской расе важнее, чем принадлежность к роду человеческому. Многие в то время перестали вообще считать евреев людьми, другие приняли эти установки как оправдание служения режиму. Те же, кто были не согласны с ними, не предприняли никаких действий, оправдывая это особыми обстоятельствами и высоким риском.
В целом немцы считали, что из-за евреев им грозит вымирание, и, соответственно, свои действия расценивали как превентивные. Антисемитская идеология не только бичевала еврейскую мораль, но и говорила об особых физических чертах еврейских «преступников и извращенцев». Газета Der Stürmer писала, что «отвратительный еврейский череп» и «дьявольская гримаса под маской невинности» стоят за всеми грехами. На лицо представителя этой национальности «нельзя было смотреть без рвотного рефлекса».
Но абстрактные обвинения вряд ли бы так повлияли на граждан Германии. Поэтому пропаганда представляла идеологически неподкованным, не интересующимся политикой немцам наглядные пособия, убедительную статистику и псевдонаучные данные, якобы свидетельствующие о еврейской угрозе.
Пропагандистский фильм Der Ewige Jude — яркий образец стигматизации «вечного жида». Это комбинация запоминающихся картинок, фраз и выглядящих правдоподобно «доказательств» еврейской угрозы. Ассимилированные евреи в фильме обвинялись в бесстыдном приспособлении к современной городской культуре, благодаря чему их теперь трудно отличать от немцев. Но, как утверждали авторы картины, внутренняя сущность евреев не изменилась: они все те же «паразиты, лгуны, клеветники и трусы».
* * *
В научной среде до сих пор обсуждается вопрос: имелись ли в нацистских стандартах фундаментальные отличия от ценностей Запада, был ли холокост извращением моральной топографии Европы или это лишь особая комбинация духовных ингредиентов, присущих Западу?
Систематическое и безжалостное унижение и убийство мужчин, женщин и детей только за то, что они — евреи, трудно понять. Хотя нацистская идеология провозглашала «унтерменшей» недостойными жизни, трудно поверить, что немцы, которым приходилось участвовать в уничтожении этих людей, делали это с энтузиазмом, без задней мысли.
После холокоста стало ясно, что гуманистические моральные установки нельзя принимать как данность. Сеть обоюдных моральных обязательств должна оберегаться как одно из величайших достижений человечества, она уязвима и подвергается постоянной опасности.