До октября выставочные залы Успенской звонницы и Патриаршего дворца отданы под проект «За гранью воображения. Сокровища императорской Японии XIX — начала XX века из коллекции профессора Халили». Это около 90 предметов: кимоно, перегородчатые эмали, выделкой часто напоминающие скорее рисунок тушью, чем работу с огнем и металлом, — и собственно художественный металл.
Профессор Нассер Дэвид Халили — британский ученый и коллекционер, посол доброй воли ЮНЕСКО, обладатель восьми художественных коллекций и многих наград, — краткая биографическая справка занимает три страницы. Коллекции, которые он собирает с 1970-х годов, посвящены искусству ислама, японскому искусству, там есть «Арамейские документы» IV века до нашей эры, есть отдельное собрание «Эмали мира» — всего около 35 тысяч работ, объединенные в Khalili Family Trust.
Работы из коллекций Халили показывали во многих музеях: в лондонских Британском музее и Музее Виктории и Альберта, в амстердамском Музее Ван Гога (сам постимпрессионист, как известно, очень интересовался японской гравюрой)... В Россию Халили тоже привозил вещи из своего собрания: в 2009-м в Эрмитаже прошла выставка «Эмали мира (1700-2000)», а в 2014-м он предоставлял некоторые экспонаты и в Музеи Московского Кремля для экспозиции «Индия. Драгоценности, покорившие мир», составленной по многим, в том числе и музейным собраниям. Прибывшие на теперешний показ произведения приобретены Халили недавно и экспонируются впервые.
Когда видишь живьем эти работы, со слов «Восток — дело тонкое» слетает налет банальности. Медные (!) вазы и подносы, украшенные в технике перегородчатых эмалей, отчаянно напоминают расписной полупрозрачный фарфор или даже рисунок тушью. Птица сидит на ветке; поднимается из тумана белая шапка Фудзи; мышь управляется с виноградной гроздью (мастер изящных искусств при императорском дворе Намикава Сосукэ говорил, что сам изобрел технику, при которой цвета эмали плавно сменяют друг друга, — в данном случае речь о подносе по рисунку книжного иллюстратора Ватанабэ Сайтэя). Эти самые перегородки то проступают, то утоплены так, что напоминают быструю, легкую зарисовку, никак не выдавая трудоемкого процесса обжига. До XIX века перегородчатые эмали не были особенно распространены в Японии, хотя эту технику использовали для декора оружия. Ее расцвет пришелся на эпоху Мэйдзи (буквально — «просвещенного правления», при императоре Муцухито, 1868-1912). Япония сильно повлияла на европейскую культуру, в частности на ар нуво, но и Европа влияла на Японию. Это видно, например, в вазе начала XX века, украшенной стилизованными хризантемами: изогнутые, текучие линии лепестков и стеблей были, как известно, характерной приметой ар нуво. К слову, в этой вазе изображение напоминает не рисунок, напротив — оно рельефно, что демонстрирует другую грань технического разнообразия перегородчатых эмалей.
Или, возвращаясь к словам о тонкости Востока, — вот декоративная композиция без особого назначения, просто для интерьера. Сделана из бронзы и меди, позолочена, посеребрена, патинирована, чтобы показать, как в осеннем листе лотоса ищут корм жук и крохотная птица. «Декоративный предмет, не имеющий прямого практического назначения», — скромно комментирует происходящее этикетка на витрине, сперва перечисляя хитросплетения разных техник, послуживших для изготовления этого листа.
Эпоха Мэйдзи — это модернизация общества под девизом «японский дух и западные знания». Было фактически ликвидировано самурайское сословие, представителям которого в 1876-м запретили носить мечи (о самураях, к слову, в Кремле тоже был отдельный разговор — в 2008-м там показывали выставку «Самураи. Сокровища воинской знати Японии» из Токийского Национального музея). Это, собственно, к тому, что мастера, работавшие с художественным металлом, должны были искать и новые формы, в частности, посредством обращения к сугубо декоративным предметам. Но помимо них, здесь показывают много другого: и курильницы, и даже металлический секретер с инкрустацией — очень похожий на деревянный.
Япония активно участвовала во всяческих Всемирных выставках в Европе и Штатах, европейцы увлеклись восточной экзотикой, японцы же стали носить одежду в том числе и европейского кроя. Кимоно претерпели изменения — правда, терминологические. В прежние века кимоно назывались косодэ («маленькие рукава») и осодэ («большие рукава»); кто их мог носить и из какой ткани, было регламентировано. Но вслед за тем как в период Мэйдзи придворные перешли к западным костюмам и отказались от осодэ, отпала нужда в двух разных терминах, и все превратилось в кимоно («то, что носят» — само слово использовалось давно, просто обозначало, как видно по переводу, одежду вообще). Впрочем, уже в 1890-х годах мода на кимоно вернулась — как пишет в каталоге Анна Джексон, из-за «растущего разочарования в ожидаемых "благах", которые должны были принести вдохновленные Западом "цивилизация и просвещение"». Это можно назвать социальным моментом. Был еще и технологический: в то время как европейцы покупали кимоно, японских мастеров отправляли стажироваться в европейские города, откуда они привозили новые знания. Возрождению спроса на кимоно способствовало и изобретение искусственных красителей, удешевивших производство, и, по словам Джексон, «многие женщины впервые в жизни смогли позволить себе купить шелковое кимоно».
Так что по произведениям можно изучать историю. Ушедшую в прошлое пору могущества самураев здесь вспоминают не только с помощью их скульптурных изображений и меча катана, но опять-таки даже через кимоно. Соколиная охота на женской одежде только кажется незамысловатым мотивом: она была популярна среди самураев, и когда их время прошло, такие изображения напоминали о былом величии этого сословия.
Кимоно — вообще отдельный сюжет. Мужские, женские (фурисодэ — кимоно для молодой женщины, утикакэ — верхнее кимоно для молодой женщины, юката — летнее), кимоно для посещения храма мальчиками и девочками. В период Мэйдзи стали модны даже комплекты женских кимоно (касанэ). Выставлено и подсвечено все так, что можно рассмотреть полностью, с обеих сторон. В зале Патриаршего дворца еще у входа замечаешь огромное, неизвестно на какой рост рассчитанное бело-синее кимоно. Оказывается, еги — двуспальное кимоно для сна. Шелк, вышивка, рисунок тушью — это еще предыдущий период Эдо. Было сшито, вероятно, к свадьбе некоего самурая. Украшено кимоно не только снаружи, но и на подкладке, там — иллюстрация главки «Бабочки» из «Повести о Гэндзи» — рассказа о лодочной прогулке по озеру весной.
Кимоно для девушки окрашено в рассветный голубой цвет; по летнему кимоно, напоминая о прохладе, плывут рыбы. Кимоно для младенца, которого несут в храм, декорировано журавлями, означающими пожелание долголетия. Для девочки, идущей в храм, на кимоно изобразили птицу хоо — символ мудрости, честности, доброжелательности и верности. На кимоно появляются изображения в китайском (именно так) стиле, на полах кимоно рассказывают притчи... В залах эти кимоно развешаны как панно, и изучать их можно как панно. Цикл человеческой жизни увязан с жизнью природы, здесь и сейчас — с вечностью. Тут не кажется, что время идет медленно или быстро — оно идет так, как надо.