Нуждается ли Сэмюэл Л. Джексон в Райане Рейнольдсе? Да, если направляются они Батьку осудить и народ посмешить. Кроме того, в кино на этой неделе дебютируют соперничающие за режиссерское сердце Шарлотта Генсбур и Марион Котийяр и эмоджи-экскременты с голосом заслуженного актера Патрика Стюарта.
В полном соответствии с названием в этом беззастенчиво пустоголовом боевике есть и охранник, и наемный убийца — но сначала хочется поговорить о другом персонаже. Хотя бы потому, что именно из-за него сценарий и сводит вместе пьющего, пребывающего в жизненном кризисе телохранителя-профи Майкла Брайса (Райан Рейнольдс) с невозмутимым, саркастичным зеком-киллером Дариусом Кинкейдом (Сэмюэл Л. Джексон). Этого персонажа зовут Владислав Духович (Гари Олдман), и его судят за преступления против человечества в Гааге — где показания против него и должен дать Кинкейд. Если, конечно, Брайс сумеет доставить его в Голландию из Лондона, отбиваясь от отмороженных наемников Духовича. Самое главное: вымышленный Владислав Духович — диктатор одной вполне реальной восточноевропейской страны. Это Беларусь.
Как только «Телохранитель киллера» озвучивает, в какой именно стране диктатор Духович осуществлял геноцид, забыть об этом факте зрителю, даже минимально знакомому с фамилией Лукашенко, оказывается уже невозможно. И конечно, все в этом бесхитростном кино сразу предстает в несколько ином свете. Лондонские сцены с ключевым свидетелем обвинения Кинкейдом заставляют вопрошать о том, почему у Духовича не нашлось полония. У Юрия Колокольникова в роли белорусского киллера, который с молотком в руке настигает героев в голландских «Хозтоварах», мнится гродненский акцент. Иллюстрирующие общее прошлое Кинкейда и Духовича флешбэки разочаровывают интонацией — ситуация «чернокожий киллер едет на Батьковщину» просит скетча, а не мемориала. Белорусский суперюрист... Ну, скажем так, само словосочетание провоцирует приступ смеха, на который авторы явно не закладывались.
«Телохранитель киллера» вообще не ставит перед собой неожиданных задач — чего, в принципе, и не стесняется. Режиссер Патрик Хьюз вполне удовлетворяется обильным, но без понтов поставленным и без выдумки смонтированным экшеном — пусть этот поток перестрелок, погонь и каскадерских трюков генерирует адреналин всего лишь в паре эпизодов. В основном же Хьюз, как и в «Неудержимых 3», полагается на харизму своих звезд — Джексона и Рейнольдса. И тот, и другой планки не опускают: фирменные амплуа сидят на них так же хорошо, как и в фильмах более изобретательных, а постоянным комическим перепалкам персонажей они ухитряются даже придать свежести — в скольких бы боевиках о вынужденных напарниках-антиподах похожие шутки ни звучали. Неожиданно постмодернистский, напоминающий о куда более остроумном «Джоне Уике», флер у фильма появляется только раз — когда на очередное «мазафака» из уст Джексона Рейнольдс вдруг ответит шуткой «Самому не надоело?» Извиняться за тридцатилетний стаж своего фирменного гэга Джексон не будет — да и незачем: об особых отношениях актера и этого сложносочиненного ругательства наверняка в курсе даже в Минске. Вот где, кстати, это кино ждет как минимум одна довольная усмешка — даже если ее скроют густые усы.
Кинорежиссер Исмаэль Вийяр (Матье Амальрик) давно как следует не спал. Разум Исмаэля измучен призраками из его собственного прошлого. Одна — бывшая жена Карлотта (Марион Котийяр), исчезнувшая без следа еще двадцать лет назад. Другой — брат Иван (Луи Гаррель), возможно, дипломат, а возможно, разведчик, о котором тоже давно нет ни слуху, ни духу. Некоторую стабильность в это беспокойное бытие вносят лишь преисполненные печали встречи с бывшим тестем — ну и работа: Исмаэль пишет сценарий о воображаемых шпионских приключениях брата Ивана (которые тут же предстают и на экране во вставных сценах). А как раз перед началом съемок наконец обретает и постоянную девушку — немного застенчивую Сильвию (Шарлотта Генсбур). Вскоре, впрочем, как минимум один призрак Исмаэля воплотится наяву. Сильвии неожиданное возвращение Карлотты придется, конечно, не совсем по душе — а самого режиссера и вовсе доведет до нервного срыва.
Арно Деплешен, одна из самых интересных — как минимум в силу таланта быть разным, ускользать от упрощающих ярлыков — фигур во французском кино последних трех десятилетий, в «Призраках Исмаэля» демонстрирует завидную верность себе. Есть здесь и отличающая его лучшие фильмы автобиографичность (хотя бы в выборе профессии героя Амальрика), и его фирменная фундированность (среди источников вдохновения — Достоевский, Лакан, Джексон Поллок), и характерный для многих французских режиссеров его поколения приоритет режиссуры эмоций и реакций перед работой с фактами, историями и словами. Обнаруживается у одного из персонажей даже переходящая из одного фильма Деплешена в другой фамилия Дедалюс. Эта узнаваемость режиссерского почерка, впрочем, никак не облегчает зрителю опыт проживания самих «Призраков» — что, к слову, возможно и выделяет это кино среди бесконечного потока поучительных и доступных драм хоть о режиссерах, хоть о шпионах. Подобно своему уклончивому режиссеру и своему разрывающемуся между женщинами герою, этот фильм постоянно ускользает от однозначности.
«Призраков» бросает с парижской мансарды в воображаемую парижскую тюрьму, а из эскапистской шпионской буффонады в отрезвляющую, сложную психодраму — они мечутся между персонажами реальными и призрачными, развеивая тем самым иллюзорные различия между реализмом и фантазией: и то, и другое, представ на экране, становится частью материи кино. Деплешен способен такой авторской свободой вызвать у своей аудитории даже раздражение — он, например, показательно обрывает, почти на полуслове, все до одной сюжетные линии, лишая зрителя успокоения, какое дает четкая развязка. Но иначе Деплешен поступить, похоже, не мог — его фильм не из тех, что выводят на основе авторского вымысла обязательную мораль. Нет, «Призраками» движет интерес к возможностям, которые заложены в этот вымысел в полноте всех его парадоксов и противоречий — и которые содержит в себе кино как таковое. А на этом пути, конечно, никакого конца быть не может в принципе — по крайней мере, пока кинематографистов всего мира обуревают призраки прошлого, настоящего и будущего.
Типовая американская школа — но уже не та, что прежде: детки пялятся в экраны своих смартфонов так увлеченно, что не замечают, как врезаются друг в друга на полном ходу. Когда «Эмоджи фильм» начинается с этого наблюдения, оживляешься: неужели мультблокбастер, вдохновленный пиктограммами из мобильных мессенджеров, позволит себе какую-никакую критику явления? Увы. За кадром тут же, причем без всякой обеспокоенности, звучит «Да у кого в наши дни есть время использовать слова?» — что в данном случае надо понимать как повод завести со зрителем разговор об огромной вселенной, скрывающейся под панелькой каждого смартфона: «Среди множества идеальных миров-приложений в твоем телефоне есть и знаменитый город Текстополис». Населяют Текстополис, как нетрудно догадаться, одушевленные эмоджи — и смысл их бытия сводится к совершенной трансляции всего одной, на каждого, эмоции (иначе за очередной эсэмэской владельца смартфона может последовать конфуз). Вот только эмоджи Джин, рожденный на свет олицетворять безразличие, никак не справится с обуревающим его гулом чувств — более того, его повышенная эмоциональность вскоре пригрозит миру эмоджи апокалипсисом. То есть форматированием телефона.
Из идей, которые в теории выглядят торжеством глупости — и опираются на абсолютно нереалистичные допущения, вполне может иногда получаться нечто неожиданное: мир массовой культуры время от времени нуждается в том, чтобы ему поднесли к носу зеркало. Но «Эмоджи фильм»? Какое там — если о чем-то этот бесстыжий в своей абсурдности мультфильм и сигнализирует, так это о тотальном дефиците идей в современном Голливуде (не то чтобы этот кризис был для кого-то новостью). Даже зритель, примирившийся с основными персонажами — компанию бракованному Джину составляют вечный оптимист Дай-пять и хакерша-нонконформистка Джейлбрейк — дальше окажется вынужден терпеть мучительно неспешный ход сюжета по направлению к поучительной и, конечно, позитивной морали. Идти к ним непутевые герои будут через испытания, вымученно подмигивающие обладателям самых популярных приложений: игра в Candy Crush, гонка по волнам Spotify, проверка на сноровку в YouTube. Когда в сюжет спасительно вмешается птичка из логотипа Twitter, невольно пожалеешь о том, как мало экранного времени здесь отведено Какашу (его в оригинале озвучивает сэр Патрик Стюарт) — отведенные ему гэги при всей предсказуемости хотя бы могут смешить. Восклицать, впрочем, о временах и нравах не стоит — будем честными: в том, что «Эмоджи фильм» появился на свет виноваты мы все, так что кидать камень в сценаристов имеет право лишь тот, кто никогда в жизни не отказывался от слов в пользу очередного смайлика.