Российский фармрынок в недалеком будущем ждут большие потрясения, и готовиться к ним, принимать меры нужно уже сегодня, считает генеральный директор компании BIOCAD Дмитрий Морозов. В интервью «Ленте.ру», состоявшемся в рамках конференции «Биотехмед», он рассказал о проблемах российского фармрынка и поделился своим видением его перспектив.
Лента.ру: В своем выступлении на конференции вы заявили, что потенциал рынка дженериков будет исчерпан в ближайшие два-три года. Поясните, пожалуйста, что вы имели в виду.
Дмитрий Морозов: В России успешно реализована программа «Фарма-2020». Значительная ее часть была направлена на то, чтобы научиться создавать дженерики — приобрести опыт, знания, технологии, построить производственные мощности. И эта программа выполнена. Происходит очень активное замещение препаратов, создается все больше производственных мощностей, ориентированных на выпуск дженериков. На рынке все больше игроков, что хорошо, но им ничего не остается, кроме как конкурировать в ценах. Цены начнут падать естественным образом, и выжить на этом рынке будет очень непросто. Это удастся только самым эффективным, тем, кто следит за затратами, и не только. Но у компаний уже не будет той маржи, которая позволит им создавать инновационные препараты, развивать новые технологии, формировать зарубежную сеть.
Мы не раз приводили в пример Турцию, где местные производители какое-то время развивались на внутреннем рынке, отбирая долю у бигфармы, и были успешны. Однако они не сумели перейти от модели импортозамещения и воспроизводства дженериков к созданию новых препаратов и выходу за рубеж. Они остались на своем маленьком замкнутом рынке. Правительство ввело жесткий контроль над ценами, обязало компании продавать дешево. Но производители субстанций, видя эту ситуацию, подняли цены, и внутренние участники рынка оказались в заложниках у ситуации — у них упали рентабельность и маржа. Сейчас они работают на грани, и любая ошибка приведет к банкротству. Правительство принимает стимулирующие меры, но время потеряно, капитала нет.
На международном рынке дженериков конкуренция, наверное, велика?
Да, конечно, там конкуренция большая, но даже на рынке дженериков за счет эффекта масштаба можно сохранить приличную доходность. Сейчас в России наблюдается стагнация этого рынка, и большинство препаратов продается дешевле, чем в остальном мире — в Европе, Китае. ФАС об этом говорила неоднократно.
А эти нововведения в методике расчета устанавливаемых производителями предельных отпускных цен на лекарственные препараты, включенные в список ЖНВЛП, при их государственной регистрации и перерегистрации вообще ставят крест на всей фармацевтической промышленности, потому что там прописаны заведомо дискриминационные меры для игроков. Компании, которые выводят биоаналоги (максимально приближенные по технологии производства и свойствам биотехнологические продукты), — а мы активно производим биоаналоги — вынуждены регистрировать цены на 60 процентов ниже оригинатора и дороже не могут продавать. Если же оригинатор решит снизить цену, он может продавать по достаточно хорошей цене, а мы нет. В чем тогда экономический смысл?
Если вы разработали инновационный препарат, то вы не можете зарегистрировать цену больше, чем с 30-процентной рентабельностью, говорится в этой методике. Так нас заставляют выводить исследовательские центры из России. То есть мы должны взять ученых, вывезти в Финляндию, и там создавать препарат, чтобы у нас не было ограничения в рентабельности? Это нонсенс!
Компания обязана все просчитывать, и мы оценили, как мы будем жить, если эту методику примут: порядка трех миллиардов рублей убытков от закрытых проектов, 250 молодых сотрудников, не уехавших за границу, оставшихся в наших инновационных центрах, чтобы развивать науку здесь, окажутся на улице, и все инновационные направления придется закрыть. Это катастрофа.
Как продвигаются ваши наукоемкие проекты, в том числе по созданию препаратов для лечения онкологических заболеваний?
Я считаю, что за онкоиммунологией большое будущее, мы видим потенциально прорыв в лечении плохо излечимых заболеваний. Наконец-то в мире появились знания, которые помогут нам выйти в конкретику. Я говорю о моделировании процессов, связанных с тем, как онкологическая клетка прячется в организме, и попытках воздействовать на эти процессы — это очень интересно и перспективно. Первые препараты уже вышли на рынок, и они есть у наших американских коллег. У нас отставание, по моим оценкам, не более трех лет — мы выведем похожий препарат. По другим таргетам мы будем выводить препараты на рынок одновременно, и это внушает оптимизм в борьбе с неизлечимыми заболеваниями.
Сейчас мы ведем клинические исследования по меланоме — это очень агрессивно развивающаяся опухоль. Пациенту дали всего пять месяцев жизни, но он живет уже больше года, и это всех нас сильно вдохновляет. Когда ты создаешь препарат, благодаря которому человек живет, — это очень мотивирует!
Как идет работа по реализации инвестиционного проекта в Санкт-Петербурге, соглашение о котором было подписано в рамках ПМЭФ?
Продвигается неплохо. Мы заканчиваем процесс оформления земли, город признал нас стратегическим инвестором, выделил территорию. Как только мы завершим процедуры, связанные с землеотведением, приступим к следующему этапу — концептуальному проектированию. То есть проект реализуется в рамках намеченных сроков.
А в какие сроки планируется его запуск?
Это зависит от многого. Во-первых, проектирование. У нас сложный объект, и необходима очень тщательная проработка этих вопросов. Во-вторых, нужно получить всю разрешительную документацию и так далее. Думаю, потребуется примерно два года на то, чтобы все подготовить и выйти на площадку. Далее строительство — два года, запуск — 8 месяцев. В фармацевтике вообще сроки большие, поэтому надо понимать, что это произойдет не завтра.
Вы говорили, что без экспортного направления, без выхода на зарубежные рынки фармотрасль в России не сможет развиваться.
Я убежден, что в силу объективных рыночных причин дженериковый рынок в России будет сжиматься, и тех игроков, кто не готовит свои компании к выходу за рубеж — неважно, с дженериками или инновационными препаратами, ждут серьезные трудности.
Необходим также анализ рынка, и тут я большие надежды возлагаю на информационную систему, разрабатываемую сейчас «Ростехом». Единая государственная информационная система в сфере здравоохранения (ЕГИСЗ) создается в России с 2011 года. Она будет полезна для исследования рынка, получения объективных данных.
Я также надеюсь, что различные обвинения в адрес фармотрасли тоже уйдут в прошлое. Есть действительно обоснованные претензии, но есть и совершенно необоснованные обвинения в сговорах и так далее. Мы всегда результативно взаимодействовали с ФАС, это очень эффективный орган, у нас было немало сложных моментов, однако мы всегда находили поддержку со стороны ФАС. И свою задачу мы выполняем — если посмотреть список жизненно необходимых и важнейших препаратов, то 80 процентов уже замещено отечественной продукцией. То есть нет былой зависимости от иностранных фармконцернов. Касательно вывода наших биоаналогов — нам удалось сэкономить государству более 13 миллиардов рублей.
Сложно ли российскому продукту выйти на иностранный фармрынок? Насколько сильна конкуренция?
Это не вопрос конкуренции. Если мы говорим о странах Западной Европы или США, то там ситуация простая — если у тебя нет 120 миллионов долларов на исследования, не приходи. То есть, чтобы вывести на европейский рынок продукт хорошего качества, который уже даже продается в других странах, надо потратить еще сотни миллионов долларов на дополнительные исследования: клинические с пациентами из европейских стран, учет требований регулятора к локализации препаратов за рубежом и т.п. Даже если мы соответствуем всем формальным условиям рынка другой страны, правила игры диктуют оригинаторы, и именно они требуют от производителей биоаналогов дополнительных исследований. Они рекомендуют регулятору необходимое количество пациентов для участия в таком исследовании. Затем они говорят: препарат (вместе с которым нужно проводить исследования) мы не продадим. Как проводить исследования? Где компании взять средства на это, на создание сети, продвижение?
В какие страны вы экспортируете продукцию?
Мы сейчас экспортируем продукцию в страны с меньшим барьерным входом — в Шри-Ланку, во Вьетнам, в страны Латинской Америки.
Каким вы видите фармрынок в среднесрочной перспективе?
Будет сильная ценовая эрозия на рынке дженериков, какое-то количество компаний уйдет с тех рынков, на которых они традиционно присутствуют. Также, наверное, стоит ожидать скандалов в связи с невыполнением фармкомпаниями своих обязательств — прежде всего в связи с экономическими причинами.
Что делать? Перестраивать модель бизнеса, делая упор на инновационные продукты, и обязательно искать деньги на других рынках тоже, потому что одного только внутреннего рынка для развития недостаточно. Чтобы компания была жизнеспособной, надо диверсифицировать бизнес с точки зрения рынков сбыта. Это просто необходимо.