Один из ключевых художников Парижской школы Хаим Сутин родился в еврейском местечке за чертой оседлости в пределах Российской империи, жил во Франции и умер в безвестности во времена гитлеровской оккупации. В нашей стране никогда не устраивалось ни одной его персональной выставки, его работ практически нет в отечественных государственных музеях. Его первая масштабная ретроспектива выделяется даже на фоне серии показов, посвященных Парижской школе, которые ГМИИ имени А.С. Пушкина представил широкой публике в последние годы. Выставка «Хаим Сутин. Ретроспектива» впервые показывает все стороны творчества великого живописца, имеющего российские корни, но не слишком известного на родине.
Этот «грязный, дурно пахнущий, плохо одетый, несчастный еврей, вырвавшийся из черты оседлости», — писал о Сутине выставлявший его галерист Поль Гийом. Десятый ребенок в семье местечкового портного, жалкий, закомплексованный иммигрант и маргинал, нищим явившийся в Париж, -— «с глазами затравленного зверя», как описал его Илья Эренбург, — он должен был повторить судьбу Ван Гога, которого любил. Но при жизни имел 30 выставок, статьи в художественных журналах и славу за океаном, которую обеспечил ему фармацевтический король и коллекционер Альберт Барнс, купивший в 1923 году 52 картины Сутина — у его ближайшего друга Модильяни Барнс тогда купил всего семь вещей — и немедленно выставивший их в США.
Из современников и парижских соседей Сутина подобным успехом мог похвастаться разве что Константин Бранкузи, чью выставку, кстати, мы тоже видим сегодня в Москве — в Мультимедиа Арт Музее. Но если проект, посвященный Бранкузи, выстроен как первое и потому не слишком подробное знакомство со скульптором, то первая же в России моноэкспозиция Сутина кажется исчерпывающей. В его неправильной, изломанной, излучающей даже не свет, а огонь живописи отразилась странная, а временами страшная, совершенно оторванная от реальности жизнь.
Тут и бесконечная галерея портретов Сутина — люди в униформе (служки из церковного хора), женские фигуры, шафер и невеста. Целый зал пейзажей, может быть, главный в экспозиции — с красной лестницей в Кань, похожей на лестницу в небо, и домами, словно гнущимися от ветра, написанные в Сере, куда маршан Лео Зборовский отправил Сутина, чтобы палитра его наполнилась сочными цветами Средиземноморья. А потом художник стал уничтожать эти виды Сере и ставить будущим покупателям условие, чтобы те сначала раздобыли пару его старых пейзажей, а он мог бы их порвать.
Здесь же висят знаменитые сутинские натюрморты с потрошеными индейками и селедками (известно, что, купив снедь, Сутин сначала ее рисовал, изводя запахами себя и других) и сочащаяся красной, еще не свернувшейся кровью бычья туша, напоминающая, конечно же, мясные туши Рембрандта. Перед Рембрандтом Сутин благоговел, и, не пытаясь копировать — он этого не любил, не слишком это у него получалось, он и к своим работам эскизов никогда не делал, — проводил в Лувре многие часы. Ради «Еврейской невесты» Рембрандта ездил в Амстердам, а «Женщина, входящая в воду» Сутина из коллекции Музея искусства авангарда (собрание Вячеслава Кантора) — явный парафраз на Рембрандтову «Молодую женщину (Хендрикье), купающуюся в ручье».
Рембрандта мы тут не увидим. Но, выстроив выставку как рассказ не только о самом художнике, но об истоках его творчества и его последователях, кураторы Сурия Садекова из ГМИИ и Клер Бернарди из Музея Орсе поместили сюда Фрагонара (из Музея Пикардии, Амьен), Шардена, Курбе и Коро, бывших для Сутина постоянным источником вдохновения и главной школой. На серию «Натюрмортов со скатом» Сутина вдохновил «Скат» Жана-Батиста Шардена. И тут же, на выставке, рядом с картинами Сутина повесили работы его наследников в искусстве — Фрэнсиса Бэкона, Виллема де Кунинга, Джексона Поллока, Марка Ротко, в которых видны отголоски его самого.
Ранних Ротко и Бэкона дал на выставку швейцарский Фонд Бейелера, картины современного британского живописца Франка Ауэрбаха — лондонская галерея «Тейт», Поллока — Центр Помпиду, предоставивший и работы самого Сутина, включая «американские» — те, что в 1920-х были приобретены американскими коллекционерами, но уже в новейшей истории выкуплены Французской Республикой. Среди участников выставки — Художественный музей в Базеле, венский Музей Леопольда, Музей современного искусства Парижа, несколько крупных отечественных и иностранных частных собраний, но львиную долю произведений Хаима Сутина, которые висят сейчас в Пушкинском музее, — а их тут более полусотни, привезли из Орсе и Оранжери. Открывает выставку «Автопортрет» 1920 -1921 годов, купленный в 1997-м на грант, выделенный Государственному Эрмитажу. Работ Сутина в российских музеях больше нет.
Хаим Сутин, будучи безусловным героем Парижской школы, всегда стоял в ней особняком. Не только из-за того, что не приник ни к кубистам, ни к абстракционистам, и не из-за дурного характера и маргинального поведения — а он, например, часто писал голым, чтобы не испортить одежду, а на улицу иной раз выходил, накинув на голое тело пальто. Причиной атмосферы неопределенности, которая всегда окружала имя Хаима Сутина, стало и то, что, будучи абсолютным, стопроцентным персонажем современного ему арт-сообщества, он почти не оставил документальных свидетельств своей жизни.
Картины — вот его главный документ. Почти все остальное — апокрифы. Мы знаем место рождения: местечко Смиловичи, до 1917 года принадлежавшее Российской империи, а теперь находящееся в границах Белоруссии, но дату — нет. То ли 9 июня, то ли 13 января, не то 1893 года, не то 1894-го. Легенда, рассказанная выходцами из Смиловичей: жил-был портной Соломон, у которого все дети были как дети, а десятый, Хаим, что-то рисовал, царапал, от рук отбился, а потом и вовсе ушел, и больше о нем никто не слышал. Конечно, слышали — потом. Одна из сестер пыталась вроде бы писать, уже из советской России, но безуспешно. Россия для Сутина осталась в прошлом, и дело тут не в политическом строе, не в идеологии и даже не в эстетических разногласиях с большевиками — внешняя жизнь не волновала Сутина, которого хватало только на искусство.
Десятилетним мальчиком отправившись в Минск — сначала в ученики к портному, но потом все-таки попав в обучение к фотографу, он в 16 лет, вместе с будущим художником Михаилом (Мишелем) Кикоиным, идет учиться к живописцу Крюгеру, а в 1910 году переезжает в Вильно, где поступает в Рисовальную школу И.П. Трутнева. Только не оканчивает ее. И недоучками они оба приезжают в Париж и поселяются в «Улье» на Монпарнасе. Тоже неизвестно когда, то ли в 1911-м, то ли в 1912-м, то ли в 1913-м.
Жизнеописание Сутина известно по воспоминаниям. Маревны, Жака Липшица, Поля Гийома. Сутин даже намека на автобиографию не оставил, известны считаные его фотографии, в основном, групповые. Лицо его мы знаем по шести портретам Модильяни, с которым он познакомился в 1915 году, и тот познакомил приятеля с арт-дилером Лео Збровским — один из портретов был написан на его, Зборовского, двери.
Реальные невероятные истории из жизни Сутина дают волю любым фантазиям. Они позволили британскому писателю Роальду Далю сочинить посвященный художнику рассказ «Кожа». В нем Сутин по просьбе знакомого татуировщика набивает иглой портрет его красавицы жены, а через много лет этот самый портрет попадает в картинную галерею.
Смерть Сутина — еще один апокриф. Во время войны он как еврей не мог находиться в столице, но в 1943 году обострилась язва — он всегда обвинял в ней Модильяни, который и сам был пьяницей, и якобы превратил в пьяницу друга. 9 августа 1943 года последняя спутница жизни Сутина, жена поэта Макса Жакоба Мари-Берт Оранш, повезла его в Париж. По легенде, везла в катафалке, чтобы скрыть. По одной из версий, он умер по дороге, по другой — не выдержал многочасовой операции. Похоронили Хаима Сутина — вынужденно, при немцах — в безымянной могиле на кладбище Монпарнаса. За гробом шли Пикассо и Жан Кокто.