Великий раскол христианской церкви 1054 года не только вызвал затяжной конфликт между католическим Римом и православным Константинополем, но и предопределил культурно-религиозное различие России и Запада. В 1439 году стремление преодолеть схизму привело к провозглашению Флорентийской унии, которую подписал и русский митрополит Исидор. Почему отчаянная попытка Византии незадолго до своей гибели в XV веке примириться с Ватиканом окончилась неудачей и как политика Исидора повлияла на Московскую Русь и судьбу русской церкви, «Ленте.ру» рассказала кандидат исторических наук, старший научный сотрудник отдела древней истории России Санкт-Петербургского института истории РАН Ольга Абеленцева.
Почему в русской церкви так не любят вспоминать митрополита Исидора?
Нет, я не могу согласиться с этим утверждением. О митрополите Исидоре написано везде, где это необходимо — во всех старых и современных учебниках и пособиях по истории русской церкви, в огромном количестве статей и монографий, где этого требует проблематика исследований. В моей книге «Митрополит Иона и установление автокефалии Русской Церкви» деятельности митрополита Исидора также уделено немало внимания. Статьи о нем (разного качества) помещены на многих интернет-ресурсах. С биографией митрополита Исидора можно ознакомиться на сайте Православной энциклопедии, где дан краткий, но очень емкий и лишенный оценочных суждений очерк о его жизни.
Создается впечатление, что у нас его считают предателем православия, что-то вроде церковного «генерала Власова XV века».
Вероотступником считают, но сравнение с Власовым едва ли корректно. Митрополит Исидор, подписывая унию, все же выполнял указания императора, который в Византии был таким же главой церкви, как и патриарх, а Власову командование не приказывало переходить на сторону противника.
Хотя новые работы о деятельности митрополита Исидора действительно появляются нечасто. Уже в 1961 году американский историк Густав Алеф назвал свое обращение к теме отношения Московского княжества к Флорентийской унии «еще одним посещением хорошо разработанных раскопок». Из недавних работ отмечу исследование и научную публикацию источников О.Л. Новиковой «Формирование и рукописная традиция "Флорентийского цикла" во второй половине XV — первой половине XVII вв.» и перевод на русский язык А.В. Занемонцем «Воспоминаний о Ферраро-Флорентийском соборе (1438‒1439)» Сильвестра Сиропула.
Объясните, пожалуйста, почему находившийся в Москве предстоятель русской церкви официально именовался митрополитом Киевским и всея Руси?
Если говорить очень кратко и схематично, то изначально резиденцией митрополитов на Руси был Киев. В 1240 году город был взят ханом Батыем, разрушен и понес невосполнимые человеческие потери. Оставаться в нем было затруднительно как с точки зрения безопасности, так и по материальным причинам. Поэтому митрополиты переехали в Северо-Восточную Русь. В 1354 году константинопольский патриарх Филофей издал акт о перенесении резиденции митрополитов Киевских и всея Руси во Владимир-на-Клязьме. Киев также был утвержден в качестве второй митрополичьей резиденции, но с оговоркой — «если он останется цел». Фактической резиденцией митрополитов со времен умершего в 1326 году святителя Петра стала Москва. Киевскими они именовались по месту первого престола на Руси.
Почему митрополит Исидор был горячим сторонником унии с Римом?
Исидор, как и некоторые другие представители византийской элиты, пытался спасти остатки империи. Для этого нужно было получить помощь в борьбе с турками-османами от католических государств Европы. Иного пути спасти свою родину он и его единомышленники не видели.
В Москве знали о настроениях Исидора, когда его сначала назначили митрополитом всея Руси, или потом, когда оттуда он отправился в Италию на Вселенский собор?
В Москве, разумеется, знали, что желание преодолеть схизму с Римом было связано с бедственным положением Константинополя, но вряд ли предполагали, что уния будет заключена ценой уступок в вопросах вероучения. Мы не можем утверждать, что митрополит Исидор изначально готов был принять любые условия унии. Даже если бы это было так, думаю, он не стал бы говорить об этом открыто, поскольку византийцы не одно столетие вели антилатинскую пропаганду на Руси. У Исидора во время поездки на Русь была важная задача — собрать средства для проживания на соборе в Италии, а какие-либо сомнения жертвователей в богоугодности его целей могли этому помешать.
Антилатинскую пропаганду — то есть, по сути, антизападную, говоря современным языком?
Не совсем так. Все же речь шла в первую очередь о догматических расхождениях, но имелись и негативные оценки обрядовых различий, и чисто бытовых деталей. В XIX веке историк А.Н. Попов, исследуя антилатинские полемические сочинения, отмечал отсутствие в них разграничений между существенным и несущественным в деле веры.
Известно, что итогом собора было заключение унии между Ватиканом и Константинопольским патриархатом фактически на католических условиях. Как вы думаете, могла ли Флорентийская уния быть жизнеспособной и действительно преодолеть раскол 1054 года?
На мой взгляд, не могла, поскольку на соборе каждая из сторон преследовала свои цели. Византия, как уже было сказано, искала военной помощи, а для римского папы Евгения IV это был тактический шаг в борьбе с Базельским собором, избравшим вскоре своего папу Феликса V. То есть в католической церкви в это время была своя схизма. Восточные патриархи (Александрийский, Иерусалимский и Антиохийский) лично не участвовали в работе собора, а затем отказались признать его итоги.
Как к Флорентийской унии отнеслись в западнорусских землях, входивших в состав Великого княжества Литовского?
Прежде всего в западнорусских землях унию отказался принять католический епископат. Во-первых, он был приверженцем Базельского собора и не признавал папу Евгения IV и заключенную им унию. Во-вторых, он не считал возможным сохранить для православных их литургическую традицию и другие особенности. Но и после преодоления схизмы с Римской курией положение не изменилось: часть православного духовенства, согласившаяся принять унию в надежде на получения равных прав с католиками, все же оставалась для католического епископата «схизматиками», от которых требовался только полный отказ от своей идентичности. Некоторые уступки были, но полного уравнения в правах не произошло. Как отмечали некоторые исследователи, проблема выбора — принимать или нет унию — оказалась мнимой. От православных требовался отказ от всех догматических и обрядовых отличий и полное растворение в латинском мире.
Поэтому унию так и не приняли в Москве?
Здесь, как уже говорилось, антилатинскую проповедь долго вели сами византийцы, в монастырях читались и переписывались полемические сочинения на эту тему. К вопросам вероучения на Руси относились со всей возможной ответственностью. Странно было бы в такой ситуации ожидать от сообщества, отдающего приоритет традиционным ценностям, отказа от веры отцов, которая сплачивала и помогала выстоять в годы тяжелейших испытаний. Да и митрополит Исидор не сразу прибыл в Москву. Вероятно, информация об отрицательном отношении католического епископата к решениям Флорентийского собора поступила раньше. Все это не располагало к принятию поспешных решений. А когда в 1453 году под натиском турок-османов пал Константинополь и Византийская империя погибла, на Руси это восприняли как наказание за вероотступничество.
Правда ли, что русская церковь так тяготилась зависимостью от Константинополя, что воспользовалась унией для разрыва и объявления автокефалии?
Я не богослов и не специалист по каноническому праву, но, насколько я знаю из соответствующей литературы, автокефалию (самостоятельность — прим. «Ленты.ру») нельзя «объявить», хотя история знает и такие случаи. Единственный путь для получения канонической автокефалии — согласие на это церкви, от которой отделяется какая-то ее часть. Христианское миропонимание предполагает, что это должен быть акт любви. Церковь-мать должна дать свое благословение на автокефалию для обеспечения апостольской преемственности и евхаристического общения.
Как историк могу сказать, что это вопрос сложный. Ответ на него в рамках короткой беседы неизбежно будет слишком схематичным, и многие важные аспекты проблемы останутся не затронутыми. Русские князья, как и все прочие владетельные особы, стремились иметь право поставлять в епископы и митрополиты своих кандидатов.
Но и с византийскими ставленниками в первой трети XV века у московских князей были весьма дружественные отношения. Во второй четверти XV века в Великом княжестве Московском шла тяжелая междоусобная война. Длительное отсутствие первопредстоятеля в Москве после кончины в 1431 году митрополита Фотия было нежелательно: митрополиты, как правило, были гарантами при заключении мирных договоров между князьями. Думаю, во время кровавых междоусобиц князьям было не до автокефальных устремлений. Поставление митрополита Ионы в 1448 году собором русских епископов было вынужденным шагом, приведшим к фактической автокефалии.
Почему?
В Москве не хотели поставлять митрополита в униатском Константинополе. А после падения Византии в 1453 году, вероятно, возникла мысль об автокефалии как возможности избежать внешнего влияния и из Рима, и из Стамбула.
Внешнего влияния на что?
На поставление митрополита. Но на Руси всегда понимали, что для подлинной канонической автокефалии необходимо согласие всех восточных патриархов, и к этому шли почти 150 лет до установления на Руси патриаршества.
Как известно, когда в Московской Руси не приняли Флорентийскую унию, Исидора после возвращения из Италии арестовали в Кремле, после чего он сбежал сначала в Тверь, а потом на Запад. Отказался ли он от титула митрополита Киевского, когда впоследствии стал католическим кардиналом?
Став кардиналом и папским легатом в Литве, Ливонии, России и Польше, Исидор продолжал именовать себя митрополитом Киевским и всея Руси. В сентябре 1458 года в Риме патриарх-униат Григорий III Мамма поставил соратника Исидора Григория митрополитом Киевским, Литовским и Малой Руси. Вскоре Исидор отказался в пользу Григория и от великорусских епархий, и тот получил титул митрополита Киевского и всея Руси. В апреле 1459 года после смерти Григория Маммы Исидор стал номинальным константинопольским патриархом. Его не смутило даже то, что после падения Константинополя в нем продолжали избираться православные патриархи.
Что, по вашему мнению, имело для Исидора большее значение: уния ради единства христианского мира или уния ради спасения родины?
Мы не можем сейчас точно ответить на этот вопрос. Об искреннем желании митрополита Исидора спасти Константинополь свидетельствует то, что в 1452 году он вернулся туда с небольшим вооруженным отрядом, оставался до самого штурма города турками и попал в плен. Как лицо, участвовавшее в переговорах об унии в Константинополе, Базеле и Флоренции, Исидор прекрасно понимал, что греки пошли на диалог только из-за крайне неблагоприятной ситуации. На самом деле позиции сторон в догматических вопросах были непримиримы, а политические интересы и вовсе не совпадали.
Способствовало ли разделение Киевской митрополии в 1458 году отчуждению Московской и Литовской Руси?
Слово «отчуждение» не соответствует ситуации, которая складывалась задолго до подписания унии в 1439 году. Если говорить кратко и очень схематично, то главным фактором было завоевание русских земель с православным населением Литвой и постепенный переход ее элиты в католичество. Еще в XIV веке литовские великие князья требовали для себя от Константинополя отдельного митрополита. После окончательного разделения митрополии Киевской и всея Руси в руках у московских митрополитов не осталось никаких рычагов для оказания поддержки православному населению Великого княжества Литовского (преимущественно территория современных Белоруссии и Украины — прим. «Ленты.ру»), а константинопольский патриарх после падения Византии также лишился опоры в лице императорской власти и не мог должным образом противостоять притеснениям православных. Народы, некогда составлявшие единую историческую общность, оказались в разных условиях, определивших особенности их дальнейшего развития.
Можно ли назвать политику Исидора предтечей униатства, широко распространившегося много позже на территории нынешних Западной Украины и Западной Белоруссии?
Фигура Исидора, на мой взгляд, имеет скорее символическое значение для его последователей. Действия его были во многом вынужденными, и никаких значимых результатов при его жизни уния не достигла. Свидетельством истинной убежденности в необходимости преодолении схизмы было бы создание движения сторонников унии в условиях процветания Византийской империи.
Как вы считаете, помогло ли обретение автокефалии русской церкви формированию централизованного российского государства при Иване III?
Церковь, разумеется, повсеместно была важным институтом средневекового общества, но не стоит преувеличивать ее возможности в политической сфере. Например, митрополиты-греки на Руси обладали самыми широкими правами и были заинтересованы в процветании своих епископий, в том числе и с финансовой точки зрения. Но этого было недостаточно для преодоления феодальной раздробленности или прекращения междоусобных войн.
Митрополиты (как греки, так и русские) охотно поддерживали начинания московских князей. Думаю, при наличии политической воли и военной силы великий князь Иван III Васильевич проводил бы ту же политику объединения русских земель и с не автокефальным митрополитом на московской кафедре. Это было неизбежно, поскольку формирование централизованного государства было объективным процессом.
Можно ли сказать, что заключение унии и ее неприятие на Руси вместе с последующим падением Константинополя, после которого Великое княжество Московское оставалось единственным независимым православным государством, способствовали его культурной и политической изоляции и формированию «синдрома осажденной крепости»?
Сейчас выражение «политическая и культурная изоляция» воспринимается исключительно негативно — что-то вроде санкций. Некий исследователь сравнивает «здесь» и «там» и приходит к выводу, что на Руси что-то «не успели» — например, вовремя не познакомились с лучшими, с его точки зрения, европейскими литературными произведениями и т.д. То есть наш с вами современник глубоко не удовлетворен ходом культурно-исторического процесса в своем отечестве. Понимая, что, например, в XVI веке в нашей стране шли сложные процессы государственного строительства и именно с этим связаны литературные предпочтения и запреты того времени, он все равно уже готов вынести приговор о ее «культурной изоляции».
Не будем забывать, что высочайший уровень культуры в разное время не спас ни античный Рим, ни Второй Рим (Константинополь), сперва разграбленный крестоносцами, а перед своим падением ставший в прямом смысле «осажденной крепостью». Жизнеспособное сообщество с общими религиозными или философскими ценностями и экономическими интересами должно обладать волей и силами для защиты своей территории. Но, главное, обществу нужна возможность развиваться эволюционно, без привнесения социальных моделей, потребность в которых еще не возникла. Русь после длительного периода татарских набегов была бы только рада изоляции, но на самом деле обеспечить это было очень сложно. Несомненно, в XV веке и позднее у Руси имелись дипломатические, торговые и культурные контакты со своими соседями — но давайте помнить, что и военных угроз для нее тоже было предостаточно.