В прокат выходит «Тельма» Йоакима Триера — один из самых необычных фильмов года, в котором сплетены роман девичьего воспитания, лесбийская лав-стори, религиозная драма, ведьмовской мистический триллер и паранормальный медицинский хоррор. «Лента.ру» поговорила с норвежским режиссером, известным по таким фестивальным хитам, как «Реприза», «Осло, 31 августа» и «Громче, чем бомбы», о его первом опыте в жанровом кино.
«Лента.ру»: Все ваши фильмы сняты в принципиально разном стиле, но вряд ли кто-то мог предположить, что вы сделаете фильм вроде «Тельмы».
Йоаким Триер: Действительно, не правда ли? (смеется) Слишком часто меня спрашивали в интервью про Бергмана с Антониони! Шучу. На самом деле мы с моим постоянным соавтором Эскилом Вогтом в 1980-х не меньше смотрели и фильмов Дэвида Кроненберга, Тони Скотта и Брайана Де Пальмы, обожали «Ребенка Розмари», росли на фильмах ужасов с сильным аллегорическим подтекстом — вроде «Лестницы Иакова» Эдриана Лайна, на электронной музыке и японских мультфильмах. Вообще, жанр «Тельмы» я бы определил, как «много о себе возомнивший артхаусный режиссеришка пробует себя в народном кино».
Я всегда подозревал, что у вас отличное чувство юмора.
Я серьезно! (смеется) Ну а на самом деле мне просто невероятно повезло с тем, как складывалась моя карьера в кино, и с людьми, которые в меня верили и продолжают верить. Я всегда хотел снимать фильмы, которые бы не укладывались в традиционные емкие определения — будь то жанровые, стилистические или индустриальные. Хотел, чтобы в одном фильме у меня играли непрофессиональные актеры, а в следующем — Изабель Юппер, как в «Громче, чем бомбы». Или чтобы один фильм снять в Америке, на английском языке и с местным актерским составом, а ради следующего — вернуться в Осло и сделать кино, прочно укорененное в норвежскую культуру и мировоззрение. Пока мне такие трюки удаются, я своей карьерой доволен — но, повторюсь, это было бы невозможно, если бы не люди, доверяющие мне свое время, деньги и усилия.
И все же — из чего родилась «Тельма»?
Вообще, мы с Эскилом знакомы уже большую часть жизни, работаем вместе почти двадцать лет и, конечно, давно и близко дружим. Поэтому процесс написания сценария у нас выглядит максимально дезорганизованно. Мы встречаемся с утра, садимся в офисе и обсуждаем все на свете: наши личные дела и заботы, других людей, неважно, знакомых или нет, впечатления от кино или книг, мысли о мире, буквально что угодно. Часы такой прокрастинации в нашем случае уже, наверное, сложились в год или что-то около того. Но в какой-то момент в этих разговорах вдруг всплывает… возникает какой-то сильный образ, будущий кадр или формальное решение, и вдруг работа кипит: мы обмениваемся идеями, предлагаем друг другу разные сюжеты или их наброски, и так постепенно у нас складывается более-менее полное представление о будущем фильме. Что касается конкретно «Тельмы», то с ней все просто удачно сошлось воедино. Меня одно время очень интересовала тема нарушения нормальных функций сознания и тела у девушек — я стал много думать об этом после разговора с одним известным норвежским психиатром, который связался со мной после того, как посмотрел «Осло, 31 августа», и хотел обсудить его применительно к одной из своих пациенток. Примерно тогда же мы с Эскилом почти целый месяц смотрели только джалло — и фантазировали, как бы можно было сохранить эстетский подход Дарио Ардженто и Марио Бавы к хоррору, не отказываясь от интереса к внутренней жизни персонажей. И тогда же в наших разговорах вдруг замелькали образы, которые потом вошли в фильм: птицы, бьющиеся в окно, когда с героиней что-то начинает происходить, нервные припадки, напоминающие эпилепсию, но вызванные подавлением чувств, змея, ползущая по спящей девушке…
Признаюсь, мне всегда казалось, что у кого-кого, а у вас точно первичен в процессе замысла фильма именно формальный элемент — не столько сама история, сколько средства, которыми она будет рассказана.
Да, это правда! Я даже не могу выразить, насколько для нас важно именно формальное решение будущего фильма. Мы бы не могли взяться за съемки, если бы оно не было продумано. И в случае «Тельмы» я решил, что пора бы уже наконец попробовать ввести в мое кино вот этот элемент сверхъестественного, который всегда так сильно интриговал меня самого на экране. Поэтому «Тельма» выглядит, как традиционное жанровое кино — широкоэкранный формат CinemaScope, две сотни кадров со сгенерированными на компьютере спецэффектами, включая змей и птиц. И не только выглядит — но и ощущается: очень важно было сохранить на протяжении всего фильма саспенс, но нагнетать его в подходящем, правильном для истории ритме.
Все же назвать «Тельму» классическим хоррором — даже и близко — у меня, по крайней мере, язык не поворачивается.
Что ж, это к лучшему. Потому что хотя в Осло и нет — я на это надеюсь, во всяком случае — ни одной девушки с паранормальными способностями, нам было важно рассказать историю взросления, которая была бы понятна и узнаваема каждому, но сочеталась со сверхъестественным, жанровым элементом фильма. Ради этого история «Тельмы» претерпела немало изменений в процессе — однако я надеюсь, что нам удалось в итоге достичь убедительности. Кстати, а можно я вам задам вопрос? Я так редко разговариваю с кем-то из России, что не могу удержаться.
Само собой.
Как думаете, то, что история любви в «Тельме» — лесбийская, повлияет на то, как примут фильм в России?
На самом деле мне кажется, что степень шовинизма русских людей сильно преувеличена официальной пропагандой. Думаю, никаких проблем у зрителей с любовью Тельмы и Ани не будет.
Хорошо, если так — а то если судить по нашей прессе, у вас царит всеобщее неприятие этого вопроса. Вообще, в первых черновиках сценария лесбийской линии не было — она появилась только после консультаций с врачами, которые занимаются проблемой таких психогенных квазиэпилептических припадков, как у Тельмы. Один из них спросил нас: «А все же, что именно она подавляет?» Потому что выяснилось, что многие его пациентки с таким же очень религиозным воспитанием, как у Тельмы, подавляют в себе именно лесбийские желания, считая их страшным грехом. Услышав это, мы с Эскилом взялись переписывать сценарий — в оригинале в нем геем был брат героини — и сценарий стал намного более стройным.
Вы сказали, что хотели снять кино, укорененное в норвежской культуре…
Да, и «Тельма», хочется верить, получилась именно такой. У нас же были очень в свое время сильны все эти предрассудки насчет ведьмовской женской природы — почти всегда любое отклонение от нормы в женском поведении списывалось на врожденную греховность, принадлежность к шабашу ведьм, а в ХХ веке на истерию и другие подобные вымышленные болезни. И конечно, всегда подобное ассоциировалось с чем-то если не дьявольским, то абсолютно точно зловещим. В «Тельме» все-таки при всей пугающей природе способностей героини — и при том, что все сверхъестественное она генерирует сама, изнутри — нам хотелось избежать такой однозначности. То есть паранормальное в фильме не должно было стать явной, просто считываемой аллегорией, нужно было открывать пространство для самых разных трактовок. Среди прочего мы стремились показать происходящее с Тельмой и как форму женского освобождения. Вот вы, кстати, как для себя объясняли сверхъестественные элементы истории?
Ммм… Ну как минимум я сказал бы, что настоящая, без всяких скидок и оговорок, любовь — в современном мире или нет, не так важно — требует от влюбленного именно что сверхъестественного, сверхчеловеческого преодоления себя прежнего. Для меня «Тельма» именно об этом.
Вы же это записываете? Пишите скорее текст о фильме. И присылайте потом почитать.