Большинство былин, известных нам сегодня в записях, исследователи зафиксировали на Русском Севере. Самое свежее тому доказательство – 25-томное издание «Свод русского фольклора», которое осуществляет сейчас Институт русской литературы (ИРЛ). 22 тома в нем посвящены именно Русскому Северу. «Лента.ру» записала монолог заведующего отделом фольклора ИРЛ Андрея Власова, где можно послушать записи былин, сделанные на восковые валики в начале XX века, почему все известные династии сказителей выродились и традиция исполнения эпоса пришла сегодня к закату.
Cейчас «Пушкинский дом» (второе название Института русской литературы Российской Академии наук) выполняет фундаментальную работу: с 2001 года мы готовим к печати и том за томом публикуем «Свод русского фольклора». Это наша плановая работа, которой мы занимаемся уже 20 лет. В результате нее выйдет 25 томов русского эпоса. Случай беспрецедентный, в собрание войдут все материалы, которые нам удалось собрать и систематизировать. Объединяем мы их по региональному признаку: том по Уралу и Сибири, том по центральной России, отдельный том – казачий эпос: Дон, некрасовцы. А остальные 22 тома посвящены Русскому Северу и систематизированы в основном по рекам, в населенных пунктах по которым собирали материал: Печора, Мезень, Пинега, Кулой.
«Пушкинский дом» взялся за эту работу потому, что у нас, пожалуй, главный исторический архив русского фольклора, который начинал собираться еще в XIX веке, очень много записей первой половины XX века. А главное – именно у нас находится звук: фонограмм-архив, в котором с конца XIX века накапливались уникальные записи таких исполнителей, как Чупровы. То есть мы снабжены теми необходимыми источниками, которые позволяют взяться за столь ответственный и огромный проект.
Лет пять назад «Пушкинский дом» получил грант, и на эти средства был создан сайт, на котором мы успели частично выложить в общий доступ информацию по исполнителям и записи былин из архива Пушкинского дома. Но проект так и остался незавершенным, похоже, придется делать его по новой.
Мы публикуем и популяризируем наш архив и другим образом: к каждому тому выпускаем диск с аудиозаписями исполнителей соответствующего региона.
Первый прибор для записи и воспроизведения звука – фонограф, появился достаточно поздно, в конце XIX века. И как раз в это время в России оформился и проявился интерес к фольклору, в это время в Москве стали проводить этнографические концерты, на которые привозили исполнителей из деревень. Первые попытки звуковой фиксации русской устной традиции стали делать именно на таких концертах.
Восковые валики в сравнении с современными носителями были неудобны не только тем, что звучали всего одну или несколько минут, они еще моментально повреждались при падении. Конечно, это был праздник для деревни, когда туда приезжал фольклорист с фонографом, но далеко не все сделанные записи доезжали до столиц. Линева, например, в 1901 году разбила целую повозку валиков, практически всю свою экспедицию.
Тем не менее, записи накапливались. Вначале они хранились в институте этнографии в Ленинграде, и в 1938 году их передали в «Пушкинский дом». Там известный музыковед и филолог Евгений Гиппиус систематизировал их в фонограмм-архив.
Первые фольклористические сообщества в СССР возникли и работали до 1930-х годов в Зубовском институте, теперь это Российский институт истории искусств в Петербурге. Там работали первые великие исследователи, которые двигали отечественную фольклористическую науку: Завадовский, Пропп, Астахова, Гиппиус, Крупакова, Эвольд, Никифоров. Именно эта группа начала совершать планомерные экспедиции на русский Север: на Пинегу, в Поморье и так далее. Тогда в них впервые стали набирать студентов, которые хотели специализироваться на фольклористике, народной культуре, и впоследствии эта практика закрепилась.
После войны, в 1950-е годы, был такой порыв – собрать и сохранить как можно больше устных памятников. Для этого переменили учебные планы ВУЗ-ов, и ввели в них практику: у историков – этнографическую, у филологов – фольклорную. Остается только пожалеть о том, что тогда произошло такое разделение по областям, потому что изначально фольклористика включает в себя разные области знания.
К сожалению, у студентов более позднего времени, в 1970-е, 1980-е эти поездки сделались скорее экскурсионными, настоящей работой никто толком и не занимался. Представьте себе, на одного руководителя - 30 человек молодежи, как он ими может управлять? И большинство записей, сделанных ВУЗ-ами в те годы, можно просто выбросить, настолько они некачественны. Например, к ним, как правило, нет так называемых паспортов, в которых отмечается, где, у кого был записан материал, как называется произведение. Исключение – МГУ, где такая работа была построена хорошо. И еще студенты СПГУ ездили со специалистами академии наук, благодаря чему проходили хорошую школу и качественно записывали и оформляли материал.
Сегодня поменялось уже и отношение к теме и ситуация с учебными планами: кому-то включают практики в программу, кому-то – нет. А в Пушкинском доме мы сейчас только, через десять лет после лихих 1990-х, продолжили планомерную работу по организации выездов на Север. Мы знаем, куда ехать, когда надо что-то еще подобрать, уточнить какие-то детали для того же «Свода…», сделать фотографии, - сейчас мы в основном этим занимаемся.
Хотя, должен сказать, что на нашей карте снова появился Крым, как говорится, «Крым наш». Нам пришла идея сделать туда маршрут и она оказалась весьма успешной. Два года мы уже туда ездим. В Симферопольском, Бахчисарайском районах есть поселения «Времен Очакова и покоренья Крыма», где русские села нормально живут с XVIII века. И поют там до сих пор, причем даже сохраннее, чем на русском Севере, где сейчас, к сожалению, картина не очень хорошая.
Самая известная династия наших северных сказителей – это Рябинины. Им посвящаются целые научные конференции. Были и отдельные не менее яркие сказители, такие, как Василий Петрович Щеголенок. Заметьте, в Заонежье это были в основном мужчины.
На Печоре самые известные сказители - это, в первую очередь, братья Чупровы, которые, кстати, стали петь хором былины, обычно исполнявшиеся на один голос. Еще одна знаменитая династия – Крюковы с Зимнего берега Белого моря, причем нельзя сказать, что у них один учился от другого. Например, Аграфена Крюкова, от которой записали больше всего былин, была с юга Кольского полуострова, с Терского берега, где в основном и услышала и запомнила тот репертуар, который впоследствии исполняла.
Часто исполнители были неграмотными. Выучить репертуар со слуха мог в принципе любой: если не в семье, то на промысле, на работах или еще где-нибудь. Неизвестно, знал ли составитель первого русского фольклорного сборника Кирша Данилов сам все приведенные в нем тексты наизусть, но это не принципиально. Даже если он все их записал от одного или нескольких источников, это значит, что материал был на поверхности и при желании любой мог его разучить.
Если говорить о происхождении былин, то это как раз то дружинное начало, скоморошье отчасти, которое эту традицию питало и поддерживало. Талант сказителя имел едва ли не самую главную роль.
Былинщики очень тонко чувствовали, что и как они пропевают. Одни из них любили исторические сюжеты и битвы, другие – архаические сюжеты о путешествиях между мирами, как в былинах о Садко или Михайло Потыке. Одни были просто повествователями, другие при случае старались побалагурить, внести в сюжетную линию что-то соленое. Та же Агафена Крюкова любила делать вставки из других жанров, из величальных песен, например. Исполнителем эпоса мог стать всякий талантливый человек, обладавший хорошей памятью и любивший петь, и каждый по-своему раскрывался, в зависимости от особенностей характера и мировосприятия.
Таким образом, мы можем говорить о сказителе не как о человеке, который продолжает традицию от того, от кого он научился, такой задачи не было. А это человек, в творчестве, манере которого отразились черты, характерные для определенной местности и школы.
Так что представление о том, что это особые люди, рожденные в особых семьях, где сказительство передавалось от отца к сыну, от матери к дочери, не совсем соответствует реальности. Такие варианты имели место только в редких случаях.
Тех же Рябининых Гильфердинг спровоцировал своим интересом к отцу, Трофиму Григорьевичу, которого стали вызывать в Москву, где ему дали награду. В результате сказительству стали обучаться сыновья, и оно стало у них семейным делом. А в целом династии сказителей – это, скорее, исключение, хотя примеров таких известно несколько.
При всей своей архаичности былины не были чем-то застывшим и забронзовевшим, это был живой жанр. Сказители расцвечивали сюжеты современными деталями, делая их таким образом ближе для слушателя. Первое, что приходит на ум: в разных былинах Илья Муромец периодически достает «подзорную трубочку». Эта деталь явно проникла в древний текст былины ближе к XVIII-XIX веку.
В былинах есть и немало сюжетов и ситуаций на грани морали. Например, в «Неудачной женитьбе Алеши Поповича» речь идет о том, что он пытается заполучить жену Добрыни Никитича, уехавшего по государственным делам на несколько лет из дома.
Вообще, сказитель реагировал на тип аудитории, которая была перед ним, на ее настроение. Мог и так повернуть, и эдак, мог включить фрагмент, который слышал в какой-нибудь залихвацкой песне. Сюжеты не были исключительно патриотическими, есть в былинах и моменты беллетризации, с матом и прочими «соленостями». Такими, как в сюжете, где Илья Муромец и Добрыня Никитич едут сватать для князя Владимира невесту, а победившая Добрыню богатырша-поленица проехалась ему голым задом по лицу.
В традиционной среде былины уже не поют. Сегодня на Русском Севере былины можно услышать только в случаях, когда их исполняют люди, сознательно обучавшиеся, чтобы исполнять их со сцены. В той же Усть-Цильме есть такие ребята, в Кижах, в Петрозаводске. Но это уже научение, это – другое, это уже – вторичное. Может быть близкое, хорошо сымитированное подражание, но уже не традиция в оригинале. Такое исполнительство – не от внутренней потребности, это уже – концертная деятельность.
Если обратиться к истокам, то можно разобраться, как и зачем былины исполняли в народе. Каждая из них звучала, как правило, не менее 10-15 минут, требовала от слушателей определенного сосредоточения, погружения. Ясно, что задачи у них были отличные от произведений праздничного репертуара, вроде плясовых, которые, разумеется, исполнялись ради танцев и веселья.
Вот, например, когда эпос исполняли казаки? Когда шли в поход, на бой. Не менее сложная ситуация, связанная с риском для жизни, была у тех же промысловиков. Не знаю, осознанно это было, скорее всего – нет, но исполнение эпоса и его прослушивание, погружение в это особое состояние настраивало людей. Если говорить современным языком, то это был своего рода психологический тренинг, который настраивал людей на то, чтобы быть готовым к испытаниям, к подвигу.
А если говорить о мифологической стороне былинного эпоса, то он, прежде всего, связан с культом предков. Не напрямую, но через систему ценностей, атмосферу уважения к делам и подвигам богатырей прошлого. Почему пели про Илью Муромца? Потому что он воспринимался мифологически, как представитель культа предков