Концепция расовой гигиены, введенная в идеологию нацистской Германии, основывалась на социальном дарвинизме, движении, берущем начало во второй половине XIX века. Но если расовая существовала именно при национал-социалистах, то социальная гигиена была известна в этой стране давно и пережила пик своей популярности еще во времена Веймарской республики. О том, как немецкая психиатрия мутировала и позволяла нацистам совершать свои преступления, рассказывают в своей работе, опубликованной в журнале International Journal of Mental Health, историки Томас Мюллер и Томас Беддис (Thomas Mueller & Thomas Beddies).
Немецкая евгеника существовала еще до нацистов, и последствия ее популярности, варварские преступления против психически больных в эпоху правления национал-социалистов, берут начало с событий, произошедших задолго до Второй мировой войны. Опубликованная в 1920 году брошюра Die Freigabe der Vernichtung lebensunwerten Lebens. Ihr Mass und ihre Form (что переводится как «Призыв к уничтожению ничтожной жизни: ее измерения и формы») за авторством психиатра Альфреда Гохе и юриста Карла Биндинга давала логическое обоснование для массового убийства психически больных граждан Третьего Рейха.
Атмосфера, в которой зародились такие идеи, была предопределена проигрышем Германии в Первой мировой войне в 1918 году и последующим ее коллапсом. Концепции смерти по желанию, эвтаназии и уничтожения «ничтожных жизней» возникли в середине XIX века, но были популяризованы именно после войны.
В рамках расовой гигиены предполагалось исторжение «слабых» и «чуждых» элементов из «тела нации» (Volkskörper). С точки зрения ее сторонников, без нее народ будет деградировать. Разумеется, принятие такой концепции выражалось в том, что здоровье индивидуума становилось менее значимым, чем здоровье нации в целом.
Она жила и получала продолжение. Психиатр Август Форель ратовал за полное изменение профессиональной медицинской этики в сторону социальной гигиены, поддерживая селективное размножение человека. Его ученик и последователь, Эйген Блейлер, также считал, что слабоумным нельзя позволять размножаться.
Каким же образом на все это повлияла Первая мировая? С одной стороны, в период с 1914 по 1918 годы в немецких психиатрических лечебницах от неадекватного лечения и ухода умерло примерно 70 тысяч пациентов — таким образом, смерть в таком заведении стала считаться чем-то нормальным. Ее даже оправдывали с точки зрения экономической эффективности. Мол, раз эти люди ничего не производят и являются ношей на теле нации, то их смерть является положительным фактором.
С другой стороны, огромное количество солдат, погибших на поле боя, считалось настоящей трагедией с точки зрения евгеники, ведь там умирали «наиболее продуктивные представители своего поколения», в то время как многие «бесполезные» или «психопатические элементы» оставались в живых. В этом контексте идеи, выраженные в труде Альфреда Гохе, становились особо актуальными.
Подобные публикации вызывали ожесточенные споры среди психиатров. Некоторые спешили откреститься от подобной концепции, некоторые выражали полную поддержку, а другие просто не воспринимали ее всерьез.
В то же время прошли реформы в отношении лечения психически больных и умственно неполноценных, ставшие результатом революционных событий 1918-1919 годов и сменой политической системы. В 1919 году баварский психиатр Густав Кольб предложил отправлять таких людей не в лечебницы, а оставлять на попечение их или приемных семей. Однако такая политика привела к тому, что в психбольнице составляли генеалогическое древо пациента, и отсутствие у него наследственных психических заболеваний становилось условием его передачи на руки родственников.
В конце 1920-х была проведена еще одна реформа, в рамках которой внедрялась так называемая «активная терапия», в ходе которой пациенты должны были быть постоянно чем-то заняты. Она показала свою эффективность — время, проведенное больными в психиатрической лечебнице, сокращалось, как и возможность рецидива.
Однако экономический спад, последовавший за этим в конце 1920-х годов, вкупе с политической радикализацией и поляризацией взглядов, сказались на том, как общество и власть стали относиться к психически больным и людям с ограниченными возможностями. Хотя меры, описанные выше, не требовали крупного финансирования, на них практически не давали денег. К тому же, «активная терапия» мутировала — под ее вывеской, фактически, велась эксплуатация пациентов.
После 1933 года генетические древа больных, собранные в ходе программы Густава Кольба, использовались для того, чтобы насильно стерилизовать людей. Кроме того, поскольку пациенты оставались на воле, на них поступало больше жалоб, что позволяло нацистам связывать социально-девиантное поведение, наследственность и психические заболевания. Таким образом, власти Третьего Рейха реализовывали политику выведения «улучшенного» немца, поощряя размножение «генетически здоровых» граждан.
Немецкие психиатры того времени верили, что, применяя «превентивные методы», смогут достичь успехов на этой стезе. Они перестали применять индивидуальный подход к пациентам и начали лечить «тело нации». Психиатры стали контролировать не только психически больных, но и асоциальных граждан: психопатов, преступников и наркоманов. Тогда же начались первые попытки ввести концепцию расовой гигиены.
Психиатрия в нацистской Германии сосредоточилась на решении трех вопросов: предотвращении передачи генетических заболеваний благодаря стерилизации их носителей, уход и лечение предположительно излечимых психически больных и лечение так называемых «неизлечимых». В 1939 году, после начала Второй мировой войны, однако, все изменилось. Были приведены в действие тайные планы по физическому устранению пациентов в стационарах. Власти называли эти практики «превентивной психиатрией».
В октябре 1939 года Гитлер подписал указ о «милосердной смерти» для психически больных. Он позволял определенным психиатрам, имена которых были указаны в постановлении, выносить вердикт о неизлечимости того или иного человека, из чего следовала возможность его умерщвления «из жалости». Приказ назывался Aktion T4 — по номеру здания на Тиргартенштрассе в Берлине, в котором его разработали.
24 августа 1941 года, после протестов представителей христианских церквей и определенных личностей, Гитлеру пришлось отменить его. Но к тому времени около 70 тысяч пациентов психиатрических клиник были убиты. Впрочем, нацистская программа эвтаназии этих людей не закончилась — она была продолжена втихую, децентрализованно. Теперь больных не отправляли в газовые камеры, а морили голодом и вводили им смертельно опасные препараты. В рамках этой инициативы до 1945 года было убито около 200 тысяч человек, в том числе детей.
Прошло немало времени, пока психиатры осознали реальность опасности, связанной с новой властью. Психиатрия и те, кто ее практиковал, потеряли уважение и доверие нации. Презрительное отношение к психиатрам происходило от их горячей поддержки законов о предотвращении появления на свет «генетически нездорового потомства», и в особенности на это повлияло раскрытие изначально секретной программы по эвтаназии психически больных.
В результате нацистской политики и идеологии, концепция надомного лечения психически больных практически не реализовывалась после войны как в Восточной, так и в Западной Германии до начала 1980-х годов.
В первые 20 лет после 1945 года попыток оценить действия немецких психиатров практически не предпринималось. Однако поздние публикации, основанные на материалах Нюрнбергского процесса, позволили пролить свет на проблему. Было безоговорочно установлено, что многие врачи были замешаны в медицинских преступлениях в период правления нацистов. Они либо молчаливо потворствовали им, либо принимали в них активное участие.
Тем не менее, зачатки социально-утопических программ расовой гигиены встречаются в дискурсе немецких психиатров задолго до прихода нацистов к власти в 1933 году. При этом в Веймарской республике реализовывались действительно передовые психиатрические программы, ориентированные на решение проблем конкретного пациента, смысл которых впоследствии был искажен и извращен.
Здоровье определенного гражданина было заменено «здоровьем нации». Усилия психиатров были направлены не на лечение, а на «предотвращение» психических заболеваний путем стерилизации и убийства больных, якобы носителей «дегенеративных генов».
Поразительно, насколько охотно немецкая психиатрия приняла спорный и непроверенный тезис о том, что психические заболевания являются исключительно наследственными. Все это приводило не только к личным трагедиям, но и к стигматизации целых семей. Отказ от работы, преступное поведение, сексуальные отклонения считались признаком серьезных проблем с психикой. Во многих научных работах того времени призывали стерилизовать таких людей.
При этом не существует никаких свидетельств о том, что психиатрам, отказывавшимся принимать участие в массовых убийствах пациентов, грозили какие-либо репрессии. В свою очередь они практически не проявляли активный отпор этим мерам — существуют лишь разрозненные свидетельства того, что некоторые врачи намеренно пытались затянуть сроки исполнения приказов, в которых говорилось о необходимости истребления психически больных людей. После 1945 года многие бывшие нацистские психиатры продолжили практику. Некоторые из них не признали евгенику лженаукой, другие сменили специальность, те, которых признали преступниками, скрывались.