Москвичка Дарья собиралась начать карьеру скульптора в Париже, а через несколько лет упорной работы осесть в Токио. Но планы резко поменялись: она вышла замуж и стала парижанкой. В рамках цикла материалов о соотечественниках, перебравшихся за границу, «Лента.ру» публикует рассказ Дарьи о том, как человеку искусства достичь успеха за рубежом.
Я родилась в московской семье потомственных скульпторов, окончила Московскую художественно-промышленную академию имени Строганова. Еще в студенческие годы подрабатывала на портретах в Австрии, много путешествовала. После университета начала искать стажировку. Несколько российских заводов производства фарфора мне отказали, а вот от Севрской мануфактуры в Париже пришло приглашение. Им понравились мои работы, поэтому мне дали полную творческую свободу. Спустя год я создала свою первую коллекцию абстрактных скульптур и стояла перед тяжелым выбором: вернуться с позором на родину или сделать вызов и добиваться высот в Европе. Я приняла решение остаться и продолжить профессиональную деятельность в Париже.
Я напечатала маленький каталог со своими работами и начала стучаться во все галереи. Эмигранту надеяться на быстрый успех — провальный номер. Каждый день я стучалась в 20-30 галерей, но везде получала отказ. В последний день до окончания визы я прислонилась к большой галерее рядом с Центром Помпиду, даже не собираясь туда заходить. Из здания вышел галерист и стал рассказывать о своих художниках. Я показала ему работы и получила неожиданное предложение о сотрудничестве. Мы сделали вместе две выставки и продали мою первую работу на аукционе. Возможностей выставляться в Париже и предложений становилось все больше, я уже не вписывалась в стандартный визовый режим, поэтому отдел по культуре мне выдал вид на жительство — Carte Competences & Talents, и стало намного проще. Так началась моя французская история.
На родине у меня было все: мастерская, свои коллекционеры и выставки в музеях, поэтому нужно было выходить на новый уровень. Франция — мировая арена, Париж — культурный центр. В начале пути у меня был план: три года на Париж, три года на Нью-Йорк, а затем как сформировавшийся скульптор — в Токио. Но планам не суждено было сбыться: я нашла свою любовь и осталась во Франции навсегда.
В России очень быстро можно добиться успеха, вопрос в том, как удержаться на вершине. Еще в студенческие годы я вышла на хороший уровень, сейчас оказалась в «топ-100 лучших российских художников», но все заслуги так и остаются в России. В Европе признания добиваются долго и трудно. 90 процентов художников возвращаются на родину, устав бороться с безразличием местной публики. Париж видел все, его немыслимо поразить. Но если пробить стену и попасть в мишень, создав новое и еще невиданное, то назад дороги нет — только неуклонное движение вперед на мировой сцене.
Все русские приезжают за красивой жизнью, но часто подсаживаются на дотации, теряя мотивацию и напор, — и становятся похожи на среднестатистических французов. Этот «праздник, который всегда с тобой» лишает их амбиций. Это довольно грустная ситуация.
Первое время общество не принимает эмигрантов, но если по прошествии времени остаешься верен себе и бесконечно предан своему делу, то вызываешь уважение и будешь принят с распростертыми объятиями. После перехода в элитарную часть русских я ощущаю другое отношение к себе. Раньше французы говорили мне, что в России диктатура и плохое состояние дел. Сейчас слышу совершенно противоположное: «Вот бы нам такого сильного президента! Вы в России все богатые! На мировой арене вы выглядите очень сильными!» Мне безумно приятно слышать такое о родине, и порой кажется, что именно эмигранты частично формируют этот взгляд на Россию. Я считаю, что это моя обязанность, ответственность и мой долг. Многие говорят, что я не патриотка, ведь бросила Россию, мне же кажется — наоборот. Не будь известных русских деятелей, выезжающих за рубеж, кто бы что о России знал? Люди искусства хотят большей сцены и пространства, чтобы развернуться. Но я всегда останусь русским художником. Я не переехала, а расширила свой мир и границы русской культуры.
Париж — волшебный город, но маленький. Столица заморожена, новых построек почти нет. Приезжие не имеют возможности купить квартиру, дома не строятся, а старые стоят больших капиталовложений.
Это город любви и легких отношений. У меня был шок, когда мужчины подсаживались ко мне за столик и говорили: «К тебе или ко мне?» Я демонстративно выплескивала вино в лицо со словами: «За кого вы меня принимаете?» Позже поняла, что эта любовная беспечность — вынужденная, и объясняется лишь отсутствием собственного жилья: французы не могут себе позволить завести семью, поэтому до 35-40 лет занимаются поиском легких отношений. Часто люди живут по пять-шесть человек в колокосьенах за минимальную стоимость.
Сейчас я живу в самом центре Парижа: из одного окна вид открывается на Центр Помпиду, из другого — на Нотр-Дам. По прошествии семи лет мне уже кажется это естественным. Первое время никто не хотел сдавать квартиру художнику без зарплаты и французского гаранта. За первые три года жизни в Париже я сменила семь квартир, некоторые из них даже квартирами сложно назвать. Первая моя жилплощадь была в парижском Бутово — Монтрёй. Ближайший пригород Парижа в свое время был артистическим художественным центром, но со временем превратился в район для африканских беженцев.
Однако самая романтическая квартира была на Монмартре: напротив — мастерская Пикассо, а из окна виден «Мулен Руж». Апартаменты в центральном районе обходятся нам в 1900 евро. Конечно, такие цены встретишь редко, нам просто повезло: муж арендует их уже десять лет, и домовладелец не имеет права повысить цену. Сейчас аренда такой квартиры поднялась до 3500 евро. Многие парижане берут в кредит маленькие студии за пределами центра за 150 тысяч евро, а потом сдают, имея дополнительный доход.
Французы — большие индивидуалисты. Они до смерти боятся, что кто-то сядет им на шею. До встречи с мужем я довольно скептически относилась к ним. Первая мысль после общения: «До чего же мелочны». Когда приносили счет в ресторане, они начинали высчитывать, сколько бокалов я выпила, отмечали галочкой в чеке. Большая часть времени совместного ужина с друзьями проходила не в веселых разговорах и дегустации, а в подсчитывании и разделении счета. После щедрых русских мужчин чувствовалась колоссальная разница. Поначалу меня это выводило из себя, но сейчас я нахожу это забавным и считаю местным колоритом. Позже поняла, что настоящие французы другие, и они не всегда парижане.
Французы редко женятся даже спустя несколько лет серьезных отношений. Они довольно долго присматриваются друг к другу. Наши друзья, имея двоих-троих детей, не расписываются. Брак никому не нужен, это уже отжившая идея, но и материальная составляющая играет свою роль. Среднестатистическая свадьба во Франции обойдется не меньше чем в 100 тысяч евро. Не каждая пара решится потратить первые совместные деньги таким образом.
Единственный француз, покоривший мое сердце, — мой муж. Он работает шеф-поваром в двух пятизвездочных отелях. Профессия мужа не мешает мне кормить его русской едой. Мое фирменное блюдо — селедка под шубой. Наши друзья в восторге от нее, а мама мужа взяла рецепт, с восторгом демонстрируя подружкам. Но все-таки супруг скептически относится к русской еде. Советский столовский регламент его не впечатляет, хотя наш императорский бефстроганов и борщ есть в меню его ресторанов, пусть и на современный манер — по молекулярной рецептуре.
Мне повезло создать теплые семейные отношения, я любящая жена. Однако многие французские мужчины ужасно боятся русских женщин. Существует миф, что наши девушки разоряют несчастных французов: рожают детей и увозят в Россию, а их оставляют с разбитым сердцем и половиной имущества. Такая пропаганда идет даже по телевидению, поэтому поначалу мама моего мужа была очень напугана нашими отношениями.
Все француженки эмансипированы. Я много раз наблюдала ситуации, когда женщина тащила тяжеленный чемодан, а мужчина, веселясь, шел рядом. Здесь так принято: если он предложит ей помощь, она ее не всегда примет. Семейные пары делят бюджет пополам, даже аренду квартиры. Наша пара живет по русским обычаям.
Женщины становятся жестче, феминизм покрывает их броней. Мне кажется, Франция от этого много потеряла. Женский шарм словно испарился.
Раньше я часто слышала: «Хватит ломать из себя русскую принцессу» — мол, будь любезна, играй по нашим правилам. Первое время меня это возмущало, но потом я стала жить в соответствии с их менталитетом, ведь нужно уважать традиции этого народа.
Часто семейные обязанности делятся таким образом: муж сидит дома с ребенком, а женщина делает основной бюджет. Мужчины более спокойны, они выполняют домашнюю работу на протяжении дня и ждут жену, а она, выплеснув все амбиции на работе, приходит домой в семью успокоенная. В нашей семье такое неуместно, но я уважаю выбор других. Мне нравится смотреть на заботливых отцов.
Русские женщины в 60 лет ставят на себе крест, а во Франции только начинают жить. В молодости француженки не красятся, но в преклонном возрасте резко превращаются в ухоженных элегантных дам. В доме напротив я наблюдала красивую пожилую пару. Я восхищалась их умением сохранять жар отношений в таком преклонном возрасте, пока муж не развеял мою сказку: они оказались любовниками, что меня потрясло еще больше. Париж — город любви без возраста.
Русские родители обеспечивают своих детей до последнего, здесь же после 18 лет человек становится независимым. Нельзя проходя мимо зайти на ужин в родительский дом. У них своя автономная жизнь и планы, о визите надо предупреждать заранее. Сначала такая позиция меня шокировала, но сейчас я понимаю, что в этом есть смысл. У нас браки заключают для того, чтобы создать потомство, во Франции ребенок для того, чтобы сохранить любовь родителей. Европейский индивидуализм во всем.
Во Франции существует два вида страховки: государственная и частная. Наша семейная страховка обходится в 100 евро за месяц. Она покрывает всех врачей и обеспечивает бесплатные лекарства в аптеках по рецепту врача. Ежегодно каждый член семьи бесплатно получает очки не дороже 150 евро и необходимое количество пар линз.
Французская медицина построена на защите иммунитета. Местный врач может спокойно прописать чай, мази или мыло. Даже если вы пришли с 40-градусной температурой, в аптеке не продадут сильный препарат. Сначала придется попасть на прием, и лишь с разрешения врача отправляться в аптеку. При этом французы почти никогда не болеют, но если все-таки случится что-то минимальное — это трагедия.
В художественном магазине знакомый задел продавца подрамником — на следующий день тот взял больничный на две недели. Они используют любой случай, чтобы не работать. Все их жалобы достигают гипертрофированных масштабов. Когда я смотрела в России французские комедии с Луи де Фюнесом, думала: «Ну надо же, какое удивительно тонкое чувство юмора у французов!» Теперь я поняла: это не комедии, а документальное кино.
Все ждали моего возвращения в Москву. Знакомые думали, что я утолю свои амбиции и вернусь. Лишь на пятый год мама перестала меня ждать и поняла, что внуки будут французами. А папа поддерживал мои намерения.
С друзьями несколько другая ситуация. Люди не могут принять моего решения. Им все время кажется, что кто-то живет лучше. Но это далеко не так, просто я живу по-другому. А доказывать каждый раз, что я все еще прежняя и Россию не предавала, уже желания нет.
Мне очень нравится то, что происходит в моем родном городе. Москва с каждым годом преображается в лучшую сторону. Я с большим удовольствием приезжаю сюда. Здесь особенный дух, просторы, динамика. Но, к сожалению, большинство российских художников с мировыми именами в Москве только реализуют проекты, а живут за границей.