К 80-летию Большого террора (1937-1938) в Московском Мультимедиа Арт Музее (МАММ) открылась выставка, дающая адекватное представление о масштабах преступлений и не скрывающая имена палачей.
«Грязные лапы агентов гестапо протянулись к нашим жилищам, к нашим шахтам, к нашим заводам», — читает дотошный посетитель на пожелтевшей странице «Правды» от 5 марта 1937 года. Пропагандистские штампы передовицы, как и напечатанная рядом карикатура Бориса Ефимова, про «пса фашизма» должны бы намекать на Гитлера, но в 1937-м он еще числился в друзьях. «Фашистскими убийцами» в СССР называли тогда соотечественников, проходивших по делу «бухаринско-троцкистского блока», с которого, собственно, и начался Большой террор.
А выставка начинается даже не с «Правды», не с «родных» тюремных и лагерных дверей, привезенных сюда из Музея истории ГУЛАГа (вместе с Домом фотографии, Международным Мемориалом и Фондом Памяти он стал одним из организаторов проекта), не с обнаруженного под Магаданом мотка колючей проволоки или найденного школьниками на месте бывшей зоны самодельного башмака — как тут не вспомнить заваленные обувью бараки в Освенциме. Еще до входа в зал, прежде чем увидеть вещи зеков и их фотографии, вчитаться в отчаянные, вымаранные цензурой письма и порочащие НКВД документы, рассмотреть сделанные тайком рисунки, вы слышите песню. «Товарищ Сталин, вы большой ученый», — поет Дина Верни. В это же время на мониторе крутится документальный фильм о ней — натурщице Майоля, героине Сопротивления, хозяйке знаменитой галереи. Картина снята в 1995-м Ольгой Свибловой. Песня сопровождает выставку как экскурсия. Аннотация к шедевру Юза Алешковского в зале, увы, отсутствует, и кто-нибудь наверняка решит, что песню сочинил народ.
«За что сижу, поистине не знаю», — выводит густым контральто Дина Верни, пока посетители вчитываются в приказ наркома Ежова, перечисляющий категории лиц, подлежащих «немедленному аресту и, по рассмотрении их дел на тройках — РАССТРЕЛУ» (орфография оригинала сохранена). Разнарядки на репрессии — сколько людей и где должны быть арестованы (35 тысяч по Московской области, включая Москву, — самое внушительное число, перекрытое впоследствии в десятки, если не в сотни раз) — показывают, насколько плановым и преднамеренным был этот устроенный на земле ад.
Песня вполне описывает варианты приговоров и наказаний. «В чужих грехах мы с ходу сознавались», — поет Дина, и перед нами дело Всеволода Мейерхольда, протоколы допросов с выбитыми под пытками признаниями, автографы бесконечных жалоб на имя Берии и Молотова: «Меня здесь били — больного, 65-летнего старика: клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине...»
А в песне: «Здесь конвоиры, словно псы, грубы».
«Этапом шли навстречу злой судьбе», — продолжает Дина Верни, и расстрелянного режиссера сменяют авиаконструктор Королев, и писатель Солженицын с рукописью «Август четырнадцатого», и священник Павел Флоренский — его открыточного формата Соловецкие пейзажи находятся под стеклом рядом с рисунками водорослей: в заключении отец Павел занимался исследованием вечной мерзлоты. В письме матери и младшим детям, уже с Соловков, в марте 1937 года, когда в Москве запущен механизм показательных процессов, он рассуждает о том, что не приемлет Скрябина с Чайковским. Потому что оба они «не ощущают недр бытия, из которых вырастает жизнь». Нелепая предвзятость небожителя Флоренского словно опускает его на землю — и напоминает зрителям, в каких условиях он это писал.
Список одних только священников и монахов, расстрелянных на Бутовском полигоне, занимает стену от пола до потолка. Трудно сказать, почему из 20 760 убитых здесь — в возрасте от 14 до 82 лет, 73 национальностей, всех известных нам вероисповеданий и сословий — авторы выставки выбрали православных исповедников (их убили там около тысячи). Возможно, выбор намекает на нынешнюю позицию церкви в оценках сталинских деяний: на Соловках, например, монастырское начальство предпочитает о лагерном прошлом островов вовсе забыть.
Льва Кропивницкого и Бориса Свешникова арестовали в 1946-м в числе группы студентов за «участие в антисоветской террористической организации и антисоветской агитации». Работы обоих висят теперь в Третьяковке и Центре Помпиду. А вещи с выставки — живопись Кропивницкого и олдскульные, с мельчайшими деталями рисунки 20-летнего Бориса Свешникова, уже дающие представление о будущем иллюстраторе Гофмана и Андерсена, — хранятся в Международном Мемориале. Как и рисунки Юло Соостера.
Для Соостера куратор выставки Анна Зайцева сделала исключение — помимо лагерных вещей эстонского художника, здесь висят его хрестоматийные живописные «Можжевельники». Но взгляд останавливается на обугленных по краям рисунках и единственной акварели. Рисовать в лагерях не разрешалось, очередной вертухай кинул пачку рисунков в огонь, Соостер полез и вытащил. За что лишился передних зубов. После освобождения и реабилитации в 1956-м Юло Ильмару Соостеру останется всего 14 лет жизни. Художник, которому не найдется места в родном Таллине, приедет вместе с женой Лидией, с которой познакомился в лагере, в Москву, станет одним из лидеров неофициального советского искусства, нарисует вместе с Юрием Соболевым первый в СССР полнометражный мультфильм «Стеклянная гармоника» (режиссера Хржановского по сценарию Шпаликова и на музыку Шнитке, причем будет две версии картины, потому что первую уничтожит цензура). Он примет участие в обруганной Хрущевым выставке 1962 года в Манеже. Но до первой своей персональной выставки не доживет.
Дела умерших в заключении экономиста Евгения Сорина, студента Юрия Арнольдова, старшего бухгалтера Веры Гольвек, документы расстрелянного инженера Калистрата Гогуа, письмо директора управления тонкосуконного комбината Марии Ильиной, выжившей в Мордовских лагерях, но так и не увидевшей умершего на Колыме сына, оставляют ощущение еще большей безнадежности, чем истории великих и знаменитых. Живые, записанные на видео свидетельства сидельцев, карты с отпечатками пальцев, начерченные на миллиметровке эскизы декораций для театра Магадана, письма, выброшенные из столыпинских вагонов («не пожалейте копейку или две, вложите в конверт и пошлите по адресу…»), тысячи фотографий, которые демонстрируются в режиме слайд-шоу, — все эти составляющие выставки являются частностями общего лагерного прошлого страны, которая чем дальше, тем меньше хочет в него верить. Основатель и первый директор Единой гидрометеорологической службы СССР Алексей Вангенгейм был расстрелян в 1937-м в том самом Сандармохе, где тысячи захоронений зеков идентифицировал глава Карельского Мемориала Юрий Дмитриев, находящийся уже год как под стражей.
Лет пять назад подобная выставка не обратила бы на себя столь пристального внимания. Лет 20 назад она была бы воспринята как норма жизни и могла стать одной из многих. «Таких выставок должно быть сто, тысяча», — заметил на вернисаже вдохновитель проекта, кинорежиссер Павел Лунгин. Он принимает активное участие в работе Фонда Памяти (Фонд «Увековечения памяти жертв политических репрессий»), созданного год назад по инициативе Музея истории ГУЛАГа.
Открытие состоялось 20 декабря, в день 100-летия ВЧК, и это случайность. В любом случае, работает выставка «Жертвам политических репрессий посвящается» до 4 февраля. И в дни новогодних каникул вход в Мультимедиа Арт Музей бесплатный.