Крашеная блондинка в леопардовых лосинах и кричащем макияже — персонаж анекдотов не хуже Штирлица и Вовочки, однако одеваться в леопардовый принт хотят и любят многие богатые и ухоженные дамы. В причинах этого явления разбиралась «Лента.ру».
В книге «Я намерен хорошо провести этот вечер» лауреата «Русского Букера» за 2015 год Александра Снегирева фигурирует персонаж с характерным именем Жанетта Прохорова. Портрет героини писатель набрасывает буквально несколькими штрихами, и все сразу становится ясно.
«Блондинка царственно сбросила леопардовую шубку мне на руки. <...>
— А почему ваша шуба не испачкана краской? В Европе борцы за права диких животных обливают женщин в дорогих шубах краской <...>.
— Я никогда не хожу пешком, даже по Европе».
Была ли леопардовая шубка и в самом деле из леопарда или из типичного шанхайского барса, как у Ильфа и Петрова, только разрисованного (модные критики называют это «с принтом») под большую дикую кошку — осталось неизвестным, но сути дела это не меняет. Будет леопард натуральным или нет, главное в нем — не происхождение, а пятна. Пожалуй, он самая яркая из возможных иллюстраций антипринципа «казаться, а не быть», но если уж казаться, так огого как казаться. Так казаться, чтоб никому мало не показалось. И в этом его суть.
Одни люди носили, носят и будут носить мех экзотических зверей или то, что пытается притвориться таковым. Не все, но большинство из них — женщины, чисто статистически (если не учитывать лиц из африканских племен, ведущих традиционный образ жизни, и их руководителей вроде экс-президента Заира Мобуту Сесе Секо с его леопардовой шапкой-пирожком от неназванного, но, по слухам, парижского дома моды). Другие никогда не наденут «эту пошлость», основной причиной приводя именно то, что это кричащий китч, а не подлинная элегантность, которая вещь в себе. Третьи — их меньшинство — доводят китч до абсурда: корыстные звезды — чтобы привлечь побольше поклонников, чистые духом фрики — просто прикола ради, кинорежиссеры — ну что тут объяснять, все видели героя Криса Такера в «Пятом элементе», ведущего в декольтированном леопардовом платье. Даже если весь остальной фильм прочно забыт, его забыть невозможно.
Ну и, наконец, есть и те, у кого с леопардом этические либо эстетические разногласия: он им просто не нравится или им жалко зверей. Не только леопардов и тигров. В конце концов, даже если в леопарда покрашен кролик — кролик-то тоже живой. Модные эксперты из живущих под рекламодательской пятой глянцевых журналов или из тех, кто лично дружит с дизайнерами, в те сезоны, когда их респектабельные рекламодатели и талантливые друзья надумывают вдруг поиграть в тигров и леопардов, застенчиво и слегка стыдясь начинают рассказывать про mix&match, о «капельке иронии», которую придают «законченному образу» леопардовые туфли или леопардовые сумки. Это вполне объяснимо и не страшно, потому что ни один рекламодатель и ни один mix&match-эксперт не заставит невинного человека одеться в леопарда с ног до головы: такие вещи делаются только по искренней любви, которой не страшны никакие упреки в дурновкусии.
Умберто Эко в одном из своих эссе для журнала «Эспрессо», позже объединенных в сборнике «Картонки Минервы», написал, что для того, чтобы женщина могла выйти замуж, она должна была волей-неволей соответствовать принятым в обществе эталонам красоты, а в особо тяжелых случаях фатального несоответствия даже мимикрировать под них, переделывать все, от носа до прически. Жертв требовала не красота и даже не мода, а репродуктивный инстинкт, частный случай инстинкта выживания. Если в моде была Брижит Бардо с «бабеттой» на голове — изволь краситься в блонд и накручивать пучок, если нужно было носить мини со шпильками — умри, сломай ноги, но носи. Если для того, чтобы найти партнера, нужно было демонстрировать «героиновый шик», синяки под глазами и начальную стадию анорексии — приходилось идти и на это. А что, все же не ступни с детства бинтовать, как в Китае.
Примерно то же происходило на протяжении истории моды и со знаковыми вещами, к которым, хотят этого сторонники PETA и рафинированные эстеты или не хотят, принадлежит экзотический мех диких зверей и разнообразные его подобия — как похожие до степени смешения подделки, так и стопроцентно синтетические вариации на тему в анилиновых и флуоресцентных тонах. Надо носить леопардовое, значит надо. Было время, и довольно продолжительное, — его отлично описали сначала Пруст, а потом Фицджеральд — когда накинуть на сильно декольтированные плечи леопардовый или тигровый, а то и обезьяний палантин было не дурновкусием, а показателем и богатства, и утонченности.
Экзотические шкуры без оглядки на не существовавшие тогда Красные книги и общества охраны природы привозили из колониальных стран колониальные чиновники или весьма состоятельные торговцы, перепродававшие редкость втридорога. Синтетических мехов еще не придумали, кролика красили совсем уж убого, так что тогдашние тигры и леопарды были почти наверняка натуральными. Их популярность вышла за пределы только рынка одежды: креативная директриса дома Cartier Жанна Туссен, дама практически легендарная, в 1920-х сделала пятнистую пантеру, тоже, по сути, леопарда, неофициальным символом дома, каковым она остается и по сей день. Украшения с хищными кошками с пятнами из черных бриллиантов на белой бриллиантовой шкуре остаются бестселлерами уже почти век.
Мода на эти (что греха таить) очень красивые и возмутительно дорогие меха началось в середине XIX века, а закончилось, по сути, только с «крахом колониализма» — в 1970-е годы, совпав по времени с инновационным прорывом в развитии химической промышленности и активизацией гражданского самосознания и связанных с ними экологических и природоохранных организаций во главе со Всемирным фондом дикой природы (World Wildlife Fund, или WWF). Кстати, активист WWF уже в 1970 году подсчитал, что на шубу кинозвезды Джины Лоллобриджиды ушло 10 тигровых шкур, то есть 1/60 часть тогдашней мировой тигриной популяции. К слову, актриса шубу не сожгла, и травить ее, как сейчас травят Думу и Сергеенко, никто не стал. Как не травили и носивших леопарда Лиз Тейлор или Нэнси Синатру.
Но времена изменились, на арену вышли нежно любящие животных Брижит Бардо (снова она) и жена Пола Маккартни Линда (благодаря которой в коллекциях ее дочери — модельера Стеллы Маккартни — нет и не было ни кожи, ни меха). Начиная с середины 1970-х носить шубы даже из промыслового или искусственно разведенного зверя стало опасно (вспомним сцену с облитой красной краской шубкой Саманты из «Секса в большом городе»), а уж за натурального леопарда или тигра можно и сесть. И, по закону басни Лафонтена (и Крылова) про лису и виноград, люди стали высмеивать «леоперда» за китчевую роскошь и превращать идею благородного меха в пародию на самого себя вроде причесок с характерными пятнами или лосин и нижнего белья в духе «дикая кошечка». Каковые предметы, будем честны, и вправду ужасны почти всегда и почти на всех.
Почти, но не на всех: если вернуться к Эко и его постулате о временности, существуют времена и моды, когда носить леопардовый принт девушки репродуктивного возраста просто вынуждены. Сначала это были времена лютой эмансипации женщин Запада начала 1980-х, когда они стали свободно разводиться, учиться, работать, ходить в ночные клубы и носить туда пиджаки с широченными плечами и золочеными пуговицами. Увы, леопардовые пиджаки, а иногда и с леопардовыми лосинами.
Второе массовое пришествие псевдолеопарда пост-природоохранной эры случилось в жирную пору нефтяных денег начала нулевых. Испуганный и слегка оголодавший после кризиса 1998 года золотой миллиард резко возжелал роскоши, и он эту роскошь получил. Молодые старлетки, богатые зрелые дочки и очень богатые пожилые вдовы нуворишей на Западе и «нефтяные рублевские жены» без возраста в нашей стране оделись, разумеется, во все леопардовое, и это считалось нормальным — как и логотипы на всех возможных местах тела, сумки с чудовищными золотыми деталями (по цене малолитражки) и гигантские бриллианты.
Это было особенно контрастно с едва миновавшей на тот момент кризисной модой на гранж и минимализм, too much, однако же те, кто мог себе это позволить, — позволял. Король леопардового принта Роберто Кавалли сейчас едва ли не разорен, а в те времена он был на пике моды и популярности, его в начале нулевых носили на руках российские поклонницы на открытии бутика в Третьяковском проезде, а леопард (вместе с позолотой) был везде, включая посуду, сантехнику и предметы быта.
Сейчас носить леопардовые шубки, сапожки, лосины и прочее — если не китч, простительный юным девушкам (одевающимся так в чаянии попасть в объективы стрит-фотографов на периферии недель моды), то ужасный анахронизм. Женщины, которые, подобно одному российскому дипломату, носят шубки из норки с леопардовым принтом на аллеях Центрального парка и Пятой Авеню, действительно существуют, и они действительно очень богаты. Но юны они были двадцать (если не, о ужас, сорок) лет назад, — точно как Саманта из «Секса». И сейчас их чуть посекшиеся меха, поблекшие стограммовые золотые пуговицы и не сдающаяся под напором лет помада цвета фуксии на дряблых устах, конечно, имеют право на существование — но, пожалуй, как антропологический артефакт и ностальгическое воспоминание, а не пример для подражания. Хотя, разумеется, мода циклична и все может снова измениться.