На русском языке в издательстве «СЛОВО/SLOVO» выходит книга «Гала и Дали. Зазеркалье», в которой историю любви художника и его жены и музы рассказывает близкая подруга семьи Доминик де Гаске. Летом 1979 года она впервые появилась у четы Дали, представившись ясновидящей и гадалкой на картах Таро. Потом она была частым гостем в доме, слушала рассказы Галы о первом муже Поле Элюаре, о возлюбленном Максе Эрнсте, о сюрреализме, любви с первого взгляда к Дали и об их непростом браке. Соавтор Доминик де Гаске Пакита Льоренс Верхес — жена мажордома четы Дали, которая вместе с мужем более 30 лет разделяла повседневные заботы о семье Галы и была свидетелем их повседневной жизни. «Лента.ру» публикует фрагмент воспоминаний.
Для Галы эта любовь с первого взгляда была не первой, а Дали еще не знал столь сильного чувства — ведь нельзя считать таковыми его чувства к подружке детства Дуллите или его мечты о маленькой воображаемой Галючке, которую впоследствии он идентифицирует с Галой.
Я читаю Паките отрывок из «Тайной жизни Сальвадора Дали»:
«Именно в оптическом театре г-на Траитера я впервые увидел поразивший меня силуэт русской девочки. Она явилась мне, укутанная в белоснежные меха, в русской тройке, за которой мчались волки с фосфоресцирующими глазами. Она смотрела прямо мне в глаза с выражением горделивой скромности, и у меня сжалось сердце. Выразительные ноздри и глаза делали ее похожей на лесного зверька. По контрасту с их поразительной живостью черты всего лица были гармоничны, как у рафаэлевской Мадонны. Гала? Я знаю, это была уже она!»
Появление Галы в жизни Дали было вторжением мечты в реальность — воплощением мечты. В Кадакесе Гала становится Кармен, и Дали, робеющий девственник, запутавшийся в своем нарциссизме, совершенный подросток в своей борьбе за существование и в стремлении символически убить отца, обычного провинциального нотариуса, переживает первую любовь. Он немного бунтовщик, как герой Достоевского. Гала — состоявшаяся женщина, поэтому она внушит Дали уверенность в себе, которую сама уже приобрела, чтобы он мог побороть свою робость и утвердиться как творческая личность: одновременно художник и писатель. Она опережает его. Она уже давно избавилась от гнета потаенных желаний и поможет Дали освободиться от детских страхов по отношению к собственной сексуальности. Так что Дали, в свою очередь, тоже сможет состояться как мужчина и художник.
Кстати, Стефан Цвейг, современник Дали, романист и эссеист, автор написанного в 1932 году эссе о Зигмунде Фрейде «Врачевание и психика», сравнивает сообщение об обнаружении истоков неврозов в подавлении сексуального желания с «выстрелом в церкви». Феноменальное открытие Фрейда относительно желания заключается в том, как отмечает тот же Стефан Цвейг, что «оно может выражаться и высвобождаться путем нормальных и естественных половых актов; оно также может одухотворяться и совершать грандиозные деяния в области искусства или религии». Встреча Галы и Дали — это одновременно удовлетворение желания, до того невыраженного у Дали, что являлось причиной его истерических припадков, и достижение возможности преобразования этой чувственной энергии в творчество.
«Гала была музой и любимой моделью Дали, но главное — спутницей всей его жизни», — утверждает Пакита. Но прежде всего она проводник, Градива, шагающая с улыбкой. Их знакомство это не только встреча сердец и тел, это духовное слияние. Если Дали — фантазер, то Гала — провидица. Оба они обладают свойственной усердным алхимикам чувствительностью к малейшей детали внешнего мира. Он отражается в их внутреннем мире и преобразует обоих, и его, и ее. Гала — женский двойник Дали. Она дает ему возможность восстановить первоначального андрогина.
Они неразделимы, как Тристан и Изольда или Кастор и Поллукс. Стоит вообразить себе силу характера Галы, сумевшей приспособиться к этому маленькому Порт-Льигату и крошечной хибарке, которую они приобрели благодаря Лидии и получив деньги от виконта де Ноай за будущую картину. Отвергнутому отцом, изгнанному из Кадакеса Дали необходимо было проявить упорство и стойкость. Гала была женщина необыкновенная, с юности она читала не только русских авторов, но и французских поэтов. Более того, хотя сама она литературных произведений не писала, ее голос звучит в письмах к Элюару, в стихах, о которых сам поэт говорил, что это она ему их надиктовала, и в «Зримой женщине». И, разумеется, она дала нам возможность услышать свой голос в «Интимных дневниках». Ее истинным предназначением было высказаться через мужчин, которых она любила. То есть речь идет о силе воздействия на мужчин, находящихся под ее влиянием, через любовные связи, а, следовательно, почти можно говорить и о подлинном совместном творчестве.
С ее стороны большим великодушием, а возможно, даже жертвенностью, было отдавать предпочтение произведениям тех, кого она любила.
Не является ли это влияние на мужчин следствием ее дара ясновидения? Мне кажется, Дали отвечает на этот вопрос в «Тайной жизни», высказывая предположение о том, что дар ясновидения и параноидально-критический метод сочетаются друг с другом, чтобы предложить определенное видение мира. «Параноидально-критическое толкование изображений, навязанных моему восприятию бурными событиями моей жизни, столь частых феноменов “объективной случайности”, которые сопровождают мои самые незначительные действия, так вот, толкование всего этого — не что иное, как попытка придать знакам, пророчествам и предзнаменованиям “объективную связь”».
В искусстве и в жизни все дело в восприятии, а сопровождающаяся ясновидением или гиперпроницательностью чувствительность к внешним знакам соответствует тому, что принято называть «магией».
Кстати, Дали замечает: «Если мне иногда удается предсказать некоторые ближайшие события, Гала зато подлинный медиум в научном смысле слова. Она никогда не ошибается и гадает на картах удивительно точно. Так, она предсказала срок жизни моего отца, самоубийство Рене Кревеля и день объявления войны Германией».
Тогда я вспоминаю, что давным-давно, когда я гадала для Галы и наблюдала за ее манерой чтения по картам, мне случилось спросить у музы, предвидела ли она свою встречу с Дали. Гала рассказала, что гадала себе во время поездки в Азию на поиски Элюара. Поль был явно разочарован бесконечными спорами сюрреалистов и однообразной работой в сфере недвижимости вместе со своим отцом. К тому же он впал в полную растерянность из-за любовного треугольника, возникновение которого сам спровоцировал, а взять под контроль ситуацию на эмоциональном уровне не сумел, а потому бежал, оставив Галу и их общую дочь Сесиль на попечение родителей. Она сообщила мне, что попросила у друзей сумму, необходимую, чтобы морем отправиться на поиски Поля, уже понимая, что эта юношеская влюбленность превратилась в нежность, в которой, конечно, еще сохранилось желание, но безумной любви уже не было. Однажды душным и влажным тропическим вечером она обнаружила Поля в Сайгоне, как ей уже показали карты XII и XVI — Повешенный и Башня.
На этих картах можно видеть связанного и повешенного за ногу человека, напоминающего зверя в западне, и разрушающуюся башню. Затем, сказала Гала, она покрыла эти, прочитанные как подтверждение подвешенных и завершенных отношений, карты арканом VI Влюбленные, предвещающим знаменательную встречу с Магом, арканом I: фокусником Сальвадором Дали! И, наконец, Колесо Фортуны, аркан Х, возвещающий о начале нового цикла, завершил гадание.
Я вспоминаю, что Пакита Буэтас боялась карт и глаз Señora, и поэтому не хотела подвергаться риску узнать свое будущее. Гала отказалась погадать Артуро. Что же касается Пакиты, она не очень уверена, ей не страшно, возможно, она в это даже не верит, но в то же время немного взволнована.
Мне кажется, с Дали Гала обрела свою русскую душу, которую, наверное, в безудержном стремлении влиться в мелкобуржуазное общество Гренделей — родителей первого мужа — она затаила где-то глубоко в себе.
Вдобавок оба — православная Гала и католик Дали — были мистиками. Значит, Каталония и маленький «порт приписки» Порт-Льигат заставили встрепенуться ее душу. В этой волшебной обстановке она обрела здоровье и по-настоящему расцвела. Эксцентрическая натура Дали нашла отклик в ее фантастическом характере. Гала — это икона, образ религиозного лика в православной христианской традиции. Он воплощен в одной из картин Дали, «Мадонна Порт-Льигата» (...)
В юности в Москве Гала дружила с художниками и запоем читала Толстого, Тургенева, Пушкина. Так что вполне возможно, что, даже «далинизировавшись», она сохранила в своем характере отголоски восторженности славянской души в соответствии с экзальтацией каталонцев. Видимо, в Париже эта душа стала немного вялой, но Дали своими чудачествами пробудил ее.
Эту поэтическую власть, что проявлялась вне ее, но свои истоки имела в ней, кудесница Гала нашептывала на ухо тем, кого любила (...)
Гала помогала своим любимым стать теми, кто они есть, теми, кем без нее они никогда не смогли бы стать. Гала, женщина-ребенок, была также матерью, любовницей, сестрой, музой, богиней, кудесницей, будущим и ностальгией (...).
В красной, багровой комнате, где я засыпала каждый вечер, возвращаясь из Зазеркалья, в котором провела день, я даже во сне мысленно продолжала наши разговоры, наши прогулки. Я удерживала в памяти очарование острого и пристального взгляда Галы. Казалось, ее проницательные глаза горят внутренним огнем. Ее руки с унизанными перстнями пальцами подчеркивали ритм ее слов, которые она произносила с непривычными мне интонациями своим властным, но певучим голосом.
И я начинаю говорить, словно следуя за внутренним голосом, словно время остановилось, и я все еще там, в Пуболе. Гала рассказывает мне о своем знакомстве с Ампурданом летом 1929 года, об этих необыкновенных утесах: в форме орла, верблюда или головы льва. Она со смехом описывает поведение Дали при их первой встрече. За ухом у него цветок герани, на шее жемчужное ожерелье. Гала делится со мной своим изумлением и восторгом, испытанными ею, когда она поняла, что он существует, мужчина, на поиски которого она отправилась после гадания на картах в далекой стране. «Он был неотразим и обворожителен», — восхищается Гала, и в ее взгляде загорается алчный огонек (…).
Когда я поинтересовалась у Галы, осознавала ли она важность своей роли с самого начала знакомства с Дали, она ответила, что сразу почувствовала — перед ней гений «в необработанном виде». Ее роль музы и спутницы заключалась главным образом в том, чтобы приручить дикого зверя, притаившегося в Дали. Вместе они превратили разрушительные импульсы, которые им удалось направить против них же самих, в созидательный акт. Дали одновременно был ею, Галой, когда писал ее.
Паките хотелось понять, что такое так называемый параноидально-критический метод. Она стала расспрашивать меня о психоанализе. Это наука, ставящая перед собой цель через сознание исцелять болезни, происходящие от эмоционального шока или травмы. Подавленные тайны превращаются в симптомы, а психоаналитик помогает пациенту облечь в слова потаенные дурные воспоминания. Постепенно, при наличии терпения со стороны такого медика, пациент восстанавливает в сознании то, что было в нем скрыто, понемногу освобождается от этого и выздоравливает.
Кстати, в июле 1938 года Дали встречался с Фрейдом, но не как пациент, а просто ради удовольствия, и набросал рисунки на тему его смерти. Они оказались вещими, потому что знаменитый доктор действительно умер спустя год, в сентябре 1939-го.
Пакита тонко замечает, что, если она правильно поняла, Гала читала события по картам, а вот Дали передавал их в рисунках. Вот именно, и об этом так сказал Рембо:
«Я […] ведал то, что никому не явлено вовек».
Что же касается параноидально-критического метода, он критически конкретизирует бредовые идеи и фантазмы, выпадающие на нашу долю; речь идет о том, чтобы попытаться понять систему, которая их объединяет, затем интерпретировать их значение, структурировать их и, наконец, преобразовать в творчестве.
Когда-то Гала рассказала мне, что, визуализируя свои бредовые галлюцинации, Дали сразу претворял их в знаки и объекты. Одновременно художник освобождался от гнетущего его страха смерти и тревоги, вызванной уходом тех, кем он дорожил.
Дали вводил бред в реальность под влиянием чрезмерного возбуждения, вызванного трамонтаной и элементами своей собственной космогонии. Этот фантанстический пейзаж мыса Креус, который часто присутствует в творчестве художника, послужил также фоном для антиклерикальных и богоборческих образов фильма «Золотой век» Луиса Бунюэля, как и Дали, покоренного красотой тех мест.
Паките хотелось бы, чтобы наши разговоры никогда не кончались, потому что возможность переживать прошлое позволяла ей продолжать жить настоящим, она интересуется, так же ли Гала любила Поля Элюара, как Сальвадора Дали.
Помню, это было в саду, где среди зелени, словно в невесомости, парят воздушные слоны. Я попыталась выяснить, испытала ли Гала при встрече с Дали в возрасте тридцати пяти лет тот же восторг, что в свои восемнадцать, когда в санатории Клаваделя познакомилась с Полем Элюаром.
Несколько секунд она молчала — возможно, даже минуту, — а потом ответила мне со свойственной ей убедительностью. С Полем это было впервые. Ей показалось, что она пребывает в том состоянии блаженства, какое случается лишь один раз в жизни. Она была юной, девственницей, воспитанной в православной вере. Она преклонялась перед Полем. Между ними установилось безграничное согласие. Она всегда, даже в юности, находилась под очарованием поэзии, потому-то этот молодой французский поэт покорил ее. Затем к их духовному согласию прибавилась большая доля чувственности. Поль открыл для нее плотскую любовь. Он обожал ее всю жизнь, даже несмотря на то, что она не была его единственной любовью. Он продолжал писать ей откровенные признания, когда она уже жила с Дали, и даже накануне своей женитьбы на Нуш, его второй жене.
Гала взяла томик стихов и вслух по-французски прочла мне отрывок из поэмы Поля Элюара:
Ее глаза — два маяка
Глядящие из-подо лба.
И нагота
Почти прозрачная
Навязчивых идей
Сметет несказанное слово.
Она стирает образы и ослепляет
Любовь с ее строптивыми тенями.
Ей нравится любить самозабвенно!
.
Гала мечтательно промолвила, что Поль был женат трижды, но любил только ее. А вот она перешла от безумной любви к Полю к любви действенной, превратившейся в непреодолимую страсть к Дали. Поль был великим французским поэтом, французский был языком сердца Галы, но Дали был гениальным художником, и испанский стал для нее языком души. В то же время с каждым из них она всегда чувствовала себя немного изгнанницей, которая уходит, не оборачиваясь. Она доказала свою поразительную способность приспосабливаться: вырванная из своей родной России, она корнями вросла в Париж, а потом в Каталонию, а также в Америку, куда они ежегодно возвращались. Возможно, она развила в себе это умение забывать, чтобы не страдать. Помнится, тогда я напомнила Гале фразу Ницше о том, что способность забывать есть признак психического здоровья. Гала ответила: «Особенно это касается любви. В любви надо забывать, иначе умрешь или не сможешь больше любить. Необходимо заново создавать себя, а для этого — забывать». Ее русская семья не навещала ее в санатории, а ведь они любили ее: и мать, и братья, а особенно сестра Лидия. И отчим тоже… Так что русским свойственно отсутствие чувства меры, а потом забвение, это у них в характере. К тому же они верны себе, что дает им особое представление о любви. Они, евразийцы, в частности жители Казани, откуда она родом, понимают ее по-своему, не так, как европейцы. Это цельные натуры, но в то же время они не верят в продолжительность, в значение времени. Местность формирует их, накладывает на их чувства отпечаток, придает им — Гала была в этом уверена — пылкий нрав, гораздо более выраженный, чем тот, что был получен ими при рождении.