В прокате — режиссерский дебют Данилы Козловского, выполненный в неожиданно ставшем главным для российской киноиндустрии жанре спортивной драмы и повествующий об искуплении грехов бывшим лидером сборной страны по футболу. Кроме того: режиссерский апокалипсис в Иране и приключения нигерийца в Мексике.
За десять с небольшим минут до конца матча сборная России летит Румынии в «Лужниках» 0:1 — так что капитан Юрий Столешников (Данила Козловский) берет игру на себя: разворачивает финтом в сторону одного соперника, обходит на скорости второго и получает по ногам в штрафной. Реализовывать одиннадцатиметровый Столешников, потрепав по затылку штатного пенальтиста, идет сам — и запускает паненку прямо в руки вратаря. То, что лидер сборной вытворяет после этого конфуза, представляет собой своеобразный антифутбольный флэш рояль: сзади подкатывается в центре поля под беззащитного румына, в ответ на красную карточку толкает судью, отвешивает люлей одному выбежавшему на поле болельщику и, провоцируя на трибунах беспорядки с участием ОМОНа, демонстрирует неприличный жест остальным.
За этот удивительный — и уникальный по футбольным меркам — перформанс Столешникова не только дисквалифицируют на двенадцать месяцев, а заодно спроваживают не только из сборной, но и из «Спартака»: игровая карьера 34-летнего спортсмена, то есть, закончена. Но то игровая — два года спустя копающуюся в регбийной грязи и самоуничижении звезду неожиданно позовут тренировать только что вышедший в ФНЛ провинциальный «Метеор». Впереди — интересные отношения с президентом клуба Ларой (Ирина Горбачева) и еще более интересные с врачом Варей (Ольга Зуева), медленное, не на жизнь, а на смерть, завоевание доверия привыкшей филонить и сливать команды (среди актеров — падшие звезды русского футбола Дмитрий Сычев и Алан Гатагов), уроки мудрости от тренирующего детишек «Метеора» аксакала Адольфыча (Владимир Ильин) и, наконец, неожиданный спурт подопечных Столешникова по сетке Кубка России, в финале которого провинциалов ждет тот самый «Спартак».
Режиссерский дебют самого востребованного актера страны, в интервью обещавшего показать футбол на киноэкране так, как его не снимали еще никогда в мире, на поверку действительно флексит изо всех сил. В спортивных сценах камера норовит забраться туда, куда не лезут телетрансляции — дать крупный план за крупным планом переходящего из ног в ноги мяча. За пределами стадиона «Тренер» не упускает ни одной возможности уйти в аэросъемку — хоть над «Лужниками», хоть над новороссийскими стройками. Такая показушная манера съемки предсказуемо работает на нагнетание пафоса — по идее вынуждая сюжет этот пафос ради баланса сбивать. Но это по идее — на деле же «Тренер» беззастенчиво воспроизводит духоподъемный канон спортивной драмы в его американском изводе двадцати-тридцатилетней давности (даже президент в юбке, похоже, подсмотрен у «Каждого воскресенья» Оливера Стоуна).
Оборачивается это той же самой проблемой, что и во всех случаях, когда российское кино пытается на голубом глазу играть в чистый жанр — если в футбольных терминах, то мячом в свои ворота. Чистого жанра не осталось и за рубежом — в отечественном же кино попытки его воспроизвести неизменно сталкиваются с сопротивлением самой русской жизни, тут же высвечивающей фальшь в драматургии, актерской игре, стиле. В случае «Тренера» это сопротивление оказывается заметно даже не натренированному на спортивное зрелище взгляду: сколько ни летай камерой над стадионом новороссийского «Черноморца» и не подменяй Сычевым с Гатаговым игроков уровня второй лиги, привлекательнее российский футбол не станет. Чем грандиознее Козловский иллюстрирует невиданный кубковый успех «Метеора», тем сильнее зудит знание: в финале реального кубка России через три недели сыграют даже не один, а два андердога — курский «Авангард» и «Тосно». Степень ажиотажа российской футбольной общественности на этот счет вы можете представить себе сами — на трибуны зрителей, при всех своих талантах, не завлечет даже Данила Козловский.
Опасным бизнесом в фильме Нэша Эдгертона оказывается... фармацевтика — но, надо отметить, не простая. Компания, в которой трудится топ-менеджером выходец из Нигерии, умница и трудяга Гарольд (Дэвид Ойелово), владеет заводом в Мексике, где по секретной инновационной формуле производятся таблетки из марихуаны. Формально тут нет никакого криминала (продажи идут в легализовавших каннабис штатах), если не считать того факта, что начальство Гарольда — его друг по колледжу Ричард (Джоэл Эдгертон) и ледяная стерва-президент Элейн (Шарлиз Терон) — тайком продает излишки мексиканским наркокартелям. На носу у компании тем временем важное слияние, так что баронов надо сливать — и именно Гарольду в планах Ричарда с Элейн отведена роль козла отпущения, даже несмотря на тот факт, что только его отпечаток пальца открывает хранилище с формулой заветных таблеток. За ней, к слову, гоняются не только ушлые фарма-магнаты и картели, но и лузер-музыкант (Гарри Тредэвэй) на пару с подружкой (Аманда Сейфрид). Еще не пошла голова кругом? Представьте состояние благонамеренного бедолаги Гарольда.
Интенции режиссера Эдгертона и его сценариста Мэттью Стоуна очевидны — не случайно Стоун работал над сценариями коэновской «Невыносимой жестокости» и такого тарантиноида второго ряда, как «Дестини включает радио». «Опасный бизнес» смотрится, как пастиш из «Большого Лебовского» и «Криминального чтива» — в отсутствие формальной изобретательности обоих фильмов. Не то, чтобы на уровне и юмор — так нигерийское происхождение Гарольда дает авторам повод не раз, а два пошутить на тему нигерийских писем счастья (очень свежо в 2018 году!) Впрочем, если остроумие Стоуну регулярно изменяет, будет глупо отрицать его чувство драматургического ритма — даже когда повороты сюжета в «Опасном бизнесе» предсказуемы, они по крайней мере не заставляют себя ждать: заскучать зрителю этот фильм в итоге так и не дает. Во многом это заслуга Ойелово (убедительного на экране более-менее всегда, играй он хоть Мартина Лютера Кинга в «Сельме», хоть астронавта в «Парадоксе Кловерфилд») и других участников актерского состава — чего у режиссера Нэша Эдгертона не отнять, при его склонности чересчур наглядно мошенничать, скрывая от публики впоследствии ключевую для истории информацию, так это умения работать с артистами. Что, впрочем, объяснимо, учитывая, что играющий здесь одного из комбинаторов Джоэл Эдгертон приходится постановщику братом.
«Свинья» иранца Мани Хагиги начинается с почти лошадиного заряда самоиронии — с убийства... самого Мани Хагиги: отрезанную голову кинематографиста обнаруживают в канаве на одной из тегеранских улиц. На лбу у покойника выцарапано «Свинья» — не то посмертная характеристика, не то фирменный автограф от убийцы: это уже четвертая его жертва, все — режиссеры. Среди иранской кинобогемы начинается понятная в таких обстоятельствах паника. Сильнее всего шалят нервы у ветерана индустрии Хасана Касмаи (Хасан Маджуни), прославившегося фильмом «Рандеву на скотобойне». У этого постановщика и так хватает проблем: он уже два года в черном списке и вынужден снимать рекламу дихлофоса, его всюду преследует нездорово назойливая сталкерша, а что хуже всего — главная звезда (Лейла Хатами из оскароносного «Развода Надера и Симин») изменяет с другим режиссером, причем во всех смыслах. Ну и, наконец, совсем до белого каления Хасана доводит собственное эго: почему этот проклятый серийный убийца, раз уж он такой киноман, до сих пор не добрался до него? Не считает за приличного режиссера?
Отрубленные головы и не внушающие доверия следаки, осмеяние социальных сетей и грязное белье культурной элиты, наркогаллюцинации и карнавальные оргии, даже старушка с антикварным ружьем — Хагиги, автор мощнейшего триллера «Приходит дракон» (у которого тоже был заметный и очень стильный киноманский акцент), нагнетает абсурд с каждым поворотом сюжета. «Свинья» не дает зрителю опомниться так старательно, что трудно не заподозрить режиссера в том, что он нарочно заметает следы — прячет в обертке черной комедии и треш-триллера нечто повесомее пилюли чистого развлечения. Может быть, даже булыжник?
Так, пожалуй, и есть: «Свинья» при всей своей легкомысленности абсолютно серьезна в деталях и в выборе фона: этот причудливый киномутант оказывается вполне адекватным тому мутному, странному, подчиняющемуся парадоксальной логике организму, которым является современная иранская киноиндустрия. Черные списки и аресты режиссеров, лютая дичь на экранах и ханжи с дураками в кинозалах — может быть, Хагиги в «Свинье» и обходится без прямых обвинений и оппозиционной риторики, но чувство тотального абсурда мира, в котором ему приходится (рискуя головой, ха-ха) работать, он передает очень доходчиво. И напоминает об устройстве далеко не только иранского кино.