Трое российских болельщиков в кокошниках, которые поедали нечто фастфудное на трибуне во время матча Россия — Испания чемпионата мира по футболу, превратились в настоящий мем: их фото воспроизводят на уличных граффити и футболках, а спрос на кокошники на интернет-барахолках и в онлайн-магазинах подскочил в разы. «Лента.ру» проследила историю кокошника, чтобы понять, почему этот аксессуар так символичен для россиян.
В старину на Руси к женщинам всех сословий предъявлялись довольно жесткие требования, касающиеся одежды, обуви и головных уборов. По деталям вещей, их форме, цвету и вышивке на них можно было определить сословие владелицы, место ее рождения и проживания, материальное положение ее семьи и, разумеется, ее матримониальный статус: девица, замужняя, вдова. Замужние женщины не должны были покидать дом без головного убора (отсюда происходит выражение «опростоволосилась» — вышла простоволосой, с непокрытыми волосами, означающее «опозорилась, попала в нелепое положение»).
Семейные женщины носили плотно прилегающую к голове шапочку, под которую полностью убирались волосы, заплетенные, как полагалось замужней, в две косы и обвитые вокруг головы. В зависимости от региона головные уборы могли быть разной формы (порой причудливой — с рожками или в виде копытца) и носили разные названия: кика, кичка (отсюда «кичиться» — хвастаться, гордиться вещами или статусом), сорока, самшура (шамшура), моршень, каблучок. У украинских женщин головной убор назывался очипком.
Молодые девушки в повседневной жизни могли ходить с непокрытой головой, волосы заплетали в одну косу, в нее вплетались ленты. В церковь, впрочем, они тоже должны были покрывать голову (обычно надевали височную ленту, к которой иногда подвешивались украшения-колты, а сверху — платок или полушалок). В праздники девушки носили кокошник — декоративный головной убор в виде гребня. Его название лингвисты выводят из старорусского «кокошь» — «курица», поскольку кокошник напоминает гребешок, но расположенный не ото лба к затылку, как у птицы, а от виска к виску.
Историки быта считают, что кокошник в допетровское время носили во всех слоях населения, включая аристократическую дворянскую верхушку — бояр. Разнилась — в зависимости от состоятельности владелицы и региона — только форма «гребешка» и декор. В основе кокошника был плотный материал (береста, потом толстая бумага), обтянутый тканью: у бедняков это мог быть крашеный лен, позже цветной ситец, у богачей — атлас и парча. Ткань расшивали — тоже по мере состоятельности: у боярских дочек — золотной нитью и жемчугом, у бедных — бисером, тесьмой, цветными нитками.
«Гребешок» прикреплялся к шапочке-волоснику, или «донцу» (коса под него не убиралась) или стягивался лентой вокруг головы. Были кокошники с так называемым «начельником» или «поднизью» — спускавшимся на лоб элементом, часто ажурным (из кружева, бисерного или мелкожемчужного плетения). Формы тоже были разными в зависимости от местных обычаев: кокошник мог быть стреловидным, полукруглым, овальным, возвышался надо лбом или закрывал уши. На боковые части головных уборов иногда подвешивали дополнительные украшения вроде бисерной бахромы или подвесок из мелкого речного жемчуга.
Были особые версии кокошников, которые надевали по исключительно важным поводам. Например, псковский шишак, расшитый жемчугом, носили только первобрачные невесты на свадьбе. Конусообразный, чем-то напоминающий старинный шлем (кстати, русский шлем особой формы тоже назывался шишаком) головной убор украшали спереди шариками-шишечками, которые должны были гарантировать невесте чадородие: «Сколько шишек — столько детишек». Поднизь тоже расшивали жемчугом. Шишак в богатых семьях стоил целое состояние, поэтому передавался по наследству от матери к дочерям в нескольких поколениях. Самые дорогие шишаки из камки или рытого бархата делали мастерицы Торопецкого уезда, поэтому шишак еще называли «торопецким кокошником».
Петр I, модернизируя и вестернизируя старую Русь, активно до грубости вмешивался и в бытовые привычки своих подданных. Полностью переменить низовой уклад, разумеется, ему было не под силу, но дворян он заставил переодеться и побриться. При этом императоре аристократки были вынуждены носить платья с робронами и шлейфами, стягивать ребра корсетами и, конечно же, отказаться от традиционной русской одежды, в том числе от кокошников — их заменили пудреные парики. Но купчихи (кроме самых богатых, чьи мужья метили в почетные граждане и дворяне) и крестьянки остались верны традиционным нарядам. Именно их рисовали на своих пейзанских картинах и прочих пасторалях русские художники, в том числе Тропинин, сам выходец из крепостной среды.
Политическая роль кокошника, если можно так выразиться, проявилась задолго до того, как российские болельщики нацепили эти головные уборы в поддержку «битвы» нашей сборной за право выхода в четвертьфинал чемпионата мира по футболу-2018. Кокошники продемонстрировали свою патриотическую сущность более чем за двести лет до того, сразу после Отечественной войны 1812 года. Франкофильство в среде даже высшей аристократии Российской империи внезапно стало дурным тоном, а любовь ко всему русскому — напротив, вошла в моду.
Едва оправившись от наполеоновского вторжения, российские княгини и графини стали одеваться а-ля рюсс, позировать модным художникам в стилизованных под народные, но чрезвычайно дорогих кокошниках, декорированных не шелковыми лентами и цветными нитками, а дорогим брюссельским кружевом, натуральным отборным жемчугом и крупными драгоценными камнями. Патриотизм — патриотизмом, а мода — модой: простонародный символ превратился в дорогой барский аксессуар.
Это забавным образом сочеталось с тем, что многие русские аристократки из высшего света во главе с княгиней Зинаидой Волконской до войны успели сменить «простонародное» православие на «интеллигентный» католицизм, а дворяне, в свою очередь, женились на эмигрантках-француженках (например, жена декабриста князя Трубецкого была урожденной графиней Лаваль). Это порождало забавные курьезы: например, фрейлина императрицы Марии Федоровны Софья Свечина, католичка по вероисповеданию, позировала Франсуа-Жозефу Кинсону для знаменитого портрета 1816 года именно в русском кокошнике.
Вторая волна русофилии накрыла русское дворянство при императоре Александре III. В архитектурную и интерьерную моду вошел псевдорусский стиль, а женщины снова стали одеваться а-ля рюсс и заказывать драгоценные диадемы, чем-то напоминающие кокошники. В русских костюмах выходили на сцену примы-балерины и оперные дивы в спектаклях на музыку композиторов «Могучей кучки» — например, в «Сказке о царе Салтане» Римского-Корсакова. Но подлинным апогеем этого, как сейчас бы сказали, тренда стал бал в Зимнем дворце, заданный уже сыном Александра III, императором Николаем II. На это потрясающе дорогое празднество была приглашена вся аристократическая верхушка Санкт-Петербурга и Москвы, а также дипкорпус. Но появиться на балу гости могли при соблюдении главного условия: им предписывалось одеться в костюмы допетровского времени.
Лучшие костюмеры Мариинского театра и самые востребованные портные и ювелиры трудились не покладая рук, благодаря чему история сохранила портреты царской семьи и аристократов с впечатляющими родословными, одетых в парчовые опашни, бархатные кафтаны, душегреи, сарафаны и, конечно, кокошники. На украшение этих стилизованных головных уборов ювелиры потратили месяцы работы, килограммы золота и драгоценных камней.
Украшения в стиле русского кокошника были популярны не только при российском императорском дворе. К серебряной свадьбе с британским королем Эдуардом VII его жена, королева Александра, получила от 365 своих подданных во главе с леди Солсбери тиару «Русский кокошник». Тиара из белого золота с почти 500 бриллиантами была сделана по образу и подобию той, что принадлежала родной сестре Александры, жене Александра III Марии Федоровне. Драгоценность изготовили придворные ювелиры Garrard & Co., а спустя несколько десятилетий именно ее надела будущая королева Великобритании Елизавета II на свадьбу с принцем Филиппом.
«Кокошникообразные» головные уборы и детали туалета время от времени появлялись в коллекциях модных дизайнеров. Так, вариации на эту тему были в легендарной коллекции Антонио Марраса в бытность его креативным директором дома Kenzo, принтами в виде кокошников украшала платья Алена Ахмадуллина, а буквально на днях во время Недели высокой моды в Париже в чем-то подозрительно похожем на кокошник прошлась по подиуму модель на показе Elie Saab.
В России же, в XX веке советской, столь пышные драгоценности не были в ходу. Кокошники сохранялись только в этнографических музеях, иллюстрациях к русским сказкам, агитплакатах и в костюмах многочисленных ансамблей народной песни и пляски, включая легендарную «Березку», успешно гастролировавшую по всему миру, и ансамбль Игоря Моисеева. Кокошник стал расхожим агитпроповским образом: уже на излете Советского Союза, в 1985 году, символом Фестиваля молодежи и студентов стала девочка в кокошнике с пятью лепестками цветов пяти континентов.
Поэтому нет ничего удивительного, что именно кокошник появился на трибунах чемпионата мира, а потом и на уличных граффити и футболках как наглядный символ российского патриотизма. Это яркая, броская, заметная не меньше, чем мексиканское сомбреро вещь, при этом лишенная каких бы то ни было негативных или милитаристских коннотаций, присущих, например, условному шлему витязя или буденновке. Кокошник — это мирно, красиво, женственно, а если наши снова выиграют — то и мужественно.