Деревянные храмы — одно из главных сокровищ Русского Севера. Уникальные памятники русского деревянного зодчества все еще можно встретить в самых отдаленных уголках Архангельской, Вологодской и Мурманской областей, а также в Карелии, в Коми и на Таймыре. Однако сегодня большинство из них пребывает в запустении и разрушается. Заняться спасением православных храмов решили организаторы проекта «Общее дело. Возрождение деревянных храмов Севера». Ежегодно они организовывают десятки экспедиций, которые привлекают сотни волонтеров. Координатор проекта Лидия Курицына рассказала «Ленте.ру», как силами добровольцев можно вернуть к жизни 30-метровый храм и что заставляет людей променять комфортный отдых на палатки в российской глуши.
В этом году нашему проекту исполняется 12 лет. За предыдущие 11 лет было более 270 экспедиций и противоаварийные работы в 137 храмах и часовнях — это все именно деревянные постройки. В основном мы работаем в Архангельской и Вологодской областях и в Карелии. Конечно, есть храмы и в Марий-Эл, и в Коми, но туда мы пока ездим не так часто.
Я сама первый раз поехала в экспедицию четыре года назад, причем отправилась совершенно чудесным образом. Я тогда работала в банке и однажды поняла, что хочу что-то делать не для себя. У меня как раз была неделя запланированного отпуска. И вот я открываю «Яндекс» и вбиваю слово «волонтерство». Первое, что мне выдает «Яндекс», — это экспедиции проекта «Общее дело». Я думаю, ну ладно, первое попалось — первое и будет. Я просто отправила туда заявку, пришла на собеседование, и мы сразу поехали в Пинежский район, одно из самых отдаленных мест.
В той экспедиции мы перекрывали кровлю храма Архангела Михаила, это на берегу Онеги, красивейшее место. У храма этого своя история. Во время Великой Отечественной войны туда попала бомба, и она пролежала в этом храме до 2011 года. В советское время его использовали как клуб, и все потом еще смеялись, что танцевали, в общем-то, на бомбе. И вот в 2011 году туда приехали саперы и поняли, что извлечь бомбу нельзя, а обезвредить ее можно только если взорвать — иначе никак. Все, конечно, понимали, что если ее взорвут, то храм разрушится. Потому что он небольшой, деревянный и уже такой обветшалый. В итоге взорвали, а храм устоял — это ведь чудо тоже. Только кровля покосилась, но мы ее поправили, в первую мою экспедицию как раз, положили рубероид, сохранили. А потом приехали профессиональные плотники, и сейчас кровля полностью перекрыта, и даже установлена главка.
Потом, в том же году, я поехала еще в одну экспедицию, и так получилось, что осталась в проекте до сих пор.
Что меня тогда больше всего поразило — это единый командный дух. Все волонтеры, которые тогда поехали со мной, были из разных сфер деятельности, но при этом все помогали чем могли. Чувствовалось такое единение. Все хотят помочь, все утром встают, возвращаются вечером только, при этом все занимаются единым делом, и никто не говорит, что устал или еще что-нибудь. И не потому, что неудобно сказать, а потому, что хочется максимально отдать свои силы, чтобы хоть какую-то лепту свою в это дело внести.
Сейчас у нас в год бывает примерно 60 экспедиций. Два года назад было 57 экспедиций, в прошлом — 64, в этом году вот тоже ориентировочно 64-65 планируется. В прошлом году в наших экспедициях приняли участие более 550 добровольцев. Людей, которые хотят помогать, с каждым годом становится больше. На самом деле это удивительно совершенно, потому что — да, в стране кризис затянувшийся,
тем не менее люди посвящают свой отпуск тому, чтобы за свои деньги ехать на Север, в условия иногда довольно экстремальные. Многие, например, первый раз в жизни целую неделю должны прожить в палатках. Плюс нужно ведь быть готовым к тому, что ты в течение недели будешь жить с новыми людьми, с разными людьми, это тоже бывает непросто.
Я к тому, что надо понимать: это волонтерский проект, добровольческий, и каждый человек тратит свое время, свой отпуск долгожданный на эту экспедицию, чтобы там трудиться, жить в палатках. И при этом человек находит в этой экспедиции что-то для себя, что-то, чего он не нашел бы на привычном отдыхе в нашем понимании. Причем люди, которые съездили один раз, как правило, приезжают снова, уже заранее планируют, что приедут, и к тому же приглашают своих друзей. И вот это, конечно, очень ценно.
Как правило, экспедиция у нас длится одну неделю. В пятницу вечером либо в субботу утром мы выезжаем и возвращаемся на следующей неделе в воскресенье вечером либо в понедельник утром, чтобы люди могли пойти на работу. Есть экспедиции, которые длятся две недели. Это если мы понимаем, что там большой храм и мы технически просто не успеем сделать то, что запланировано.
Поскольку время очень ограниченно, у нас довольно длительная подготовка к экспедициям. Готовиться начинаем с зимы. Например, если храм находится в труднодоступном месте, мы стараемся еще зимой забрасывать туда строительные материалы. Средства на них тоже собираем в течение года. Чтобы, когда туда приедет команда, уже именно работать, чтобы у них была максимально подготовленная площадка. Вообще основная направленность деятельности нашего проекта — это противоаварийные консервационные работы. Консервация заключается в том, чтобы перекрыть кровлю, подлатать, где надо, окна закрыть, чтобы не было протечек. И храм еще простоит лет 20-30 до реставрации.
Если говорить о сложностях в экспедициях... Это, знаете, как посмотреть. Например, сейчас есть у нас такое направление — Кенский волок. Это группа труднодоступных деревень в Архангельской области. Там чудесным образом сохранилось много часовен и храмов, но до них очень трудно добраться: 40 километров надо на снегоходах либо на квадроциклах. Но у нас собралась команда, которой нравится такой экстрим. Вообще командир этой бригады — директор строительной компании, а в свободное от основной деятельности время организовывает такие вот экспедиции. То есть туда даже доехать сложно, а еще и материалы надо доставить. Они вот уже четыре года ездят. Причем у него в экспедициях всегда много новеньких, всем интересно поехать туда, где вообще нет никого.
Местных жителей, к сожалению, все меньше и меньше становится. Деревни вымирают — это ни для кого не секрет. Потому что на самом деле очень сложно жить, суровые условия. Сейчас, когда мы приезжаем, например, в какую-нибудь деревню в Архангельской области, все, кто там живет, более-менее про нас знают, уже наслышаны.
Когда все начиналось только — конечно, по-другому было. Допустим, приезжаешь в деревню, там 10-15 семей живут. Бабушки, дедушки. На лето к ним еще внуки приезжают из городов, дети. И вот, представляете, живут они спокойно в глуши. Неподалеку есть какая-то деревянная постройка. Очень часто люди даже просто не знают, что это храм. Ну, был там склад какой-нибудь, конюшня, еще что похуже. Они привыкли, что есть такая деревянная постройка — ну и что.
Потом приезжают какие-то люди, говорят, что они из Москвы — что уже удивительно, и начинают что-то делать. Сначала это, конечно, вызывает некую настороженность. Трудно поверить в это: что приезжают, что-то бесплатно делают и ни от кого ничего не требуют. Но вот ты, ничего никому не доказывая, начинаешь что-то делать. Потом идешь к местному дедушке или к бабушке, расспрашиваешь, как этот храм выглядел раньше, о воспоминаниях, которые с ним связаны, — может, кто-то что-то помнит. Потом просишь фотографии, привлекаешь к элементарным работам, просишь косу и так далее. И получается так, что к концу экспедиции они сами уже приходят, помогают, дают какие-то советы, и это тоже очень ценный момент.
Когда работы закончены, мы стараемся сделать так, чтобы кто-то из местных жителей взялся присматривать за этим храмом или часовней. Потом к ним приезжают гости, туристы, и очень часто местные жители начинают водить их к храму, рассказывать о нем. И это не один случай такой. Таким образом люди постепенно приобщаются к церковной жизни. Например, есть замечательная деревня Турчасово в Онежском районе. Там мы познакомились с местной жительницей, которая как раз приглядывает за храмом, восстановленным в ходе наших экспедиций. И, представляете, она каждую неделю ходит туда и читает акафист, как они договорились с волонтерами. Вот это, конечно, удивительно и ценно — когда местные жители продолжают следить за храмом, что-то делать.
Конечно, мы всегда надеемся, что в дальнейшем в этих храмах, даже в самых отдаленных, будут проводиться богослужения. Но тут есть огромная сложность. Знаете, священство северное, батюшки северные, они сподвижники великие. Там на одного священника — храмов на 500 километров в округе, многие заброшенные, труднодоступные, и все их надо так или иначе окормлять. Мы как всегда стараемся сделать? В конце каждой экспедиции приглашаем священника, чтобы он отслужил молебен. Например, на июль у нас была запланирована экспедиция — храм далеко находится, в Верхнетоемском районе Архангельской области. Батюшке, чтобы туда приехать и отслужить молебен, нужно было шесть часов в дороге провести. Конечно, и мы, и местные жители были очень ему благодарны.
Или, например, храм Владимирской иконы Божией Матери в Онежском районе. Огромный храм, 30 метров в высоту, памятник федерального значения. Там работают профессиональные плотники-реставраторы, к ним в помощь мы еженедельно отправляем новых волонтеров. 26 июня там была служба, на которую приехали епископ, руководитель нашего проекта отец Алексей из Москвы, два местных батюшки из районного центра Онеги. Это событие, конечно, великое было — первая литургия божественная за 90 лет, с открытия храма. Сейчас там есть батюшка, который живет в нескольких километрах, и мы надеемся, что потихонечку там жизнь возродится. Никто не говорит, что еженедельно будут службы, потому что это просто физически невозможно, но тем не менее.
Что касается привлечения на Север новых священников… Знаете, когда я поехала в свою первую экспедицию, мы поездили по многим местным храмам и действующим монастырям. Познакомились, например, с наместником Артемиево-Веркольского монастыря, и оказалось, что он из Москвы почти — из Королева. Потом познакомились с настоятелем подворья одного из монастырей. Он оказался тоже из Москвы. В общем-то, как выяснилось, очень многих священников — причем молодых, то есть им по 40-45 лет, в расцвете сил, скажем так, — направляют на Север именно из Москвы. Меня это очень удивило.
Северные храмы, конечно, особенные. Мы объездили уже почти все храмы, например, в Онежском районе, вдоль реки Онеги, практически во всей Архангельской области, в Карелии… И ни один из храмов нельзя назвать типичным. Ни у одного из них нет аналога, каждый уникален. Как говорят плотники, с которыми мы часто общаемся, северные деревянные храмы строились не по проекту, а по душе. И это действительно так. Это чувствуется, когда заходишь в храм, когда приходишь на утреннюю или вечернюю молитву. Совершенно особенная атмосфера.
Почти в каждой экспедиции мы сталкиваемся с каким-то чудом или узнаем какую-нибудь историю о чуде. Например, есть такая деревня Щелково, тоже в Архангельской области, тоже Онежский район. Там есть остров, на котором раньше располагалась огромная деревня. В центре этой деревни была часовня Покрова Пресвятой Богородицы. Однажды там случился пожар, вся деревня сгорела, а эта часовня сохранилась. Сейчас единственное сохранившееся там здание — это часовня. Нам часто задают такой вопрос: «Зачем вы вообще ездите в эти заброшенные места, никому не нужные?» А ответы — они сами собой приходят, как в случае с этой часовней, например: не просто же так она там сохранилась, да?