В честь 80-летия Владимира Высоцкого и накануне дня его памяти (поэта не стало 25 июля 1980 года) Еврейский музей и центр толерантности открыл посвященную поэту выставку и выпустил книгу, позволяющую понять, кем он был для своей страны. Высоцкий как поэт, актер, денди, а главное — как миф — в материале «Ленты.ру».
Завершившийся на днях мундиаль помог, как ни странно, восстановить в памяти этот важный для всех момент смерти Владимира Высоцкого (1938-1980) — в разгар Олимпиады, с которой футбольный чемпионат вполне сопоставим по масштабам. Почти 40 лет назад Москва была вылизана и максимально очищена от людей, контакты с иностранцами сведены к формальному минимуму. На этом безжизненном фоне дикое неформальное столпотворение — бесконечная очередь из отчаявшихся проститься с кумиром, которая спускалась по обеим Радищевским до набережной Яузы, казалась — да и была — явлением немыслимым, инопланетным.
На выставке в Еврейском музее и центре толерантности (ЕМЦТ), которая открыта до 23 сентября, вы ничего такого не увидите. Но важна она уже потому, что никто, кроме ЕМЦТ, круглой даты, похоже, не заметил. «Коридоры. Семь миров Владимира Высоцкого» — проект, досконально воссоздающий не обстоятельства жизни и смерти поэта и не аутентичную обстановку его времени, а атмосферу песен, декорации, в которых обитали персонажи — Витька с Генкой, Евдоким Кириллович и Гися Моисеевна из «Баллады о детстве», с которой начинается жизнеописание Высоцкого. Выставка тоже начинается с нее.
«Прошел он коридорчиком и кончил стенкой, кажется», — спел Высоцкий в 1975-м, и устроители проекта, апеллируя к цитате буквально, выстроили анфиладу тех самых «комнаток» из песни. На «тридцать восемь» места не хватило — в узкий боковой проход Бахметьевского гаража их втиснули всего семь, по одной на песню. Песни звучат в наушниках, пока зрители, осматриваясь в тесных помещениях и переводя взгляд с эмалированного бидончика (как у бабушки на даче) на черный эбонитовый телефонный аппарат, старую вешалку, замызганное, никогда не мытое окно, — проникаются атмосферой забытой эпохи. Непонятно, чего тут больше — радости узнавания примет из детства, ужаса от правдоподобных деталей, восхищения от того, как ловко и точно все воссоздано.
Тут действительно все не «как родное», а именно что «родное» — если вы не распознаете с ходу кухонный стол из нищей коммуналки, так замрете в восторге перед игрушечной лошадкой, как на детских папиных снимках, стертой метлахской плиткой и семечками в алюминиевой плошке. Есть в анфиладе генералиссимус на перевернутой газете и военный окоп (привет панораме «Сталинградская битва» в Волгограде), «оттепельная» парочка у подъезда и стоячий пивняк, тюремный коридор с вертухаем и — а как же без нее — психушка из песни, из которой хоть строчку каждый помнит наизусть. Ян Визинберг, сочинивший экспозицию, рассказывает, что полгода он и его команда собирали предметы для выставки, даже полдома из белорусской деревни привезли.
Здесь и правда все как в кино, даже лучше — как в хорошем кино, ведь и команда, сделавшая «Коридоры…», состоит из киношников: художником-постановщиком стал Андрей Понкратов, работавший на трех фильмах Звягинцева и одном Серебренникова, свет выставлял Владислав Опельянц, снимавший в качестве оператора «Заложников», «Ученика», «12» и «Лето». Названия картин — как знаки качества, чемпионские титулы. Глава команды Ян Визинберг — креативный директор компании Lorem Ipsum, которая разработала, в частности, мультимедийные инсталляции для Ельцин-центра в Екатеринбурге. Они же сняли «Полет над Москвой» для парка «Зарядье». Работу Lorem Ipsum можно увидеть и в постоянной экспозиции ЕМЦТ — это обновленный послевоенный раздел, где идет речь о разгроме Еврейского антифашистского комитета и «Деле врачей». Там есть, например, камера Лубянской тюрьмы с аутентичной тюремной дверью.
Выставка, таким образом, логично встроилась в постоянную экспозицию, являясь отчасти ее продолжением. Даже если вы пришли на «Коридоры…» — стоит полюбопытствовать и углубиться в музей, в котором, вспомним, существуют не только предметы, но и ожившие герои. В анфиладе они тоже есть — художник по костюмам, одевшая героев половины упомянутых выше фильмов, постаралась и для персонажей выставки, населенной безголовыми чудищами (черновик «Баллады о манекенах» 1975 года висит тут же на стене). Вместо голов у разодетых манекенов — у кого фомка, у кого бутылка, — понятные, но слишком очевидные аллюзии на песни Высоцкого. Каждая комната, хочется сказать по-театральному «сцена», так подробно проработана, что, кажется, и часа не хватит, чтобы все рассмотреть. Хотели сделать тотальную инсталляцию, чтобы рождала, как у Ильи Кабакова, у каждого свои эмоции, а получился кинокадр. В фильме кадр держится секунду, а то и меньше: что успели рассмотреть — то и успели, тут же он застыл навсегда. А для бесконечного созерцания слишком много деталей.
Зрители тем не менее в восторге. Да, кто-то спрашивает, почему, собственно, выставка в Еврейском музее, а прочитав биографию и услышав — видимо, впервые, «В Риме жили евреи Высоцкие … » — вздыхает про себя: «Как, и он?...» Но радость узнавания побеждает. Предметы интересуют посетителей явно больше, чем песни, хотя рукописные черновики из РГАЛИ проливают свет на тайны сочинительства и множество правок — например, «Письма в редакцию телепередачи "Очевидное — невероятное" с Канатчиковой дачи» позволяет представить себе, каким мучительным был процесс и иллюзорной легкость, которая очевидна и слышна.
Изучая черновики, нетрудно заметить, что исписаны ими часто странички с логотипом USSR MORFLOT — из таких состояли судовые журналы. Черновики стихов написаны на удивление разборчивым почерком, который повторен и в оглавлении книги, выпущенной к выставке: дизайнеры издания Андрей Шелютто и Ирина Чекмарева оформили его в виде магнитофонной кассеты, вроде тех, на которых страна слушала Высоцкого.
Книга, выпущенная ЕМЦТ совместно с Artguide Editions, — не выставочный каталог, а объяснение в любви и описание мифа. Собранная литературоведом Анной Наринской «Книга-трибьют Владимиру Высоцкому» соединяет статьи старые и новые, от короткого эссе Иосифа Бродского, признававшего Высоцкого «лучше всяких там Кирсановых, Маяковских» («Я говорю именно о его способности, о том, что он делал с языком, о его рифмах», — писал Бродский), и анализа «Предсмертного ямба» («И снизу лед, и сверху — маюсь между…»), проведенного Львом Обориным, до дендизма Высоцкого в изложении модного обозревателя «Коммерсанта» Елены Стафьевой и его мачизма, разобранного Олегом Лекмановым.
За эссе «На послесмертие поэта», написанным другим поэтом — Марией Степановой — следует главный текст, предваряющий, в свою очередь, «Роман о девочках» Высоцкого. Это бессмертная, иначе не скажешь, статья Натальи Крымовой, опубликованная в 1989 году. Высоцкий уже девять лет как был в могиле, окончательно превратившись в легенду, заматерели, застыли, превратившись в необсуждаемые глыбы, принятые в свете представления о его песнях, фильмах и спектаклях, ни один из которых, что особенно горько, так и не был снят полностью на пленку — и это в 1970-е годы! Единичные фрагменты «Гамлета», «Антимиров», репетиции «Пугачева», еще, возможно, две-три имеющиеся в распоряжении потомков сцены — все, что мы видели и знаем.
Наталья Анатольевна Крымова, выдающийся историк и теоретик театра позднесоветской эпохи, а в каком-то смысле и его создатель, человек, известный своим талантом открывать новые имена и давать окончательные оценки, когда-то первая написала публично о Высоцком-актере. Она же, по большому счету, и закрыла тему: «Он всегда сразу давал целое. В начале — конец, в конце — память о начале, в середине — начало и конец вместе». И дальше: «…Он сыграл Лопахина так, будто это не первый чеховский спектакль на Таганке, а пятый, как когда-то в Московском художественном, будто весь предыдущий опыт был именно чеховским». Все это Крымова пишет о Высоцком в «Вишневом саде», поставленном в 1975-м на Таганке ее мужем, великим режиссером Анатолием Эфросом, который подарил Высоцкому Чехова. Она говорит об идеальном актерском слухе и «сверхчутком слухе к жизни», об отсутствии свойственной актерам «двусмысленности лицедейства», из-за чего не мог Высоцкий играть неорганичные для него роли. Он перекраивал их под себя, и потому его Жеглов, а не сыгранный бесцветным Конкиным Шарапов стал героем «Места встречи изменить нельзя» — и получилось, что фильм Говорухина переиначил, переврал послуживший для него основой роман.
Составитель этой книги-посвящения дала слово всем — или почти всем заинтересованным, живым и мертвым, от Шнура и Эдуарда Лимонова («Безупречный был человек») до Довлатова и Льва Лосева. Если выставка, которая будет работать до 23 сентября, представляет собой по сути введение в миф под названием «Высоцкий», то книга этот миф раскрывает и дает исчерпывающее представление о месте Высоцого в истории и жизни, показывая его ровно таким, каким некоторые счастливые современники видели его живьем, многие — слышали, а кто-то наверняка узнал только сейчас.