Герой вьетнамской войны, непримиримый борец за интересы американцев, решительный «ястреб» Джон Маккейн, несомненно, останется в истории как один из самых ярких американских политиков. Он прославился и на родине, и далеко за ее пределами как настоящий символ Соединенных Штатов. На днях стало известно, что боровшийся с агрессивной формой рака в течение года сенатор оставил надежду на выздоровление и отказался от дальнейшего лечения. 81-летнего Маккейна не стало 26 августа в 02:28 по московскому времени — спустя тринадцать дней после подписания рекордного военного бюджета США, названного в его честь. «Лента.ру» вспоминает жизненный путь «железного сенатора».
***
«Ваше имя?» — спросил холодный голос. «Капитан-лейтенант Джон Маккейн», — ответил лежащий на койке молодой человек. Запись «интервью» во вьетнамском плену мгновенно сделала его национальным героем. Еле говорящий от боли, но не подающий виду летчик с разбитым коленом и сигаретой в сломанной руке — не молящий о пощаде, а холодно рассказывающий о своей миссии, стал символом крепости американского духа.
Маккейна сбили при подлете к Ханою: он должен был отбомбиться по электростанции северных вьетнамцев. Заходя на цель, он резко снизился с 2,7 до 1,2 километра. Система предупреждения о наведении вражеской ракеты сигналила так громко, что летчик вынужден был приглушить ее. Наконец на высоте около километра он сбросил бомбы и потянул штурвал на себя. Самолет стал набирать высоту, но в это время ракета советской системы ПВО С-75 снесла ему крыло. Штурмовик на скорости почти 900 километров в час устремился к земле.
Маккейн дернул за ручку системы катапультирования, и его мощнейшим ударом выбросило из кабины. Он ударился о собственный самолет, сломал обе руки и колено правой ноги и потерял сознание. Пришел в себя, ударившись о поверхность ханойского озера Чук Бать. Облаченный в 22-килограммовое снаряжение Маккейн немедленно пошел ко дну. Оттолкнувшись от него здоровой ногой, он всплыл, но не мог пошевелить сломанными руками, чтобы дернуть за шнур системы надува спасательного жилета. Почти утонув во второй раз, он вновь оказался на поверхности — на этот раз ему удалось рвануть шнур зубами. Он опять потерял сознание.
Очнувшись, летчик понял, что его тащат к берегу двумя бамбуковыми палками. На суше его окружила сотня разгневанных вьетнамцев — американца раздели и стали бить. В него летели камни и плевки. Кто-то раздробил ему плечо прикладом винтовки, кто-то пропорол живот штыком. Конец насилию положила местная медсестра — она наложила шины из бамбука на одну из рук и ногу. Подъехавшие солдаты загрузили Маккейна в грузовик и отвезли в страшную тюрьму Хоало, которую американцы в шутку прозвали «Ханой Хилтон». Впереди у него были страшные пытки, одиночная камера, пять с половиной лет плена и блестящая политическая карьера.
Джон Сидней Маккейн III родился 29 августа 1936 года на американской военно-морской базе Коко Соло в зоне Панамского канала — тогда эта земля входила в число неинкорпорированных территорий США. Его отец в то время был младшим офицером Тихоокеанского флота США, а дед — флотским летчиком.
Семья Маккейнов всю жизнь жила на юге США, до гражданской войны владела рабами. С тех времен появились «черные Маккейны» — потомки невольников, принадлежавших еще прапрадеду Джона и взявшие фамилию хозяев. Маккейны верой и правдой служили отечеству — воевали с индейцами, сражались с британцами за независимость, принимали участие в гражданской войне на стороне Конфедерации и храбро служили в годы Первой мировой. Дед Джона Маккейна — Джон Маккейн-старший — был одним из пионеров корабельной авиации, командовал эскадрой на Тихом океане в годы Второй мировой, а отец — Джон Маккейн-младший — воевал в Корее, а потом руководил всеми войсками США во Вьетнаме. Впоследствии оба получили звания адмиралов (дед — посмертно) и стали единственными в истории Соединенных Штатов отцом и сыном, удостоенными столь высоких воинских званий.
Маленький Джон часто переезжал с места на место вместе с родителями. Летом он бывал на семейной плантации, однако чувствовал, что ему больше импонирует военное, а не фермерское прошлое его семьи. Когда японцы напали на Перл-Харбор, отец Джона практически полностью посвятил себя службе и подолгу отсутствовал дома, воспитанием мальчика занималась мать. Она использовала частые переезды как повод показать сыну красоту родной страны.
Джон за детство сменил более 20 школ в разных частях США; спокойный в раннем детстве, со временем он становился все более боевитым и неуправляемым. В Вирджинии, где семья осела после войны, он пошел в старшую школу-пансионат для подростков с жесточайшей дисциплиной и своеобразной дедовщиной. Его решительность и готовность к стычкам позволили ему прослыть крутым парнем, хотя в кругу близких Джон оставался вежливым, сдержанным и надежным. Учился он средне — впрочем, как в свое время и его дед, и отец — и выпустился с «непримечательным, но удовлетворительным» аттестатом.
После школы Маккейн поступил в военно-морскую академию. «Я считал свое зачисление неизбежным событием своей жизни, я принимал его безоговорочно», — вспоминал он. Буйный характер давал о себе знать: своенравный курсант не подчинялся правилам академии и неписаным традициям, зарабатывая взыскание за взысканием (каждый год командование фиксировало по сотне нарушений — неначищенные сапоги, неубранная комната, разговоры без приказа). Отцу приходилось несколько раз вступаться за сына перед руководством академии. Несмотря на недисциплинированность, среди сверстников Джон был популярен.
Учился Маккейн неважно — технические науки давались ему легко, однако выполнять задания он не любил. Вкупе с низкими показателями поведения и дисциплины это обеспечило ему ужасный общий балл: он выпустился 894-м из 899 курсантов. Позже он писал, что хоть и игнорировал многие неформальные правила академии, но никогда не ставил под сомнение по-настоящему важные традиции — честь, стойкость и готовность пойти на жертвы ради отечества. По его собственным словам, он хотел доказать и отцу, и деду, что достоин называться их потомком.
Во флот Маккейна зачислили в звании энсина (соответствует званию мичмана), и он сразу пошел на курсы флотских летчиков. Подготовка не мешала ему наслаждаться жизнью — Джон катался на спортивной машине, встречался со стриптизершей, проводил время в баре за азартными играми. Подготовка шла средне: молодой кутила не любил штудировать многостраничные инструкции с описанием воздушных маневров, предпочитая исторические книги. Поэтому летчиком престижной истребительной авиации ему стать не удалось: Маккейну доверили управлять штурмовиком.
В 1960 году во время тренировочного полета он потерял контроль за скоростью и высотой и совершил жесткую посадку, которая сорвала всю обшивку с крыльев его AD-6 Skyraider. Летчик уверял, что у него отказал двигатель, однако следствие эту версию не подтвердило — по его мнению, Маккейн установил слишком низкую тягу двигателя самостоятельно. Два года спустя в Испании, дурачась за штурвалом и выбрав критически малую высоту, он задел электрические провода и порвал их, лишив местных жителей света. Последняя из трех аварий произошла в 1965-м — он разбил тренировочный самолет T-2, успев катапультироваться. Тем не менее Маккейн считался бравым пилотом, который не пасовал перед опасностями и был готов использовать технику на пределе мощности ради выполнения поставленных командованием задач.
В 1964-м Джон начал встречаться с женщиной, которую знал еще во время учебы в академии, — моделью Кэрол Шепп. Она уже успела побывать замужем за его сокурсником и родить двоих детей. Через год они поженились, Джон усыновил детей Кэрол, и вскоре у Маккейнов родилась еще одна дочь.
В 1966-м Маккейн, работавший авиаинструктором, попросил перевода на боевую службу. После дополнительной подготовки его в звании капитан-лейтенанта назначили пилотом штурмовика A-4 Skyhawk на авианосце «Форрестол». Впереди был Вьетнам, в котором Маккейну предстояло задержаться надолго...
2 марта 1965 года США начали операцию «Раскаты грома» — американские самолеты принялись бомбить позиции Северного Вьетнама. В 1967-м к берегам Вьетнама подошел и «Форрестол». Самолетам с его борта было поручено бомбить оружейные склады, фабрики и мосты на территории коммунистического правительства. Миссия была непростая: вьетнамцам поставлялись советские системы ПВО и самолеты МиГ, и каждый вылет мог стать для американских летчиков последним.
Однажды смерть чуть не настигла Маккейна на борту авианосца: 29 июля 1967 года, когда летчики уже готовились к вылету, с одного из самолетов случайно была запущена ракета. По разным данным, она попала то ли в самолет Джона, то ли в соседний. Взрывом разворотило топливный бак, две бомбы отцепились и упали на борт. «Я думал, моя машина взорвалась. Огонь был повсюду», — вспоминал он потом. Летчик смог выбраться из кабины, пробраться к носу и спрыгнуть на объятую пламенем палубу. Комбинезон Маккейна загорелся, он упал. Сбив пламя с себя, летчик бросился помогать товарищу из соседнего самолета — и в этот момент взорвалась первая из упавших на палубу бомб. Его отбросило на три метра.
Вместе с сослуживцами Джон сбросил неразорвавшиеся бомбы за борт и скрылся в помещении для дежурных экипажей, откуда с другими летчиками наблюдал за работой пожарных расчетов. Огненный шторм удалось полностью ликвидировать лишь через сутки: 134 матроса погибли, 20 самолетов были уничтожены. Авианосец отправился на судоремонтный завод, а Маккейн попросил перевести его на другой корабль, чтобы продолжить вылеты в составе 163-й штурмовой эскадрильи ВМС США Saints, известной своей безрассудностью: за 1967 год были уничтожены все их самолеты, треть пилотов погибли.
После небольшого отпуска Маккейн вступил в Saints и потребовал допустить его до самых опасных полетов. В октябре 1967-го пилоты не знали отдыха: они сидели за штурвалами по 12 часов в день. За успешные действия в защищенных ПВО противника районах он получил Воздушную медаль (Air Medal).
26 октября 1967-го командование поставило Маккейну новую задачу: разбомбить электростанцию северных вьетнамцев. Заходя на цель, он резко снизился с 2,7 километров до 1,2. Система предупреждения о наведении вражеской ракеты сигналила так громко, что летчик вынужден был приглушить ее...
***
В «Ханой Хилтоне» еле живого Маккейна избили, требуя рассказать о планах американцев. Тот назвал лишь свою фамилию, номер части и дату рождения. Издевательства продолжились. Почувствовав, что последние силы покидают его, Джон согласился раскрыть часть информации, если его положат в больницу. Он надеялся, что, поправившись, сможет дать отпор мучителям.
Вьетнамцы думали, что Маккейн умрет, и не спешили выполнять его просьбу. Лишь когда они узнали, кого им удалось захватить, пленника перевели в больницу — сырую грязную палату. Избиения не прекратились, и американец выдал название корабля и своей эскадрильи, рассказал о предполагаемых целях налета. Когда потребовали, чтобы он назвал цели будущих ударов, перечислил города, по которым летчики отбомбились ранее, а вместо имен членов эскадрильи «выдал» противнику имена нападающих клуба Green Bay Packers.
В больнице врачи попытались вылечить трещины костей правой руки — без всякой анестезии и стерильных условий операционной, но ничего не получилось. Без лечения остался и перелом левой руки. Врачи лишь кое-как подлатали его сломанную ногу, на всю жизнь оставив Маккейна хромым. «Ко мне приставили охранника — 16-летнего парня прямиком с рисовых полей. Он любил сидеть на моей кровати и читать книгу: там была картинка со стариком с винтовкой в руках, который сидел на фюзеляже сбитого F-105. Парень указывал на себя пальцем, а потом бил меня и шлепал», — вспоминал Маккейн. По его словам, сломанные руки не работали, и потому охраннику приходилось его кормить: «Он приходил с чашкой, в которой была лапша и хрящи. Их было очень трудно жевать — в мой рот влезало лишь несколько ложек, и я начинал пережевывать. Остальное он съедал сам. То есть я ел несколько ложек еды два раза в день». В чистую комнату его перевели лишь однажды — для того самого интервью с французским журналистом, которое вьетнамцы использовали в пропагандистских целях.
По словам Маккейна, к нему много раз приходили посетители. Кто-то допрашивал его, кто-то — например, местный писатель — захотел узнать про Эрнеста Хемингуэя. «Я рассказал ему, что Хемингуэй придерживался резко антикоммунистических взглядов. Это заставило его задуматься», — рассказывал Маккейн. Кто-то просто приходил расспросить о жизни в США: «Они думали, что поскольку мой отец высокопоставленный военный, я — часть правящих кругов или какой-то там королевской семьи. Они вообще не представляли, как работает наша демократическая система».
В декабре 1967-го поседевшего и потерявшего 23 килограмма веса Маккейна в медицинском корсете перевели в трудовой лагерь на окраине Ханоя. Его поместили в камеру к двум другим американским пленникам. Те думали, что он не протянет и недели, но помогали ему как могли — и Джон, продемонстрировав фантастическую волю к жизни, выкарабкался.
Через четыре месяца, в марте 1968-го, его перевели в одиночную камеру. «Она была неплохого размера — где-то 10 на 10 футов (примерно 9 квадратных метров — прим. «Ленты.ру»). Дверь была без отверстий, окон не было. В потолке были две дыры, через них должен был поступать свежий воздух. Крыша была жестяной, так что иногда становилось мучительно жарко. И днем, и ночью было достаточно темно, но всегда горела маленькая лампочка, чтобы они могли за мной наблюдать. Там я провел два года», — рассказывал Джон после освобождения.
Начались томительные дни одиночества. Одним из главных испытаний было отсутствие информации и контакта с другими людьми: Джон, например, вспомнил и запомнил имена всех 335 американцев, плененных вьетнамцами. Ему удалось наладить контакт с заключенным из соседней камеры: они начали перестукиваться. Маккейн неизменно отказывался встречаться с делегациями из других стран и с американскими пацифистами.
Тюремщики относились к нему без излишней жестокости. Все изменилось 15 июня 1968-го: его вызвал к себе местный командир, хорошо говоривший по-английски.
«Ты хочешь вернуться домой?» — спросил он. Маккейн был обескуражен и попросил время на размышления. Он страдал от дизентерии, стремительно терял вес и боялся, что умрет, но хорошо помнил положения кодекса поведения военнослужащего, который запрещает принимать от противника амнистию, помилование и другие привилегии. Он сказал вьетнамцам, что не может согласиться на освобождение, если они не выпустят всех, кого взяли в плен до него. Ему дали еще три дня подумать, даже вручили письмо от жены. Он отказался. Вьетнамцы были в ярости. «Теперь у тебя будет тяжелая жизнь», — пообещал ему один из мучителей.
Впоследствии Маккейн рассказывал, что понял расчет противника уже после освобождения. Примерно в те дни его отца назначили командующим всем Тихоокеанским флотом США, и освобождение Джона дало бы вьетнамцам повод говорить: «Смотрите, сынка важного военного отпускают, а до простых солдат американцам дела нет».
Тем не менее у него действительно началась тяжелая жизнь: его вызвали к начальнику лагеря, который потребовал, чтобы Маккейн признался в военных преступлениях. Тот отказался, его начали избивать. Десять человек издевались над Маккейном несколько часов, затем связали его и бросили в «штрафную комнату» без одежды, кровати и даже москитной сетки на окне. Он провел там четыре дня, перетянутый веревками так, что испытывал постоянную боль. Вьетнамцы избивали его каждые пару часов, снова сломали ему левую руку и ребра, выбили зубы. «Они требовали от меня признания, что я раскаиваюсь в совершенных преступлениях и выражаю благодарность вьетнамцам за обращение со мной. Такой вот парадокс: людей мучили для того, чтобы они сказали, что благодарны. Коммунизм как он есть». Он попытался свести счеты с жизнью, но охранники не дали ему этого сделать.
После четырех дней постоянных издевательств Маккейн не выдержал: «Я был на грани самоубийства. Я понял, что больше не вынесу. Я понял то, что все мы тогда поняли: у каждого человека есть предел. И я достиг своего». На протяжении 12 часов северовьетнамский следователь писал «признание» за американца. Тот подписал его: «За время избиения и пыток я стал похожим на животное. Рука болела так, что я не мог встать с пола. Еще у меня была дизентерия: сочетание этих факторов обрекло меня на не очень приятное времяпрепровождение». Признание гласило: «Я — черный преступник, я исполнял обязанности воздушного пирата. Я почти умер, но вьетнамский народ спас мне жизнь, и я благодарен ему и докторам». Нарочно кондовый язык был нужен для того, чтобы на воле поняли: это «признание» выбито силой.
Маккейна оставили в покое на две недели. Это придало ему сил, и на последующие попытки вьетнамцев заставить его «сознаться в преступлениях» он отвечал отказом. Будущий сенатор признавался, что выдержать испытания ему помогли контакты с пленными сослуживцами, вера в Бога и то, что он не дал вьетнамцам полностью сломить свою волю: «Если ты устал стоять, сядь — пусть заставляют тебя подняться. Однажды я сел, и этот мелкий охранник — мерзкий тип — подошел и попрыгал на моем колене. Пришлось полтора года передвигаться с помощью костылей». Хорошо известен эпизод 1968 года: накануне Рождества вьетнамцы решили устроить показательную церковную службу и записать ее на видео. Маккейн во время записи громко рассказывал об издевательствах, показывал на камеру средний палец и кричал оператору: «Пошел к черту, сукин сын!» За крутой нрав ему нередко доставалось — его избивали чаще других.
К 1969 году американские власти поменяли свое отношение к пленникам. Прежде считалось, что рассказ о жестокостях северовьетнамцев повредит тем, кто содержался в застенках. Администрация пришедшего к власти президента Ричарда Никсона решила иначе: в 1969-м предали огласке рассказ трех бывших узников об ужасах плена. Мировая общественность начала критиковать Ханой, и ситуация улучшилась: Маккейн рассказывал, что им стали чаще давать мыться и почти перестали пытать.
Северный Вьетнам избрал другую тактику: от американцев стали требовать встреч с группами антивоенных пацифистов с их родины. Маккейн неизменно отказывался. Однажды согласился на встречу с «испанским писателем», который, по-видимому, был кубинцем — при этом предупредил вьетнамцев, что врать не будет, и получил разрешение вышестоящего американского офицера, который содержался в плену вместе с ним. «Я сказал "писателю", что не испытываю ни малейших угрызений совести, и если бы мне выпал второй шанс, сделал бы все в точности так же. Он, похоже, разозлился — симпатизировал северным вьетнамцам», — вспоминал Маккейн. После этого ему снизили паек вдвое, иногда вообще морили голодом, оставляли на жаре и не давали мыться.
В плену Маккейну особенно запомнился один день: 18 декабря 1972 года, когда американские войска запустили кампанию по масштабной бомбардировке Ханоя. Приказ о ее начале дал отец Маккейна, зная при этом, где находится его сын. «Мы знали, что сможем выйти на свободу только если наше правительство сильно надавит на Ханой», — говорил Джон Маккейн. По его мнению, вьетнамцы знали, что Никсон после очередной победы сметет их мощными военными ударами, и потому пошли на переговоры о перемирии.
27 января 1973 года войска США ушли из Вьетнама. Маккейн вернулся домой несколько дней спустя, после пяти с половиной лет плена. Почти сразу он стал героем: у него брали интервью, фотографировали для обложек журналов, приглашали выступить перед простыми американцами. «В тюрьме я влюбился в свою страну. Я и раньше ее любил, но, как у многих молодых людей, это было лишь чуть больше чем благодарность за комфорт и привилегии, которые американцы принимают как должное. Но когда я на несколько лет потерял Америку, я понял, как сильно люблю ее», — признавался он.
Маккейн провел три месяца в больнице, ему сделали три операции. Психологические тесты показали, что он отлично пережил плен и адаптировался на родине после возвращения, его не мучили кошмары и галлюцинации — правда, звон связок ключей всякий раз заставлял его напрячься: давала о себе знать память о надзирателях. Врачам он говорил, что выжить ему помогли «вера в отечество, американский военно-морской флот, семью и Бога».
Джон Маккейн пообещал себе не становиться профессиональным пленником, а строить свою жизнь заново. После лечения он пошел учиться в Национальный военный колледж, где занялся штудированием вьетнамской истории, французским и американским военным вмешательством. Он твердо решил для себя, что в проигрыше виноваты промахи военных и политического руководства страны.
Отучившись, будущий сенатор решил пройти чрезвычайно болезненный комплексный курс восстановления, чтобы научиться разгибать ноги и вернуться в авиацию. После девяти месяцев сложнейшей работы он смог сдать необходимые экзамены и вернуться за штурвал — его назначили командиром эскадрильи. Маккейн оказался неплохим лидером: под его руководством для полетов использовались все 50 самолетов эскадрильи, аварии с участием пилотов стали редкостью. Кроме того, бывший пленник заставлял своих подчиненных уважительно относиться к женщинам, которые в то время все чаще приходили в авиацию.
Потом Маккейна перевели на политическую службу: он представлял ВМС в Конгрессе. В это время он познакомился с учительницей Синди Лу Хэнсли, которая была на 18 лет его моложе. Они стали встречаться, и Джон попросил у жены развода. Он отдал ей опеку над детьми и два дома, обязался выплачивать алименты, оплатить учебу детей в колледже и ее лечение (пока он был в плену, Кэрол попала в серьезную аварию). Супруги расстались, но сохранили теплые отношения. Джон и Синди поженились.
В 1981 году Маккейн покинул флот — его физическое состояние ухудшалось, сдавать летные экзамены он больше не мог. Он переехал в Аризону и поступил на работу в пивоваренную компанию, принадлежавшую отцу его новой жены, — главой департамента внешних связей. Его больше интересовало, однако, не пиво, а политические события в стране. Познакомившись с местными предпринимателями, Маккейн решил попытать счастья и баллотироваться в палату представителей от Республиканской партии.
Джон вместе с женой ходили по домам местных жителей и агитировали их по шесть часов в день шесть дней в неделю. Седовласного Маккейна прозвали «белое торнадо» — он говорил избирателям, что знает, как работает Вашингтон, и может помочь штату. Один из оппонентов обвинил его в том, что Маккейн чужд Аризоне и пытается нажиться на местных жителях. В ответ бывший флотский летчик произнес фразу, которая сразу стала хитом в местных СМИ: «Послушай, дружище, я 22 года служил на флоте. Мой отец служил на флоте. Мой дед служил на флоте. Нам, военным, часто приходится переезжать с места на место. Мы живем в разных регионах страны и в разных странах мира. Я бы хотел, чтобы мне повезло, как тебе, вырасти и провести всю жизнь в классном месте вроде первого округа Аризоны, но у меня были другие дела. Кстати, я вот думаю: пожалуй, есть одно место, где я жил дольше всего без перерыва, — Ханой».
Он выиграл внутрипартийные выборы, одолев трех сильных кандидатов, и без труда победил демократа при всеобщем голосовании. В палате представителей Маккейн занялся вопросами экологии и сохранения природы: хотел помочь населению штата в вопросах землепользования, доступа к воде и другим подобным. Его политические взгляды были схожи с позицией президента Рональда Рейгана. «Я разделял все основные принципы Рейгана: скепсис по отношению к сильному государству, антикоммунизм, веру в частника, свободную торговлю и сильный капитализм, мощную оборонную политику, отстаивание наших ценностей за рубежом и самое важное — его веру в американское величие», — рассказывал Маккейн. Он отстаивал традиционные республиканские позиции: запрет абортов, обязательная молитва в школах, сокращение расходов на социальные нужды.
В 1984-м он легко переизбрался на второй срок и вошел в состав комитета по международным делам. На своем посту он поддерживал усилия по борьбе с дискриминацией негров и представителей других меньшинств и даже помог коллегам преодолеть вето Рейгана и ввести санкции против ЮАР за притеснение чернокожего населения. К тому времени у него и Синди родилась первая совместная дочь, а шесть лет спустя Синди привезла из Бангладеш трехмесячную девочку-сироту с врожденной расщелиной нёба из детского дома матери Терезы. Маккейны удочерили ее.
В 1986-м Маккейн засобирался в Сенат — легендарный консерватор Барри Голдуотер ушел на пенсию, его кресло освободилось. Маккейн с легкостью выиграл выборы, набрав 60 процентов голосов. Поначалу он вел себя скромно, работая в комитетах по вооруженным силам, делам индейцев и коммерции. Он помог индейцам добиться большей автономности и получить право держать казино, дав старт индустрии, объем которой сегодня насчитывает десятки миллиардов долларов. В 1988-м он выступил с речью на съезде Республиканской партии и обрел национальную известность: по слухам, Джордж Буш-старший рассматривал его в качестве кандидата в вице-президенты.
Стремительный взлет в сферы политического истеблишмента подпортил скандал с фирмой Lincoln Savings and Loan Association: бизнесмен Чарльз Китинг-младший нарушил правила, установленные американским финансовым регулятором и, чтобы избежать ответственности, обратился к лояльным сенаторам, в том числе к Маккейну, избирательным штабам которого он делал крупные пожертвования. Кроме того, Китинг нередко перевозил семью сенатора на своем личном самолете. Сначала Маккейн отказался помогать нарушителю, но затем вместе с четырьмя другими сенаторами все же встретился с представителями госрегулятора за закрытыми дверями. Впоследствии он признавался, что этот поступок был серьезной ошибкой: «Это выглядело плохо. Плохо, когда группа сенаторов встречается с регуляторами, это создает видимость давления. Не стоило этого делать».
Претензии к Lincoln сняли, компания вернулась в бизнес, но обманула десятки тысяч человек, выманив у них сбережения в обмен на бесполезные ценные бумаги. Многие граждане лишились последнего имущества. Китингу предъявили обвинения в мошенничестве и рэкете, а деятельность «китинговой пятерки» сенаторов начали расследовать. Маккейн возместил бизнесмену все затраты на поездки и политическую деятельность, и значительных претензий к нему не возникло. Впоследствии он возглавил борьбу против больших денег в политике, сделав ее одним из основных направлений своей деятельности.
Маккейн был «ястребом» — но не безумным, а расчетливым. Он хорошо усвоил уроки вьетнамской войны и считал, что если США идут на войну, то они должны идти с четкой целью и выверенным планом по выходу из конфликта. Но когда решение принято и корабли с самолетами направляются к чужим берегам — поддержка армии со стороны властей должна быть полной и безоговорочной. Поэтому, например, он выступал против военной миссии в Сомали, Ливане и Югославии (до резни в Сребренице), однако поддержал нападение на Панаму, на Ирак после его вторжения в Кувейт в 1991 году, вторжение в Афганистан и снова в Ирак после терактов 11 сентября 2001 года. C 1993 года он возглавлял Международный республиканский институт — частично финансируемую Вашингтоном НКО, занимающуюся продвижением демократии по всему миру.
Маккейн-политик прославился тем, что не придерживался четкой партийной дисциплины и поступал так, как считал нужным для страны. Он не раз шел наперекор партии — боролся с табачной индустрией, голосовал за либеральных кандидатов в судьи Верховного суда и даже выступал за улучшение отношений с Вьетнамом. Он считал, что пришло время примириться со старым врагом, ведь дружба с Вьетнамом позволяла США сдержать в регионе влияние Китая. Это сделало его непримиримым врагом для некоторых выживших пленников: они полагали, что с вьетнамской гадиной никаких отношений быть не может, и считали, что враги все еще удерживают американских граждан, хотя свидетельств этому не было. Наоборот, возглавляемая Маккейном комиссия провела тысячи часов за изучением предоставленных вьетнамской стороной документов и сняла с Ханоя все подозрения.
Кроме того, в отличие от многих переживших плен, сенатор не держал зла на тех, кто в годы войны выступал против вторжения во Вьетнам: он считал их патриотами, истолковавшими интересы отечества иначе, чем он. Политик даже сдружился с Дэвидом Ифшином, одним из лидеров пацифистов. В годы войны он приезжал в Ханой и записал воззвание к миру, которое Маккейн слышал в своей камере. Но с теми, кто выступал против интересов Америки, Маккейн не церемонился и открыто их презирал. В 1998-м он легко разгромил соперника-демократа и переизбрался на третий срок.
«Я начинаю эту борьбу, чтобы отнять власть у решал и воротил и вернуть ее народу и благородному делу свободы, ради служения которому и создавалось наше государство», — с этих фраз началась первая президентская кампания Джона Маккейна в 1999 году. Он рассчитывал на голоса американцев без четких партийных предпочтений и умеренных республиканцев. Его мало знали на федеральном уровне, но когда людям описывали гипотетического кандидата с его биографией, многие изъявляли желание отдать свой голос за такого человека.
Началу кампании помешала война в Югославии — Маккейн, как один из ее сторонников, участвовал в ток-шоу и много рассказывал о своем военном прошлом и видении новой военной кампании. Сенатор не изменил своей точки зрения: раз война начата, она должна быть закончена — победой. «Зверства — отличительная черта сербской армии. Они бесчинствуют с 1992 года. Мы должны не дать Милошевичу воплотить запланированный для Косова геноцид. Время не ждет», — говорил он.
Наконец, торжественный старт кампании был дан 27 сентября 1999-го в Нью-Гэмпшире. Путь кандидата начался с Военно-морской академии. Однако политическая ситуация была не самой благоприятной — на республиканском поле безраздельно властвовал Джордж Буш-младший, влиятельный отпрыск бывшего главы государства. Из-за этого левиафана многие консерваторы уже сняли свои кандидатуры.
Впрочем, Маккейн дал ему славный бой — не обладая бушевскими деньгами, аризонец пользовался умением выступать: он колесил по стране на автобусе, в который запросто приглашали журналистов, и кандидат мог разговаривать с ними часами. Это очень контрастировало с поведением соперников Маккейна, которые избегали частых контактов с прессой, опасаясь сболтнуть что-нибудь лишнее.
Кроме того, выигранные в Нью-Гэмпшире внутрипартийные выборы (праймериз) заставили понервничать штаб Буша. Соратники «принца Буша» боялись, что если Маккейн одержит победу и в Южной Каролине, его уже будет не остановить, и решили всеми силами не дать ему это сделать. «Надо ударить по нему наотмашь», — советовал Бушу один из приближенных.
Наотмашь и ударили: праймериз в Южной Каролине получились одними из самых грязных в истории США. Буш заманил в ряды союзников скандально известного ветерана вьетнамской войны Томаса Берча, который обвинил Маккейна в моральном предательстве сослуживцев. По всему штату начали распространять странные листовки без подписей, где раскрывались страшные «сенсации» о гомосексуальности Маккейна, о зачатой им вне брака чернокожей девочке, о наркомании его жены... Тот в ответ начал сравнивать Буша с президентом-демократом Биллом Клинтоном — невиданное оскорбление для республиканца.
Буш всячески отрицал, что стоит за этой кампанией по очернению соперника. Во время дебатов даже положил ладонь на руку Маккейна и заверил, что он ни при чем. «Брехню свою оставь при себе. И руки убери», — огрызнулся в ответ аризонец. Маккейн проиграл Бушу, не в силах справиться ни с финансовым могуществом его спонсоров, ни с его популярностью в религиозных кругах. Против сенатора сыграл и буйный нрав, о котором постоянно упоминали его соперники и недоброжелатели. Буш, в свою очередь, одолел демократа Альберта Гора и возглавил страну.
Став президентом, Буш-младший отомстил сопернику: неофициальным рескриптом запретил нанимать работников штаба Маккейна в новую администрацию Белого дома. Маккейн в долгу не остался: он последовательно выступал практически против каждой инициативы нового главы государства. Он даже не поддержал масштабное снижение налогов, предложенное Бушем, за которое выступало подавляющее большинство республиканцев. «Я не могу поддержать снижение налогов, при котором большую часть выгоды получат самые успешные из нас, причем за счет среднего класса, который как раз больше всех нуждается в таком снижении», — заявил Маккейн, буквально проговорив тезисы демократов.
Республиканский ядерный электорат был в ярости, но набравший популярность и влияние Маккейн мог себе позволить делать то, что считал нужным для страны, не оглядываясь на партийную дисциплину. Он поддержал и реформу миграционного законодательства, равносильную для республиканцев ереси: она открыла бы нелегальным мигрантам путь к получению вида на жительство. Местные газеты — в том числе New York Times — по праву называли его одним из самых влиятельных членов Сената.
Все изменили теракты 11 сентября 2001 года. За время эвакуации Маккейн 17 раз выступал в СМИ, комментируя произошедшее, и всецело поддержал Буша в его стремлении дать военный ответ на атаку. «Америка подверглась нападению нечистой злой силы, которая противостоит нам по каждому пункту, которая ненавидит все, что нам дорого», — заявил сенатор в первые дни после терактов. Он поддержал вторжение и в Афганистан, и в Ирак, будучи уверенным, что иракцы встретят американских солдат как освободителей, но предупредил: «Американцам надо знать, что это будет долгая борьба. Мы привыкли к быстрым решениям. Мы не участвовали в долгой войне со времен Вьетнама».
В 2004-м, во время следующих президентских выборов, ходили слухи о том, что Маккейна может взять вице-президентом кандидат-демократ Джон Керри, однако этого не произошло: сенатор Маккейн поддержал выдвижение Буша на новый срок. Он тепло отзывался о его войне с террором. У себя в Аризоне Маккейн вновь разгромил кандидата-демократа (школьного учителя математики, прозванного местными СМИ «жертвенным ягненком»), набрав 77 процентов голосов и переизбравшись на четвертый срок. Что характерно, в этот раз за него проголосовало большинство республиканцев и даже большинство демократов.
Во время второго срока Буша война с террором затянулась, оставаясь важнейшим фактором американской политики. Маккейн, прекрасно помня историю плена и пыток во вьетнамских застенках, выступал резко против «расширенных методик допроса» ЦРУ — и в первую очередь против пытки водой. Он настоял на официальном запрете пыток в отношении всех заключенных, в том числе в тюрьме Гуантанамо. «Мои мучители в целом обращались со мной более гуманно, чем наши солдаты с пленными [иракской тюрьмы] Абу-Грейб», — не оглядываясь на критиков, говорил он.
Опытный военный, Маккейн не разделял оптимистичного настроя властей в отношении иракской войны. Ему казалось, что Америка тонет в «иракском болоте»: «Дела идут не так хорошо, как мы запланировали и как мы ожидали». Когда Буш предложил оставить войска в Ираке на 50 лет, аризонский сенатор возразил: «Лучше на 100 лет. Мы уже 60 лет в Японии, в Южной Корее около 50. Все будет в порядке, если американцы не будут страдать и гибнуть. Я согласен. Я думаю, нам было бы хорошо присутствовать в очень нестабильном регионе мира, где "Аль-Каида" каждый день набирает и тренирует новых рекрутов и ведет информационную работу». Маккейн поддержал увеличение контингента в Ираке, несмотря на то, что большинство американцев выступали против. Когда его предупредили, что такое решение может отрицательно сказаться на его новой президентской кампании, сенатор ответил: «Я лучше кампанию проиграю, чем войну».
Пока на демократическом склоне восходила звезда чернокожего сенатора от Иллинойса Барака Обамы, республиканский лагерь готовил своего кандидата. В отличие от 2000 года, когда Маккейн выглядел бунтарем и противником истеблишмента, восемь лет спустя он предстал как кандидат от республиканских бонз. К этому времени его знала вся страна, за его плечами было героическое прошлое ветерана и успешный план реформы финансирования выборных кампаний, сократившей влияние богатых бизнесменов на политический процесс.
Поначалу все складывалось не очень удачно: свою роль сыграла и история голосований, в которой Маккейн часто не придерживался официальных позиций своей партии, и то, что из-за кампании он нередко пренебрегал обязанностями сенатора и не участвовал в важных для страны голосованиях. Был и комичный эпизод: желая доказать, что идея отправить дополнительный контингент в Ирак была удачной, Маккейн сказал, что Америка понемногу одерживает победу и в Багдаде уже есть зоны, где американцы могут гулять без охраны. «Ни один из иракских чиновников, солдатов коалиции, дипломатов или репортеров не может передвигаться по улицам Багдада без хорошо вооруженной охраны», — беспощадно разнес слова сенатора в пух и прах отставной генерал Бэрри Маккафри буквально на следующий день.
Когда Маккейн лично прибыл в Ирак, он действительно прогулялся по рынку — правда, в бронежилете и под охраной более сотни солдат. Сверху в это время барражировали боевые вертолеты. Через два дня на том самом месте, где гордо вышагивал американский сенатор, террорист активировал пояс смертника — погиб 21 человек.
Такое расхождение слов с реальностью было не единственной проблемой: штаб Маккейна никак не мог набрать достаточно пожертвований для эффективной работы. Основная причина — упорство кандидата и его нежелание прогибаться под общепартийную повестку. В ходе предвыборной гонки он вместе с демократом Тедом Кеннеди представил реформу иммиграционного законодательства. Этот законопроект позволил бы приехавшим в США нелегалам при определенных условиях стать полноценными гражданами. Демократы реформу поддерживали, а республиканцы считали ее настоящей ересью, ведь она позволяла всем «перелезшим через границу насильникам, убийцам и наркоторговцам» остаться в стране.
Казалось, все висит на волоске: денег нет, из штаба ушли и руководитель, и главный стратег, и глава отдела коммуникаций, несколько десятков рядовых работников пришлось уволить, остальным срезать или совсем отменить зарплату. Но и тут Маккейн нашел выход: расходы резко сократили, было решено не платить за рекламу, а пользоваться бесплатными эфирами — например, дебатами и выступлениями на спонсорских мероприятиях. В дело вновь пошли старый добрый автобус и многочасовые беседы по душам с журналистами.
Видя неудачи аризонца, другие кандидаты списали его со счетов и принялись обмениваться выпадами и критикой. Пока они самозабвенно критиковали друг друга, Маккейн набирал очки: его поддерживала одна влиятельная газета за другой. Кроме того, простые американцы считали, что именно сенатор-бунтарь из Аризоны вероятнее всего одолеет выдвиженца от демократов. Гонка выдалась жаркой, но на этот раз удача была к нему благосклонна: Джон Маккейн стал выдвиженцем Республиканской партии на президентских выборах 2008 года.
Когда республиканский номинант уже был известен, на демократическом фланге продолжались баталии между Хиллари Клинтон и Бараком Обамой. Это позволило Маккейну перевести дух, объединиться с республиканским истеблишментом и поправить бедственное финансовое положение. Он активно напирал на свою внешнеполитическую экспертизу, заявляя, что США не могут добиться безопасности пассивными мерами, но все же призывал к сдержанности: «Американское могущество не означает, что мы можем делать что хотим и когда захотим».
Одним из важнейших решений для всей будущей американской политики — и роковых для кампании Маккейна — стал выбор вице-президента. Маккейн подумывал позвать в напарники своего старого приятеля Джозефа Либермана, но победила логика: Либерман часто голосовал вместе с демократами, в партии не состоял, и такой выбор не оценили бы консервативные республиканцы. Он последовал рекомендации советников и выбрал экстравагантную, боевитую и напористую Сару Пэлин, губернатора Аляски. «Это был хороший совет, и я мог обосновать его ценность. Но моя интуиция подсказывала: проигнорируй его. Лучше бы проигнорировал», — сетовал потом сенатор.
Пэлин была политиком, обращавшимся к простым американцам, пострадавшим от глобализации и безразличия элит, которые просто отказывались их слышать. Она в некотором роде предвосхитила появление на политическом горизонте Дональда Трампа с его нежеланием подбирать слова и придерживаться норм политкорректности. Но в 2008-м эта волна не смогла одолеть восход молодого и многообещающего демократа Барака Обамы — чернокожий сенатор от Иллинойса проведет в президентском кресле два срока.
Беспощадная война между республиканцами и демократами, когда партийная принадлежность порой станет важнее истины, разгорится лишь через восемь лет. Пока же Маккейн демонстрировал чудеса порядочности. Показателен один эпизод: на одной из предвыборных встреч сторонница республиканца призналась, что боится Обаму из-за того, что он араб; Маккейн взял у нее микрофон и сказал: «Нет, мэм. Он достойный семьянин, гражданин. Просто так сложилось, что у меня с ним есть ряд фундаментальных разногласий. Именно поэтому я и веду эту кампанию». После проигранных выборов он поздравил Обаму и заявил, что американский народ сделал свой выбор и четко о нем заявил. Победитель и побежденный стали активно сотрудничать после выборов. В инаугурационной речи президента даже прозвучала вполне очевидная отсылка к основной теме кампании Маккейна — поиски великой цели и служение ей.
«Медовый месяц», однако, долго не продлился — Маккейн резко воспротивился обамовской реформе здравоохранения, плану по оздоровлению экономики (предусматривающему вливание бюджетных денег в экономику) и его же номинантке на пост судьи Верховного суда. Аризонец заметно ожесточился: эту метаморфозу можно объяснить тем, что предстояли новые выборы, и он боялся более консервативных конкурентов.
Рубиконом для Маккейна стала именно реформа здравоохранения — он считал, что демократы де-факто выключили республиканцев из процесса обсуждения и полностью проигнорировали их мнение. «В этом году больше никакого взаимодействия не будет. То, что они сделали и как они это сделали — это плевок в колодец», — грозил Маккейн. Традиционное противостояние между демократами и республиканцами перешло в открытый бойкот.
В 2010 году состоялись очередные выборы сенатора от Аризоны — Маккейн к их началу преобразился. Он заявил, что никакой он на самом деле не бунтарь — хотя ранее с удовольствием использовал этот образ, а последовательный консерватор. Желая понравиться избирателям, он изменил некоторые свои принципы — например, передумал закрывать тюрьму в Гуантанамо и пускать открытых геев в армию, — а на некоторых предпочитал не фокусировать внимание публики.
Эта тактика сработала: на внутрипартийных выборах его поддержало нарождающееся Движение чаепития, требовавшее заметного ослабления федеральной власти и отстаивавшее крайне консервативные ценности. Он без труда избрался сенатором в пятый раз.
В мире тем временем набирала обороты «арабская весна» — бесправные жители стран Ближнего Востока и Северной Африки восставали после десятилетий жизни под пятой неподотчетных никому диктаторов. Так как эти деспоты не выстраивали в своих государствах здоровую политическую систему, их свержение часто приводило к полнейшему краху всех общественных институтов, чем пользовались радикальные исламистские группировки.
Маккейн активно включился во внешнеполитическую деятельность: он поддержал уход с поста египетского президента Хосни Мубарака, одобрил военное вторжение в Ливию и даже лично ездил в Бенгази, где встретился с противниками диктатора Муаммара Каддафи и назвал их своими героями. Когда в Сирии разгорелась гражданская война, а президент Башар Асад приказал расстреливать и бомбить города с мирными жителями, Маккейн стал одним из самых ярых сторонников ввода войск для помощи антиправительственным силам.
Внимание сенатора привлекла и Украина: в дни Евромайдана на главной площади Киева он приехал в лагерь протестующих и поддержал их требования отставки президента Виктора Януковича. Режим Януковича пал, в стране началась гражданская война, и Маккейн не сомневался: за спиной «повстанцев» стоит Россия. Он требовал дать украинским вооруженным силам оружие для борьбы со «ставленниками Москвы».
Как и другие республиканцы, причиной разгула террора он считал недостаточно жесткие действия США. Когда 13 июня 2016 года американец афганского происхождения Омар Матин расстрелял посетителей ночного гей-клуба в Орландо, Маккейн не сомневался, кто виноват: президент. «Когда он вывел войска из Ирака, "Аль-Каида" ушла в Сирию, там она стала "Исламским государством", и теперь здравствует благодаря провалам Обамы», — ярился он. Маккейну не нравилась нормализация отношений с Кубой, затеянная Обамой, и ядерная сделка с Ираном ему не нравилась: он полагал, что она дает Тегерану возможность обзавестись атомными бомбами.
В отличие от многих коллег, Маккейн поддержал публикацию закрытого расследования о пытках в застенках ЦРУ. «Правда иногда горька. Иногда она вызывает проблемы дома и за рубежом. Иногда ее используют наши враги, чтобы нанести нам вред. Но американский народ все равно имеет право на правду», — обосновывал он свое требование. Маккейн полагал, что деятельность ЦРУ после терактов 11 сентября нанесла урон национальному престижу американцев и при этом не принесла пользы: «Наши враги действуют без оглядки на совесть. Для нас это недопустимо».
В 2016-м республиканец Дональд Трамп дважды подкинул Маккейну проблем. Тогда аризонец собирался в сенаторы шестой раз, и основную конкуренцию ему составила Келли Вард, однопартиец и ярая сторонница Трампа, которую он одолел без труда. Сложнее было с самим Трампом, который неумолимо шел к тому, чтобы стать кандидатом от Республиканской партии на президентских выборах.
Поначалу Маккейн пообещал, что поддержит любого номинанта от партии, но затем признался, что озабочен высказываниями миллиардера относительно внешней политики и его неинформированностью. Однажды он назвал зал, где собрались сторонники Трампа, комнатой сумасшедших. «Он оскорбил меня, оскорбил всех, кто был там. Он герой, потому что его взяли в плен. Мне лично нравятся люди, которых в плен не брали. Да, возможно, он и правда был героем войны, но сейчас он сказал много плохих вещей про множество людей», — возмутился будущий президент.
Когда Трамп все-таки стал кандидатом от партии, Маккейн поначалу официально выразил ему свою поддержку. Все испортило опубликование записи, на которой Трамп хвастался, что может позволить себе хватать женщин за половые органы. «Унизительные комментарии о женщинах и его хвастовство сексуальным насилием безусловно делают его поддержку невозможной», — заявил Маккейн, пообещав не голосовать за магната. К этому моменту по данным опросов шестой сенаторский срок был ему практически гарантирован.
2017-й год Маккейн встретил в украинском Мариуполе. Побывав там, он вновь призвал Вашингтон помочь вооруженным силам официального Киева с вооружением. Его пожелание частично удовлетворили в декабре того же года: украинцам передали снайперские винтовки, а пару месяцев спустя — противотанковые комплексы Javelin.
В июле 2017-го ему удалили тромб над левым глазом, а пять дней спустя врачи обнаружили в нем клетки глиобластомы — чрезвычайно агрессивной раковой опухоли мозга. Маккейн отправился в Аризону на лечение, однако нашел в себе силы вернуться, чтобы отдать решающий голос, не позволивший Сенату начать отмену реформы здравоохранения Обамы по лекалам Трампа, которые Маккейн считал неправильными.
«Не знаю, сколько мне осталось. Может, лет пять, может, с развитием онкологии, найдется какая-то новая терапия моего рака, которая продлит мне жизнь. А может, меня уже не станет, когда вы услышите эти строки, — мой диагноз весьма непредсказуем. Но я готов к любом исходу — по крайней мере, готовлюсь», — это строки из книги «Неуемная волна: добрые времена, благородные дела и славные битвы», которой политик в мае 2018-го фактически подвел черту под своей жизнью.
Готовясь к уходу из жизни, сенатор словно желал направить жизнь своей страны в правильное, как он полагал, русло. «Я хотел бы, чтобы наша политика вернулась к целям и практикам, которые отличают нас от других наций. Я хотел бы, чтобы мы вспомнили, что у нас гораздо больше общего, чем различного <...> Неважно, считаем ли мы друг друга правыми или неправыми по волнующим нас сегодня вопросам, мы заслуживаем взаимного уважения — поскольку, несмотря на все наши различия, на все острейшие дебаты, которые оживляют и подчас дискредитируют нашу политику, мы разделяем взаимную приверженность убеждению, что все сотворены равными и все заслуживают право на справедливость и свободу», — утверждал политик.
Он признавал, что американцы неидеальны и не всегда правы: «Мы пылкие, нетерпеливые, мы подчас беремся за дело, не понимая, что мы делаем. Мы спорим из-за мелочей и раздуваем их в огромные противоречия. Мы можем быть эгоистичными, мы можем быстро свалить вину за наши ошибки на кого-то другого, но мы вот такие, и другими нам не бывать». Но все же полагал, что добра американцы сделали куда больше, чем зла: «Мы отстаиваем свои интересы, но мы помогаем другим быть свободными и успешными, потому что нам их свобода и успех не угрожают. Мы нуждаемся друг в друге. Нам нужны друзья по всему миру, а мы нужны им. По нам звонит колокол, друзья. Человечество рассчитывает на нас, и мы можем этим даже слегка гордиться».
Достается в книге и российскому президенту Владимиру Путину, которого Маккейн однозначно называет злым человеком, дерзким деспотом и заклятым врагом. «Владимир Путин — злой человек, и он хочет творить зло, включая разрушение либерального мирового порядка, который возглавляют США и который принес человечеству невиданную стабильность, процветание и свободу».
Но больше всего критики, пожалуй, досталось Дональду Трампу, хотя Маккейн со свойственным ему благородством практически никогда не указывает на президента лично: «Отказываться от обязанностей международного лидера ради полусырого сомнительного национализма за авторством людей, которые вместо решения проблем будут искать козла отпущения — непатриотично». По мнению Маккейна, Трамп потворствует диктаторам вроде Путина и китайского лидера Си Цзиньпина и позволяет себе нападать на независимую американскую прессу: «Он отказывается видеть разницу между действиями нашего государства и преступлениями деспотов. Показушная сила — вернее, реалити-шоу о силе — кажется для него более важной, чем наши ценности. Мир ждет, что мы будем озабочены состоянием человечества, и нам надо гордиться такой репутацией. Не уверен, что президент это понимает».
Его критики заслуживают и другие взгляды Трампа: «Недостаток сочувствия к беженцам — невинным, преследуемым, отчаянным мужчинам, женщинам и детям — заставляет задуматься. Он говорит о них совершенно чудовищным образом — как будто они могут приехать к нам только ради пособий или для того, чтобы совершить теракт».
Впрочем, он все же надеялся, что Америка придет в чувство и займет свое место мирового лидера. А что до самого Маккейна... «Я встречаю каждый день с благодарностью... Я уверен в себе, я счастлив. Я очень благодарен за ту жизнь, что мне удалось прожить. И я встречаю будущее с радостью», — признался он в документальном фильме телеканала HBO «Джон Маккейн. По ком звонит колокол», вышедшем незадолго до его смерти и снятом в рекордные сроки после известия о его диагнозе.