В прокате идет новый фильм живого классика американского независимого кино Гаса Ван Сэнта «Не волнуйся, он далеко не уйдет» — импрессионистская и духоподъемная биография художника Джона Каллахана, алкоголика, колясочника и записного циника. «Лента.ру» поговорила с Ван Сэнтом о двадцати годах работы над картиной, игре Хоакина Феникса в главной роли и вкладе в проект покойного Робина Уильямса.
Гас Ван Сэнт — двукратный номинант на премию «Оскар» (за режиссуру лент «Умница Уилл Хантинг» и «Харви Милк»), обладатель «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля за картину «Слон» и автор таких фильмов, как «Мой личный штат Айдахо», «Аптечный ковбой», «Умереть во имя», «Джерри» и других.
«Лента.ру»: Дорога этого фильма на экраны получилась особенно долгой.
Гас Ван Сэнт: Да, больше двадцати лет.
Были моменты, когда вы уже не верили, что получится его снять?
Конечно. Не раз и не два казалось, что мы вот-вот с ним запустимся: сценарий был готов, студия была довольна — а потом раз, и ничего не происходит. И тогда, само собой, ты думаешь: «Ну, наверное, не судьба».
Что позволило фильму все-таки состояться?
Права на экранизацию автобиографии Джона Каллахана все это время принадлежали Робину Уильямсу, который буквально горел идеей сыграть его. В свое время именно он предложил мне написать сценарий. Но Робин всегда был занят другими проектами, и возможности высвободить время для картины о Каллахане в рабочем графике у него так и не представилось. Так что, к несчастью, именно его смерть по-настоящему зажгла фильму зеленый свет. Спустя какое-то время после его гибели мне позвонили из студии Sony, которой перешли права на библиотеку проектов и идей Робина, и спросили мнение о том, что делать с книгой Каллахана. Я ответил: «Если проект свободен, то я, конечно, могу к нему вернуться». Когда ты в свое время уже довел до конца первый вариант сценария, идея фильма навсегда селится у тебя в крови. Мне всегда была интересна эта история.
Вы были знакомы с Джоном Каллаханом. Каким он был? Таким же мятежным, сеющим анархию персонажем, что и в фильме?
Да. Он был классическим рыжим ирландцем в Америке — что забавно, потому что рос он, не подозревая ни о каких связях с Ирландией. Но при этом вел себя, как классический ирландский смутьян: дебоширил, скандалил, и при этом находил немало юмора в этих своих дебошах. Его воспитывали в очень строгих католических понятиях — в сущности, его растили монахини, если не считать приемной семьи. И пил он половину своей жизни как раз из-за того, что чувствовал себя не на своем месте, — а почему, понять не мог. В приемной семье он был старшим ребенком и, подозреваю, не находил общего языка с остальными детьми. Не чувствовал себя своим — и это очень сказывалось на нем. Для людей его поколения узнать, что ты чужой по крови в собственной семье, было настоящей трагедией, травмой на всю жизнь. Он всегда мучился мыслями о том, кем была его мать и куда она пропала. Но в то же время он постоянно вляпывался в неприятности.
Вы как-то говорили, что он был одержим рисованием — стоило ему впервые взяться за него, как он не мог остановиться до конца жизни. Вы сами как артист и художник так же устроены?
Наверное, да. Другое дело, что юмористическая иллюстрация, на которой специализировался Каллахан, это что-то очень особенное — наподобие разве что комедии. Поэтому Джон и Робин Уильямс были так похожи. Робин тоже был человеком одержимым. Стоило ему кого-то — одного человека или группу людей — рассмешить, и он не мог остановиться. Чужой смех буквально вводил его в транс. Джон был таким же. Как только он показал кому-то на улице свои карикатуры и услышал в ответ хохот, остановиться уже не мог. Буквально стоял на углу и спрашивал у всех прохожих: «Смешно, как думаете?» Поэтому, когда его карикатуры начали печатать, он стал по-настоящему счастливым — причем получал удовольствие и от писем читателей тоже.
Хоакин Феникс ради роли Джона посещал реабилитационный центр, где тот лечился после автокатастрофы, а еще много времени провел, привыкая к инвалидной коляске. Вы как-то участвовали в его подготовке к роли?
Старался. Это мы познакомили Хоакина с людьми из реабилитационного центра, куда попал Джон после ДТП, но он и сам много работал над ролью — купил коляску, еще когда мы переделывали сценарий. У нас даже финансирование не было толком обеспечено, а он уже купил себе коляску и возил ее с собой в микроавтобусе. Он всегда очень ответственно готовится к ролям, и этот подход дает плоды.
А что сам Джон Каллахан, когда был жив, думал о вашей затее снять о нем фильм?
Он был очень увлечен этой идеей! Робин Уильямс выкупил права на книгу его мемуаров еще в начале 1990-х (а она вообще-то и была написана в 1989-м). После того, как мы с Робином поработали вместе над «Умницей Уиллом Хантингом», он предложил мне взяться за сценарий фильма о Джоне — и тот с удовольствием помогал мне в работе. Встречался со мной на ланчах, рассказывал о себе, о книге, о своих рисунках. Все, чего он хотел, это увидеть, как его играет Робин Уильямс, — для него это была большая честь. Он был фанатом Робина, а тот, в свою очередь, фанател от карикатур Каллахана, поэтому оба и так горели этим проектом. Когда же время стало тянуться, а съемки — откладываться, Джон дико расстраивался. Он как-то сказал мне: «Похоже, нам всем придется умереть, чтобы кино увидело свет». А потом умер сначала он, затем Робин, и теперь я понимаю, как он был прав.
Когда Каллахан попал в автокатастрофу, после которой остался парализован, ему был 21 год. Феникс выглядит в этих сценах, прямо скажем, старше. Вас это не смущало?
Мы осознанно не стали в фильме уточнять возраст героя на момент катастрофы. Мне просто хотелось, чтобы Феникс во всем фильме играл Каллахана — иначе пришлось бы искать другого актера на роль Джона в молодости, и фильм лишился бы той цельности, которую ему придает игра Хоакина.
Что делает Феникса таким хорошим актером?
Хоакин попросту очень хорош в раскладывании каждой сцены на отдельные — эмоциональные, телесные, психологические — стадии, на совокупность моментов. И он невероятно умеет оставаться в образе. Конечно, в его игру входит еще очень много составляющих, много труда — но скажу лишь, что я раз за разом, день за днем восхищался тем, как он умеет существовать здесь и сейчас в пространстве кадра — будь то сцены в больнице, группе поддержки или дома за рисованием. Он всегда полностью растворяется в персонаже и в текущем моменте. Мало кому это дано.
В фильме вы показываете, как люди реагируют на карикатуры Каллахана — многие оказываются возмущены или оскорблены. В наше время он бы наверняка был еще более скандальным, не правда ли?
Наверное. Те карикатуры, что мы показываем в фильме, он нарисовал в 1980-х и 90-х, и я думал о том, как бы их принимали сейчас, это правда. Но ответа я не знаю.
Когда вы виделись с Каллаханом, он рисовал что-нибудь в вашем присутствии?
Да. Когда мы проводили с ним время, то часто на видео снимали его за работой. Среди этих пленок есть очень смешной эпизод — когда он рисует карикатуру, и у него не получается довести ее до ума. Карикатура была такой: два ковбоя сидят в фуд-траке с блинчиками — и Каллахан при этом намекал на то, что блинчики — это еда довольно гейская. У него в этом фуд-траке даже диско-шар, кажется, был. Учитывайте, что я гей, а моя соавтор сценария — лесбиянка, и вот он при нас пытается создать с нуля такую карикатуру. Не знаю, угорал ли он над нами или просто без задней мысли пытался пошутить — а может мы просто его вдохновили на что-то: «У меня в гостях гей и лесбиянка, что ж, пошучу-ка я о блинном фуд-траке...» Не знаю, правда. Но это есть у нас в записи.
В общих чертах, «Не волнуйся, далеко он не уйдет» — это фильм о человеке, во-первых, парализованном после несчастного случая, а во-вторых, борющемся с алкогольной зависимостью. Как вы искали нужный баланс, чтобы и рассказать историю Каллахана, и не удариться в чрезмерную сентиментальность?
Всего лишь старались принимать правильные решения по ходу работы. Антидот от сентиментальности все-таки был заложен в саму историю — благодаря работам Каллахана, его бескомпромиссному чувству юмора и часто жестким, возмутительным карикатурам. Кроме того, мне кажется, структура — в которой история рассказывается нелинейно с точки зрения хронологии — позволила выдержать правильную интонацию, не говоря уже о ритме.
Каллахан большую часть жизни прожил в Портленде — как и вы. И кино о Портленде вы тоже уже снимали. Что-то новое о городе вам удалось открыть в этот раз?
Да, это мой четвертый фильм с местом действия в Портленде — после «Дурной ночи», «Аптечного ковбоя» и «Моего личного штата Айдахо». Так сложилось, не думаю, что намеренно. Что до Портленда, то я давно продал свое жилье в городе, и теперь обитаю преимущественно в Лос-Анджелесе и Палм-Спрингз. Но вообще, интернет немного уравнял все города мира в правах, превратил всю планету в глобальную деревню. Что-то такое случилось. Ты можешь проснуться в Берлине и почувствовать себя, как в Портленде, или проснуться в Лос-Анджелесе и почувствовать себя, как в Портленде. Или, наоборот, быть в Портленде и ощущать себя в каком-то другом месте на Земле. Расстояния стерлись — а города стали напоминать друг друга куда сильнее, чем раньше.
C гей-культурой случилось то же самое?
Да, и далеко не только с ней. Гомогенизация настигла очень многие сферы нашей жизни. Не знаю, хорошо это или плохо. Конечно, еще пятнадцать лет назад Портленд был своеобразным убежищем. Чтобы связаться с тобой, людям нужно было отправлять письмо или делать междугородный звонок — и ты чувствовал там себя, как на краю света, что по-своему очень приятно. Но я не думаю, что теперь где-то в мире остались подобные убежища.
Фильм «Не волнуйся, он далеко не уйдет» уже идет в российском прокате. Купить билеты на «Афише»