«Обеспокоенная» часть российского общества смотрит на феминистское движение и его отношение к согласию в сексе с опаской. Неужели придет время, когда даже в России придется перед вступлением в половые отношения говорить партнеру однозначное «да»? Может быть, еще и бумажку у нотариуса заверить? Ведь жили же люди раньше, и никто не жаловался. Этой проблеме была посвящена дискуссия «Есть ли секс при феминизме?», организованная журналом «Логос» и Московской высшей школой социальных и экономических наук, в которой приняли участие блогеры, активисты и представители научного сообщества. «Лента.ру» публикует выдержки из этой дискуссии.
Кирилл Мартынов, кандидат философских наук:
Сейчас в обществе складывается новый гендерный контракт, и этот процесс вызывает у многих вопросы. Есть такая наивная и не очень умная, на мой взгляд, позиция, которая была сформулирована в третьем лице в анонсе нашего мероприятия. Я слышал от разных людей, что «секса никакого больше нет», по той причине, что вы каждый раз вынуждены спрашивать своего партнера о том, хочет ли он заняться с вами сексом, а он спрашивает об этом вас. Многие полагают, что это какой-то кошмар, юридическое мышление — что, может еще и нотариально заверенную подпись надо ставить? И после этого, мол, все желание пропадает.
Однако мне кажется, что проблема заключается в другом. Когда мы говорим о сексе, то обсуждаем не столько физиологию, а некий набор эмоциональных ожиданий относительно того, как это выглядит. Вот, мужчина и женщина начинают встречаться, он говорит ей «давай встретимся еще раз», она говорит ему «ну, может быть». И тогда запускается этот древний пещерный механизм: «Ага! Значит, она не против!» А потом в какой-то момент они оба чувствуют, что, вот, надо! Скорее всего, такая конструкция сейчас выглядит и архаичной, и вообще невозможной. И в этом смысле эмоциональная норма, к которой мы привыкли за последние десятилетия, разрушается. Соответственно, вопрос состоит в следующем: должны ли мы ее защищать, является ли потеря этой нормы, гендерного контракта, чем-то ужасным (или замечательным), и если да — то почему? И наконец, в каких терминах мы можем все эти вещи обсуждать?
Татьяна Никонова, блогер, феминистка, секс-просветительница:
Заявление «Есть ли секс при феминизме?» звучит так, как будто у нас уже есть некое общество, в котором есть феминизм, какие-то правила. Разумеется, мы должны говорить только о каком-то гипотетическом будущем. До феминизма нам еще идти и идти, и за это время он еще десять раз изменится и будет очень сильно отличаться от того, что мы сейчас называем им.
На вопрос «а будет ли там секс?» можно дать только один ответ, вполне категоричный и верный. В том виде, в котором мы сейчас представляем секс, что мы вкладываем в это понятие — такого секса, разумеется, уже не будет. С этим сексом уже практически покончено.
Перед тем как садиться писать свою книгу, я накачала себе подростковые сериалы, потому что мне нужно было немного вернуться в прошлое и припомнить все эти сладостные и мучительные волнения из-за того, что что-то происходит (и все это растягивается на полсезона). Я обнаружила, что в них всегда существуют одни и те же поведенческие шаблоны. Вы очень волнуетесь, вы неспособны говорить прямо о своих чувствах. Вы не можете сказать человеку о том, что вы чувствуете, вы боитесь, что из-за этого что-то случится — и последствия будут очень болезненными.
Персонаж обязательно попадает в историю, в которой никто не спрашивает согласия. Мужчина припирает женщину к стенке. Женщина сама может припереть мужчину к стенке. Мужчины с мужчинами делают то же самое. Женщина с женщиной… Эта ситуация, конечно, случается реже, но бывает всякое. Главная мысль тут — что согласия нет, но все непременно получают удовольствие, несмотря на то, что до этого ничего не обсуждалось. А в жизни такого не бывает никогда, в жизни реализуются, за редким исключением, совершенно другие модели.
Поэтому в представлении секса сейчас у нас есть два разных направления. Одно — это идеалистичная картина, в которой один нападает, другой подчиняется, и все хорошо, а другое — практичное, в котором мы страдаем, мучаемся и умираем. И я рада, что такого не будет, но каким образом мы придем к этой ситуации, и когда это случится — вопрос дискуссионный.
Залина Маршенкулова, блогер:
Почему эта проблема возникает, я прекрасно понимаю. Есть такой момент — если посмотреть на то, что происходит с западным феминизмом, то там, конечно, возникают какие-то истории с радикальным перекосом, когда борьба с домогательствами выглядит как борьба с сексуальностью. И я совершенно согласна, что такой момент есть.
Но мне кажется, что для России это абсолютно неактуально. У нас совершенно другая страна, менталитет, проблемы, сложности и отношения в обществе. Поэтому россияне боятся, что в России «исчезнет секс» и между мужчинами и женщинами начнут возникать проблемы только из-за того, что мы вдруг станем обсуждать проблему сексуальных домогательств… Конечно же, нет. Этого не произойдет.
Я хочу подчеркнуть, что сексуальность и сексуальные домогательства — совершенно разные вещи. Я исключительно за то, чтобы ни патриархат, ни какой-либо другой социальный институт не подавлял женскую сексуальность. И мне кажется, что очень важно, чтобы во время борьбы с домогательствами не выплеснули, что называется, из корыта ребенка.
Но когда читатели пишут мне, мол, как так? Человек должен что ли спрашивать разрешение на поцелуй, на то, чтобы потрогать тебя за попу и так далее. Я в этом случае могу приводить только свой опыт и говорю, что у меня таких моментов нет. Потому что если я хочу, чтобы меня прижали к стене и держали за волосы, я просто говорю: «не мог бы ты держать меня за волосы и прижать меня к стене?».
То, чем занимаются в том числе секс-просветители и другие активисты — они рассказывают о том, что мы должны учиться разговаривать, говорить о своих желаниях и чувствах, что это прекрасно и замечательно. О том, что разговоры о сексе и секс вообще должны перестать быть табуированной темой самой по себе. Это уже приведет к тому, что общество станет более свободным, просвещенным, и станет меньше проблем с насилием.
Но мне пишут многие женщины о том, что «если мне нужно говорить мужику, что ему делать, то тогда мне такой мужик не нужен». Мне кажется, что это, опять же, не проблема. Если не бояться и разговаривать — она будет решена, и вопрос о том, будет ли возможен секс в условиях победившего феминизма, не возникнет.
Антон Котенев, публицист:
Меня тоже удивило присутствие слова «феминизм» в названии дискуссии. Прежде всего, я согласен с тем, что мужчины не должны говорить о феминизме, не должны называть себя феминистами, ведь угнетенные могут сказать за себя сами. Это гораздо лучше, чем когда изнеженные хипстеры пытаются защищать мигрантов, а мужчины рассказывают женщинам, что такое феминизм.
Я понимаю, что имеется в виду под фразой «будет ли секс» при прогрессизме, при леволиберализме, или (как любят говорить правые, альтрайты) культурном марксизме. Вторая причина, по которой мне кажется это обсуждение странным, если мы говорим о харассменте, то одна из самых вопиющих историй, случай Кевина Спейси, — там вообще не было никаких женщин. А дальше я согласен с Татьяной Немировой, у меня такая же точно позиция, я считаю, что при феминизме секса не то, чтобы не будет, его будет просто гораздо меньше — наверно, процентов на 80.
Сейчас вообще никто не говорит о согласии. Согласие — это вчерашний день. Например, вы занимаетесь сексом за деньги. Вы получаете согласие на это. И вы считаете, что это нормально? По-моему, нет. Насилие классического патриархата, когда муж насилует жену — это тоже уже позавчерашний день, сегодня говорят о каких-то более тонких видах насилия, связанных с экономическими отношениями, с психологической манипуляцией. Например, когда нытик ходит за женщиной и пытается развести ее на секс — это что, не насилие? По-моему, насилие, и это недопустимо.
Когда мы видим все эти флешмобы, вроде #MeToo, то понимаем, что именно так выглядит секс с другой стороны. То, что мы обычно читаем или слышим в мужских компаниях, когда «гусары» рассказывают о своих «подвигах», оттуда выглядит как насилие. Очень неприятно, очень мерзко, но люди вынуждены это терпеть. Не буду говорить про мужчин и женщин — по-моему, это касается людей в целом. И в этом смысле, конечно, секс в том виде, в котором мы его знаем, — это патриархат, насилие — и с этим надо кончать.
Татьяна Никонова:
Всякий раз, когда мы говорим о согласии, о том, как все будет, то мы подразумеваем, что у нас есть некие свободные субъекты, которые свободно делают выбор в каком-то свободном вакууме, где есть, возможно, некие юридические бумажки и презервативы. Но на самом деле все не так. То, что ожидает нас конкретно, всегда очень контекстуально. Люди могут понимать под действиями, которые они хотят предпринять, совершенно разные вещи, в зависимости от того, женаты ли они, женаты ли на других людях, какого они возраста, достиг ли кто-нибудь из них возраста согласия и так далее. Также многое зависит от того, какого человек пола, какого гендера, и все это не всегда совпадает. А когда их двое, то ситуация очень запутывается, не говоря уже о ситуации, когда их больше.
Поэтому когда говорят, что, вот, женщина же согласилась с тем-то и тем-то, и выглядит это таким-то образом, мы бы могли задать себе вопрос: а в какой ситуации у женщины вообще есть свободный выбор? Потому что не всегда это очевидно. Есть ли у нее свободный выбор, когда у нее нет понятных моделей поведения отказа, что если она откажет и скажет «нет», то перед ней будет человек, который встанет и скажет «ну хорошо» и уйдет, и она не получит за это в табло. Кто ей может гарантировать, что произойдет именно так? Каким образом она будет себя вести? Как на нее будет влиять весь накопленный опыт жизни, где ее субъектность совершенно неочевидна.
И мне кажется очень важным, когда мы говорим о таких вещах, все-таки помнить, что в первую очередь нам нужно развивать чувствительность к гендерному неравноправию. Его нужно очень хорошо видеть, поскольку оно сильно влияет на динамику власти. Потому что всегда, когда мы говорим сейчас о сексе, возникают истории, в которых мы говорим о насилии, о власти.
Я думаю, что со временем секс изменится до такой степени, что вопросов власти просто не будет возникать. Точно так же, как сейчас очень популярны некие легкие версии БДСМ, поскольку это «интересно, чувственно» и так далее. Но БДСМ практически полностью завязан на динамике власти. Почему это так важно? Потому что секс есть власть. Почему секс есть власть? Потому что наше общество построено на попытках заполучить власть. И вот когда наше общество изменится, когда в нем вопрос власти и управления другими людьми и ресурсами станет не таким важным, изменится и секс.
Залина Маршенкулова:
Я бы хотела вернуть нас к реальности — мы говорим о каких-то утопиях. Мне кажутся странными примеры о каких-то радикальных феминистских выступлениях на Западе. Я хочу еще раз вернуть нас в Россию и обсудить российские проблемы и то, как российское общество воспринимает женщину и секс.
Давайте хотя бы вспомним историю про мальчика Артема, который убил свою соседку, а потом трахнул ее тело, или что писали в комментариях на популярных ресурсах — не в каких-то бложиках интеллектуалов. «Не могла ему дать разок? Это так сложно?» Так что нужно смотреть на то, о каком обществе вы говорите. Если мы посмотрим на роль женщины в восприятии ведущих Первого канала, то оно тоже очень интересно. Оно тоже укладывается во фразу «В смысле, как это она не захотела дать мужу?»
Иногда мы с вами утопически рассуждаем о том, что когда-то настанет эра, когда благодаря радикальным феминисткам, запретят секс или мужчинам запретят заниматься сексом… Я предлагаю вам вернуться сюда и читать комментарии или следить за телеэкраном, который смотрят миллионы. Я призываю читать комментарии в многомиллионных пабликах «ВКонтакте», которые называются «Шкуро[сношатели]» или еще как-нибудь в этом роде, и с их авторами обсуждать вопросы женской сексуальности. У них спрашивать: «А как вы считаете, если женщина вышла вечером в короткой юбке, она хочет, чтобы с ней переспали, или нет?»
Мы рассматриваем какие-то идеальные, не очень реальные ситуации. Надо смотреть на массовую повестку того, как воспринимается женщина. Я даже больше скажу, про жертв изнасилований говорят «она, наверно, хотела, чтобы ее изнасиловали» или «она бы могла и дать»… Я предлагаю вспомнить случай с сестрами, которые убили своего отца, который их насиловал и истязал, — и здесь мы тоже сможем прочитать комментарии о том, какие это нехорошие девочки.
Куда ни пойди, проблема в том, что в России очень сильна мизогиния. И мне кажется, что на сегодняшний день это гораздо большая проблема, чем страх перед тем, что где-то какие-то радикальные феминистки — не в этой стране — кому-то пишут бумажки о том, как им заниматься сексом. Мне насрать вообще, вот извините, серьезно.