После трагедии в Керчи власти всерьез задумались о ряде ограничений. Ужесточить предлагают не только продажу оружия, но и контроль за распространением негативной информации в интернете, наказание «за склонение несовершеннолетних к нападению на людей», а также пропускной режим в школах. И это лишь малая часть из множества инициатив, которые высказывали в последние дни депутаты, чиновники, политики и активисты. Почему после трагедий всегда появляется вал запретительных инициатив, чего на самом деле хотят власти и могут ли запреты повлиять на общество — объясняют социологи.
Леонтий Бызов, ведущий научный сотрудник Института социологии РАН:
Это естественная реакция административной системы на любые угрозы, потому что все этажи иерархически выстроенной административной системы стремятся снять с себя ответственность за какие-то непредвиденные обстоятельства. Неважно, произойдут они или не произойдут. Важно, чтобы в случае, если они произойдут, отвечал не я, а кто-то другой. Это естественная реакция бюрократического класса, который составляет основу этой административной системы.
Поэтому неважно, что все эти меры — бессмысленные, что все равно, если кто-то захочет взорвать — он взорвет, неважно, что эти меры требуют огромных ресурсов. Это не играет никакой роли. Важно, что я как человек, отвечающий за безопасность школ в городе, в регионе или в стране, это предписал, это мероприятие устроил. Если что-то случится, я смогу сказать — я это сделал, и я не виноват. Виноват кто-то другой. Те, допустим, кто мои предписания не выполнил.
Предписания же делаются таким образом, что их выполнить невозможно. Мы все это прекрасно знаем. Уже притчей во языцех стали пожарная безопасность, санитарный контроль, то есть целый набор ограничений, которые, все знают, что выполнить невозможно, и все их обходят.
Но это то, к чему всегда можно придраться и сделать кого-то виноватым. Кого угодно, кроме самого себя. Чтобы потом не сказали: вы не справились, вон, у вас ребят убивают. Нет, мы приняли меры. Вот, пожалуйста, семьдесят пунктов. Всюду стоят галочки.
Выполнять — это для других, и это потребует огромного количества денег, и сами меры могут оказаться неэффективными. Поэтому эта форма перекладывания ответственности с одного этажа бюрократической лестницы на другой.
Это относится к исполнительной власти, а депутаты делают то же самое, потому что им надо на что-то реагировать. Они тоже встроены в исполнительную вертикаль, никакой самостоятельной представительной власти не существует. Они тоже должны предусмотреть комплекс мероприятий, внести поправки в законопроекты, чтобы никто не сказал: у вас плохие законы. Нет, мы все сделали, мы повысили безопасность. А их [законы] выполнить либо невозможно, либо их можно выполнить, но это будет неэффективно. С этим уже пусть другие разбираются.
У нас это действует только одним образом — виноваты одни, а страдают от запретительных мер совершенно другие люди.
Эта реакция работает всюду. Я думаю, что она работает и в демократических странах, где административная система устроена иначе, разве что, возможно, не так грубо, как у нас. А корни одни и те же, потому что государство — всегда бюрократия. Просто бывает бюрократия адекватная и в какой-то степени ограниченная другими ветвями власти, независимыми от нее, а бывает бюрократия всемогущая, как у нас, где каждый нижний этаж зависит от верхнего.
В первую очередь надо выслужиться перед верхним этажом, показать, что мы все сделали как надо, нам надо вручать медаль и ордена.
Их страх имеет две стороны — страх быть пониженным, наказанным, и, наоборот, желание выслужиться, быть отмеченным. Как правило, отмечаются не те, кто реально внес свой вклад в какое-либо полезное дело, а те, кто занимался выслуживанием и громче всего о своих заслугах докладывал начальнику, лучше рапорта писал. Обычная ситуация. Важно не попасть под раздачу, потому что всегда, когда происходит ЧП, должен быть кто-то виноватый, кого надо публично выпороть и уволить.
Плюс зарабатывание политических очков, потому что эти случаи действительно имеют очень широкий общественный резонанс. И это популярно, потому что людям это внушают. Бюрократия через средства массовой информации умеет очень эффективно свои интересы выдавать за общенародные. Кто-то этому верит, кто-то — нет. Но большая часть людей, очевидно, верит. Только продвинутая часть общества, которая имеет свои, независимые источники информации, приучается критично относиться к тому, что им говорят. А те, кто имеет один источник информации (в первую очередь — федеральные телеканалы), наоборот, привыкают относиться ко всему некритично и считают, что все, что делает власть, — правильно.
Бороться [с такими трагедиями, как в Керчи] можно. Но только демократизацией общественного климата, то есть независимыми ветвями власти. Нужно, чтобы законодательная власть не боялась исполнительной власти и могла бы действовать ответственно, исходя из наказов, которые она получила от избирателей, а не в оглядке на исполнительную власть, и чтобы были диверсифицированные источники информации, а не один. Если демократизации не будет, то так или иначе, можно ставить хороших начальников вместо плохих, и все равно бюрократия будет жить по законам бюрократии.
Предотвратить такие случаи невозможно. Наша жизнь полна неожиданностей и исполнена несчастьями, которые сыплются на голову совершенно негаданно и незаслуженно. Можно стараться предотвратить, но гарантировать нельзя. Мы можем только снизить вероятность. Но даже по теории вероятности нечто подобное когда-нибудь повторится просто потому, что оно происходит всегда и всюду.
Денис Волков, социолог «Левада-Центра»:
Они должны как-то реагировать. С одной стороны, они реагируют как умеют, а с другой — чего-то такого от них и ожидают.
Если посмотреть на общество в целом, то оно поддерживает и понимает такие инициативы, где надо кого-то наказать, что-то запретить. Я допускаю, что могут быть и некие политические мотивы — пропихнуть какой-то закон, — но я думаю, что не это главное. Главный посыл, который возникает у рядового гражданина, это то, что инициатива что-либо отрегулировать означает кого-то наказать. Или что-нибудь запретить, или камеру поставить.
Это то, что людям понятно, и то, что первым приходит на ум среднестатистическому гражданину. Это то, как люди в целом мыслят. На мой взгляд, таково одно из основных объяснений.
И кроме того, что депутатам надо показать свою активность, в том числе своим избирателям, что люди наверху заботятся о них, что им не все равно, у них также есть своя человеческая реакция. Она такая же, как у среднестатистического россиянина, — наказать и запретить. Жесткий ответ понятен человеку. То есть они действуют в русле тех ожиданий, которые к ним общество в целом предъявляет.
Власть должна продемонстрировать заботу и, с другой стороны, продемонстрировать силу, потому что среднестатистический россиянин все-таки ждет именно силы.
Отчасти это наша, российская, черта. У нас ждут решения проблем прежде всего от государства. Так и люди воспитаны были, и государство само при всяческой возможности воспитывает то, что в случае любой сложной ситуации на него можно опереться. Это не менталитет, не загадочная русская душа. Просто такова работа институтов, исходя из нашего опыта, для большей части населения — опыта советской власти, где государство было вообще единственным игроком и единственным доминирующим действующим лицом. Правда, сейчас государство начинает все чаще обманывать ожидания граждан.
Что еще [кроме запретов] власть может сделать, чтобы предотвратить подобные события, сразу и не поймешь. Они другого предложить не могут. Я думаю, что это характеристика не только наших политиков, но и всех политиков. Другие варианты могут предлагать только какие-то продвинутые группы, после более глубокого анализа, исследований, работы экспертов. Это должно обсуждаться публично, а публичного обсуждения у нас, конечно, тоже не хватает в политической культуре. А ответа ждут.
Александр Чумиков, доктор политических наук, главный научный сотрудник Центра региональной социологии и конфликтологии Института социологии РАН:
Все сейчас пытаются найти причины, и оказаться в этом [в поисках причин] в первых рядах, а также найти методы решения и преодоления этих причин. И все, что предлагается, — все невпопад.
Первое. Как же охраняли, надо охрану усиливать. То есть, если посчитать, в стране примерно 60 тысяч учебных заведений, если в каждом поставить по четыре человека, будет еще одна Росгвардия. Это не решение вопроса. Усиливать и усиливать всё — это все равно репрессивный аппарат, каким бы целям он ни служил, и обуза на плечи налогоплательщиков.
Следующее. Стоит там один человек, или четыре, или шесть — все равно. Парень этот четыре года ходил туда, его в лицо знают, как и всех остальных. Они что, годами встречают человека, а потом, на четвертый год: давай-ка я присмотрюсь к нему повнимательнее? То есть вопрос с охраной — это не вопрос.
Второе. Начинают искать религиозные корни. Вот там мама посещала свидетелей Иеговы, и он там приобщился... и так далее и тому подобное. Но, во-первых, «свидетели» уже запрещены после долгих дискуссий, во-вторых, я не буду давать юридические трактовки, в чем там у них экстремизм, но только не в призывах к насилию. У свидетелей Иеговы этого нет в принципе. Они оружие отказываются держать в руках, их в концлагеря сажали во время Второй мировой войны и пришивали фиолетовый треугольник за то, что они отказывались брать в руки оружие.
При этом, если сравнивать с трагедией в Кемерово, в пожарной безопасности есть формальные вопросы. А в случае с керченским стрелком я формальных методов решения проблемы не вижу. Это популизм — поговорить, попасть в СМИ и так далее. И объявляется торжественно: а вот теперь во всех школах усилена охрана. Хорошо, на какой срок вы ее усилили? И каким образом? К сожалению, проблему решить невозможно, есть разные примеры из истории, почему это так.
Поэтому пока в этих запретительных инициативах я не вижу смысла. Более того, я другую юридическую или политическую инициативу предложить сам не могу. А могу предложить только следующее, глядя со стороны не только как политолог, а со стороны университетского профессора, которому приходилось работать в школах. Преподаватель должен знать своих учеников. Не следить за ними, что-то перлюстрировать, а предложить людям написать какие-то работы, посмотреть, как они мыслят, о чем они рассуждают, попытаться войти в диалог. В вузах этого в принципе нет, воспитательная функция не предполагается. Ответственные за воспитательную работу есть в школах, в армии. В вузах же за поведение и за мировоззрение некому отвечать, кроме как преподавателю, который ведет дисциплину. Формально его заставить это делать нельзя. Это нужно делать только неформально — понять, чем человек живет.
Этот парень был без друзей. Ну так ты поговори, присмотрись, посмотри, может, он в соцсетях сидит, что он выкладывает. То есть я вижу постановку вопроса перед семьей и школой. Без формальных регуляторов.
Слабости власти я в этом также не вижу. Он не бросил вызов власти, он не высказал несогласия с теми, кто у власти. Он вообще ничего не сказал.