Согласно данным Росстата, реальные доходы россиян в сентябре снизились на 1,5 процента. Месяцем раньше они упали еще на 0,9 процента. Сейчас в стране за чертой бедности — 20 миллионов человек. Многим удается сводить концы с концами только благодаря помощи, в частности, волонтеров, которые в ущерб личному времени и деньгам пытаются сделать жизнь других чуть более сносной. Одна из них — сирийка Жоржина Дейратани. Она приехала в Россию из Дамаска и стала одной из основательниц проекта для бездомных и малоимущих с красноречивым названием «SOS банк помощи». «Лента.ру» записала монолог дочери известного сирийского врача о попытках борьбы с системой и о том, почему на ее родине подобные проблемы практически исключены.
Такого количества бедных людей, как в России, в Сирии я не видела. Я росла в Дамаске до 15 лет в обеспеченной семье: мой отец был главным урологом страны. Он с детства брал меня с собой в больницы и клиники, и я видела, как его ценили: ему были благодарны, любили, уважали. Я тоже хотела стать врачом. Каждое лето я ездила в Россию, на мамину родину, и в итоге поступила здесь в медицинский институт — пошла по стопам отца, который учился тут по обмену в Российском университете дружбы народов, а диссертацию защитила в Московском медико-стоматологическом университете. Он считал, что должен всем русским и России, потому что эта страна дала ему образование, благодаря которому он на своей родине смог стать тем, кем он был.
До войны в Сирии было строгое деление на обеспеченных людей и малообеспеченных. Вторые были, конечно, но все работали, имели свое жилье, спокойно могли позволить себе купить одежду и что-то помимо нее. Здесь таких [малообеспеченных] — пол-Москвы. Людей, которые ночуют на улице и не имеют никаких средств для существования, я увидела, только когда переехала сюда.
Я не сразу обратила на них внимание. Сначала была занята учебой, потом, узнав, каково тут отношение к врачам, начала преподавать арабский язык. Впервые задумалась о проблеме бездомных, когда моя ученица Алена Попова пригласила меня на сортировку еды в московский храм.
17 сентября прошлого года стало началом всего. Я раскладывала продукты в пакеты, чтобы потом раздать бедным. Кормежка проходила в палатке около Ярославского вокзала. Все это время я стояла с открытым ртом: у меня был шок от количества людей. Их было очень много — сотни, сотни людей. Я была поражена настолько, что стояла как вкопанная и не могла понять, что вообще здесь делаю. Все действия совершала автоматически, как оглушенная.
Конечно, сначала была брезгливость. Я пришла в хорошей одежде, а вокруг были грязные люди, от которых дурно пахло. Они кашляют, возможно, чем-то болеют — ты не знаешь, туберкулез это или не туберкулез. Я стояла и повторяла про себя: «Только не трогайте меня, не трогайте меня».
Когда мы закончили, был уже поздний вечер, почти полночь. Я позвонила другу и сказала только одно: «Забери меня». Сначала он отказался: «Я тебя не посажу в машину. Ты грязная». В итоге посадил.
Не могу сказать точно, почему первая кормежка не стала последней. Возможно, повлияло воспитание отца. Он был жесткий человек, имел твердый характер: поставил цель — должен ее достичь, потому что уже решил это сделать. И это хороший навык — спасибо ему. В общем, во второй раз через неделю я приехала со своей едой — привезла картошку: высушила, запекла, обернула каждую фольгой. Теперь в палатке около Ярославского вокзала на мне была другая одежда, она больше подходила к месту. Брезгливости уже не было. Я не знаю, куда она делась.
Каждый четверг мы приезжаем на место с едой и одеждой. Ждать не приходится — бездомное «радио» работает очень быстро. Иногда ведем «торговлю» за новость: я даю две картошки, если человек приводит друга. Такие «картофельно-рыночные отношения», «новый» тип экономики.
У всех разные случаи. Кто-то еще со времен 90-х, когда все рухнуло, не может себя собрать. Многие из них имеют высшее образование, эрудированы, некоторые еще и говорят на разных языках, и их отличает манера разговора. Кого-то выселили из квартиры родственники, супруги. Кому-то трудно найти работу. Но чаще истории сводятся к потере документов по приезде в Москву и отсутствию возможности их восстановления.
У каждого волонтера свои любимчики. Мою подругу Аню Ромащенко часто зовут в гости Людмила и Илья — семья среднего возраста, не бездомные, а малоимущие: у них есть жилье, просто не хватает денег на еду. Они начали приходить не за едой, а за книгами. В основном, просили русскую классику. Потом отдали все книги по буддизму — Людмила им увлечена. Так и подружились на фоне литературных увлечений.
Мой любимчик — мужчина, представляющийся военным хирургом. Он мужчина с шармом. У него правильно поставленная русская речь, хотя сам он не русский. Я не знаю, откуда он. Сегодня он может быть из Парижа, а завтра из Афганистана — мне без разницы, это не изменит отношения к нему. По его словам, его обманули родственники, и, оставшись без документов, он вынужден приходить к нам. Мне нравится, когда он приходит и говорит: «Здравствуйте, я ничего не буду. Я сюда пришел только чай попить». Видно, что это гордый человек.
Обычно говорят правду, хотя она всегда не очень приятная, но бывают случаи совершенно маразматичные. Например, когда помогал один иностранный фонд, весь язык коммуникаций между волонтерами был английский, пришел мужчина, который с характерным русским акцентом рассказал, что он из Ирландии, жил там больше десяти лет, а потом переехал в Россию и потерял документы. Это было очень смешно. Но мы слушаем, кормим. Мы же не занимаемся, например, восстановлением документов. Нам неважно, кормим мы хирурга, ирландца или космонавта. Я не была на их месте, но, если бы вдруг оказалась, то, наверное, «была бы» балериной. Почему бы и нет.
В один из четвергов я не доехала до места сбора — встряла в пробке. В этот момент я разговаривала с другом по телефону. Я буквально орала в трубку. У меня был очень плохой день. Вдруг он сказал: «Дойди уже до туда. Там ты успокоишься». Кормежка — это то время и место, где я могу отвлечься от всего и быть именно «здесь и сейчас».
Рабочих рук не хватает. Да, друзья помогают, постепенно втягиваются. Кто-то привозит одежду. Буквально снимает с себя, чтобы отдать нуждающимся. Иногда мне приходится просить, чтобы это сделали. Кто-то помогает физически: тяжело таскать сумки с 40-50 килограммами картошки. Немногие лично стоят на улице, чтобы их раздать. До места сбора доезжает меньше десяти человек. Но я искренне благодарна всем нашим друзьям-организациям и каждому, кто приезжает или проявляет помощь. Без моей команды и без всех неравнодушных людей мне было бы труднее заниматься этим.
В прошлый Новый год я подумала: будет приятно, если человек откроет подарочный набор, а на открытке от руки будет написано какое-то поздравление. Начала сбор: нужно было 200 открыток, 200 плиток шоколада, 200 печенек и 200 мандаринов. По одному в пакетик. Но вместо 200 плиток шоколада я собрала 600. Телефон оборвали со словами: «Доставка. К вам едет шоколад». Офис был очень маленький, и все было в этом шоколаде. Месяц сидела на коробках от него.
Вообще мы заготавливаем все дома в ночь со среды на четверг. Однажды у меня сломалась духовка. Пришлось везти продукты к подруге и готовить у нее. Ее муж открывает, я ему: «Привет! Хочешь картошку?» А он: «Ты опять здесь?»
Мне говорили: «Ты перегоришь, у тебя это пройдет». Не перегорело, не прошло. Появилась даже идея фикс: уехать и открыть свой фонд в Сирии. Там война была, и помощь нужна. Отец, думаю, ворчал бы на меня, если бы был жив и узнал, чем я занимаюсь. Сказал бы, что я трачу на помощь слишком много времени. Но в глубине души, я знаю, он бы меня поддержал.
Наверное, главное, чему я научилась за время работы с бездомными, что внешняя оболочка — не суть. За ней спрятан человек. И все грязное, дурно пахнущее, что есть снаружи, не имеет к этой сути никакого отношения. Это совсем не жалость. Я просто думаю, что никто из нас не застрахован от подобных проблем. Каждый может оказаться в кругу нуждающихся. И мысль, что я для них что-то делаю, меня согревает. Может, мне потом кто-то поможет, если я окажусь в подобной ситуации. Вот в это я верю.
Сейчас я куратор проекта «SOS банк помощи». Изначально он задумывался как перевалочный пункт: мы собирали одежду, еду, обувь и отдавали уже существующим фондам. А потом это переросло в работу непосредственно с подопечными. Я назвала это «работой», но на самом деле началось все как хобби. Оно приносит удовольствие. Вы не представляете, что это такое, когда вам говорят «спасибо». Вот это их «спасибо», когда даю кому-то картошку на кормежке, я в жизни никогда и нигде больше не слышала. Оно другое. Не то, которое я произношу или произносите обычно вы.
Невозможно описать, что чувствуешь в этот момент. Это похоже на наркотик: ты просто радуешься, что тебе сказали «спасибо». И уже без разницы: холодно на улице или нет, хочешь домой или не хочешь. Они очень благодарные, это надо прочувствовать. А вообще, волков бояться — в лес не ходить. Нагрубить в этой стране могут на каждом углу.
В России надо менять менталитет людей, чтобы они не бросали своих родителей, как это часто бывает. Приходят на кормежку бабушки, дедушки с улицы. «Семья есть?» — «Да». — «Дети есть?» — «Есть». — «Так почему же вы здесь?» Молчание.
В Сирии такого бардака, как здесь, нет, потому что очень развиты церкви и мечети: все детские дома, приюты, центры помощи находятся при них. Все организовано, все функционирует. Еще, наверное, народ там больше боится бога: люди не дадут случиться такому, чтобы кто-то жил на улице.
В пример можно привести и западные страны. Я имею в виду скандинавскую, немецкую модели или либеральную модель, которая есть в США и Великобритании, при которой большую роль в помощи бездомным гражданам играет государство. Например, в Финляндии есть прекрасная система Housing first, то есть «Cначала жилье»: строят социальную гостиницу для бездомных, где человек начинает осознавать себя в безопасности. Оттуда не прогонит полицейский, там не побьют скинхеды или хулиганы, и он учится мыслить другими категориями, планировать будущее: раз есть жилье, нужно делать что-то дальше. Эта схема идеально работает.
У нас этого не происходит. Есть «Социальный патруль», какая-то помощь. Но ключевое слово — «какая-то». Бессмысленно сравнивать пособие немецкого бездомного с пособием русского. У нас бездомный вообще часто без него. Что касается государственных инициатив, судите сами: раньше кормежка всегда проходила недалеко от площади трех вокзалов (ныне Комсомольская площадь) в палатке. Эта была большая палатка с лавочками и столами внутри, куда люди приходили, грелись, ели горячее, вмещала она по 200-300 человек. Но у нас ее отняли. За две недели до чемпионата по футболу власти анонсировали, что такого быть не должно: к нам, в процветающую страну, едут иностранцы, а у нас рядом с вокзалами столько бездомных!
«Мы вас перенесем на время на Иловайскую улицу», — сказали нам. От метро Люблино, чтобы вы понимали, туда добираться минут 30 на маршрутке. Туда по московским пробкам просто так не доедешь, а с картошкой уж точно.
Обещали, что палатку вернут обратно после чемпионата. Но мундиаль завершился, и наступила тишина. Ничего не происходит. Бездомные все равно всегда жили и будут жить на Комсомольской площади: вокзалы — точка их притяжения. Я думаю, сделали только хуже. Теперь, грубо говоря, бомжи «разбросаны» по всем трем вокзалам — раньше хотя бы кучковались в одном месте.
Я обращалась в Общественную палату. Там сказали — ждать ответа в течение 30 дней. Это как доставка с Alibaba: «Где посылка? Посылка на таможне». Вот так и здесь. Сколько бы я ни пыталась выйти на разговор, что тащить все на Иловайскую улицу неудобно, мы просто перестанем это делать, — все тщетно. В ответ: «Вам нужно просто хорошую стратегию провести».
Понятное дело, что город торгует этим местом. Наверное, здесь сделают платную парковку. Сейчас на месте, где раньше стояла палатка, организовали какие-то полулегальные перевозки. В прошлый раз мою знакомую, которая там проходила мимо, спрашивали, не хочет ли она поехать в Ярославль за деньги без документов. Вокруг толпились люди с тюками. Здесь какой-то свой бизнес, на чей хвостик мы и наступили. А нам нужна наша палатка обратно, потому что зимой без нее мы сдохнем на холоде.
На сайте Change.org появилась петиция с требованием вернуть палатку для бездомных к площади трех вокзалов. Как указали авторы, многих она «спасла от обморожений и голодной смерти».