Мы все засиделись. Не только в своей Москве, но и в своем Иркутске, в своем Краснодаре, своих Набережных Челнах. Очень удобно гордиться страной, уменьшая карту восточного полушария на смартфоне, и восхищенно цокать: какая же она огромная. Корреспондент «Ленты.ру» так увлекся масштабированием родины, что пролетел через большую ее часть и оказался во Владивостоке. По-настоящему, с чемоданом и списком покупок: крабы, гребешки, икра, гусли. Как будто всего этого нет в Москве. А что в ней правда не найти — это пронизывающего приморского авантюризма с оттенком романтического отчаяния. Если проще: приключения здесь можно найти на каждом шагу.
«Нет, ты не понял! Не появляйся там никогда. Это серьезно. Тебя там прибьют на хрен! Слышишь? Вообще туда не ходи!» — разговор с местными жителями о достопримечательностях города начался весьма эмоционально и достопримечательно. Не успел я еще выйти из аэропорта, а мне уже куда-то нельзя. Любопытно. Не могу представить, куда бы я запретил пойти приезжему в пределах МКАДа. У нас даже в самом злачном месте уже просто так не получишь в рожу. В Москве даже алкаши стали какими-то утонченными. Да, на дороге все еще можно выхватить из травмата, но чтобы было место, куда страшно пойти... Лубянка? Кремль? Да и там после реконструкции стало посветлее.
Во Владивостоке почему-то самым опасным заведением считается бар «Мумий тролль». Конечно, первое, что ты делаешь после всех предупреждений и запретов, идешь туда. Вся эта чудесная дымка чего-то зловещего и запретного — лучшая рекомендация. Местным нужно писать гастрономические путеводители и оценивать места по степени вероятности нарваться на драку. По типу мишленовского гида, только вместо звезд могли бы быть кулаки. Три кулака — не суйся сюда (значит, надо однозначно посетить). Два кулака — будь начеку (можно здесь начать вечер). Один кулак — береги борсетку (не стоит переживать, все под контролем).
Бар «Мумий тролль», по легенде, принадлежащий Илье Лагутенко, — это обычный заштатный паб с претензией на то, что он демократичный (что бы это ни значило) и модный (сюда заезжают диджеи из самого «Симачева») одновременно. На входе стоят двое мужчин. Один из них в поисках оружия или еще чего запрещенного пальпирует тебя так уверенно, что, кажется, он заодно проверяет, не увеличена ли у тебя селезенка. Ну, мало ли. Второй охранник вежливо, но настойчиво отмечает, что вход «в любой одежде сверху» запрещен. Ни бомбер, ни пиджак, ни кардиган сюда лучше не надевать — придется сдать в гардероб.
Похоже, что где и можно было бы выхватить — то как раз на входе. Ведь дальше все слишком спокойно. И местами даже уныло, особенно когда смотришь на даму в перьях, которая поет I feel good пустому танцполу. От бара к столикам шатается группа поддатых китайцев. Они даже пьяные ходят толпой. Некоторые позволяют себе наваливаться на официанток и орать им что-то в уши. За баром сидят четыре бородатых мужика, похожих на норвежских лесорубов. Несколько пьянчуг среднерусской внешности просто шатаются от стены к стене, пытаясь подпевать леди у микрофона.
На стенах, кстати, проиллюстрирована песня «Владивосток 2000». Причем интерьер оформлялся с максимальным недоверием к умственным способностям посетителей: каждая строчка песни не только изображена, но и процитирована. Например, перевернутый Land Cruiser так и подписан: «Колесами печально в небо смотрит "Круизер"». Ну, мало ли перепутают и подумают, что это: «Со смены не вернулась молодая жена».
«Уходи, пожалуйста, оттуда. Поезжай в отель, завтра поедем в нормальное место», — пишет в «Вотсапе» один добрый и серьезный человек, который переживал в тот вечер больше всех. Он живет во Владивостоке давно. Очевидно, знает, о чем пишет. Я наврал, что уже уехал, и продолжал ждать приключений.
Кстати, общаться по «Вотсапу» — это исключительно региональный стиль (конечно, если ты не админ родительского чата или полицейский). Вне Москвы почему-то все боятся «Телеграма». Может, поверили в то, что его запретили, и не хотят нарушать. После ста пятидесяти виски (барная карта вполне сносная) уже становится совсем не страшно. Сообщения на экране начинают расплываться, и как-то сами собой от этого становятся менее напряженными.
Еще двести — расслабляют окончательно. Китайцев уже выносят. На сцене женщину в перьях сменил молодой человек в расхристанном фраке. Лесорубов уже рубит. Людей в баре немного прибавилось, но они как-то рассосались по периметру. Никто даже и не посмотрел в мою сторону. Что обидно — девушки тоже. И от этого «Круизер» смотрел в потолок как-то особенно печально.
Приключения так и не приключились. В конце концов не искать же их в ультрамодном баре Moonshine, что по соседству с «Мумий Троллем». Там тоже китайцы, но тихие. Есть и бородачи, но подчеркнуто крафтовые. И за столиками несколько парочек, посасывающих коктейли сомнительно-нежного цвета. Ни живой музыки, ни кальянов, ни зелени-мелени в стол. Даже в туалете не накурено.
Стоит и правда возвращаться в отель. Естественно, пешком.
Передвигаешься по Владивостоку исключительно в двух плоскостях: в горку или с горки. Прямых проспектов в городе почти нет — сплошные выпуклости и выемки, холмы и бугры. Некоторые из неровностей выходят на такие запредельные углы, что с непривычки ноги забиваются на втором же упражнении «подъем-спуск». Местами можно прогуляться по ровной поверхности, но после баров траектория передвижения задается в хаотичных плоскостях. На улицах тихо и темно. Несмотря на близость к Азии, светодиодное безумие пока не накрыло конечный пункт Транссибирской магистрали. Здесь и местных причуд предостаточно.
Владивосток — обаятельный город. В попытке быть стильным или хотя бы просто нарядным он даже местами трогательный. Здесь когда-то затеяли стройку двух фешенебельных гостиниц, прямо на берегу, чтоб гости жили с видом. Потом затейники проворовались и заехали в СИЗО, а отели, которые должны были стать звеньями люксовой цепочки Hyatt, так и пустуют. Как прижизненные памятники дальневосточной коррупции, выросшие, конечно же, на самых почетных местах в городе.
Мест таких, правда, здесь много. Почти на каждом углу и за каждым углом. С любого ракурса, даже если ты присел завязать шнурок, можно видеть воду и рельеф. Хотя бы одним глазком. Глядя на эту нарочито полыхающую красоту обоими глазами, перестаешь им верить. Это все настоящее, а главное, что ты в окружении этого сейчас существуешь. Сюрреализм, помноженный на алкогольное опьянение? Отчасти. На следующий день все то же самое — только еще вычурнее, еще мощнее и ярче.
Меньше всего здесь хочется находиться в помещении. Виды из любого окна раздражающе манят и выкуривают тебя на воздух. Вокруг провинция, но ты не чувствуешь себя ущербно. А когда видишь мост через бухту Золотой рог, то от гордости даже втягиваешь живот. И в этот момент нужно обязательно сказать: «Нет, вот умеют же делать! А еще такой же мост на остров Русский построили! Где он тут?» Причем неважно, кому ты это говоришь: другу, прохожему, пробегающей кошке или проезжающему мужчине в автобусе. Но любой местный прохожий тебя поправит: на Русский построили другой мост!
«Мы тут шутим: у нас есть мост-мама и мост-папа», — вдруг просыпается таксист, пропустив очередной поворот. После этого он замолкает в поиске нужного дома, и шутка про мосты превращается в загадку. Пару минут спустя все-таки наступает развязка: «У моста через Золотой рог опоры буквой «вэ» английской. У Русского — буквой «лэ» русской. Ну, ты ж сам понимаешь, кто папа, а кто мама». И давай хохотать.
Говорил и хохотал он с акцентом, которым орудуют обычно где-то на Кубани. И очень непривычно слышать его за семь тысяч километров он нее. От человека, который управляет машиной с правым рулем. Таких автомобилей тут большинство — причем встречаются модели, которые никогда не окажутся на другом конце света.
Генитальные мотивы в архитектуре всегда теребили сознание наблюдателей, но чтобы в опорах увидеть умозрительное соитие… Тут даже не постараться нужно, тут просто нужно здесь жить. К слову, оба моста тянут как минимум на то, чтобы быть фоном для селфи. Мост «Русский» так вообще попал на банкноту две тысячи рублей.
Ведет он, кстати, на территорию кампуса Дальневосточного федерального государственного университета. Это отдельный город, где есть все, кроме легального алкоголя. Последний оплот студенческой разнузданности прибился к обочине на съезде с моста в виде ларька с названием Route 60. Дальше — только КПП, охрана и зубрежка. Факультеты здесь называют школами, а корпуса выглядят как многозвездочные гостиницы. Наподобие одного из недостроенных «Хаяттов», только масштабнее и надежнее — все-таки строил «Газпром».
Виды из аудиторий совершенно расхолаживающие. Новичку — а в ДВФУ приезжают даже из Москвы — очень сложно сосредоточиться на учебе, когда у тебя за панорамным окном моря, сопки, скалы и прочая природа. Что-то из серии «родные просторы» — только просторнее. Слишком разнообразно и недосягаемо. Чтобы добраться до всех маячащих в перспективе мест, нужно еще построить с десяток мостов. Но пока и путь на остров Русский — это гигантский прорыв и широта размаха. Пока что максимальная, иначе может где-то треснуть.
Потенциал Владивостока выглядит особенно необъятно с воды. Прогулки на яхтах — обязательная программа для гостей из центра. И главная головная боль организаторов. В компаниях больше пяти человек обязательно находится республиканский призер по прыжкам с движущихся объектов, который оказывается в воде. Об умении плавать, конечно, в этот момент никто и не думал. Да и зачем — если его никогда не было. Если на борту девушки — тоже скорее всего быть беде: некоторые выпадают из лодок, как волосы с головы их ухажеров.
В этот раз все было спокойно, вся тревога рассосалась еще на берегу. Можно наблюдать. Вода с земли величественная и всепоглощающая. Земля с воды напоминает неразобранную лоджию. Какие-то таунхаусы, которые застряли еще где-то в начале двухтысячных. Куски заборов, за которыми, видимо, должны были скрываться элитные постройки вроде несчастных «Хаяттов».
Военные корабли на боевом дежурстве и судна разной степени обшарпанности, торчащие в гаванях черт-те зачем. Какие-то стекляшки в лучших традициях лужковского шика. Безвестные гостиницы, пустоты, мост-мама, угольные танкеры, мост-папа, маяк, люди, памятники, башни. Вдали костел. Пара православных церквей. Не хватает только какого-нибудь шпиля — для объединения беспорядочной композиции.
Говорят, что простота хуже воровства. И с тем, и с другим во Владивостоке все в порядке. Но простота здесь очаровательна, а воровство романтизировано. Простой не значит глупый. Скорее, наоборот: добрый и открытый. Пусть даже вор. Сферы влияния в городе четко поделены: этому уголь, этому рыбу, этому флот, этому оружие, а этому — не дала. Увы, чувствуется, что многие люди здесь оказались не у дел. Таких легко узнать по машинам с правым рулем. На привычную комплектацию они еще не заработали.
Владивосток — очень старательный город. Выражаясь языком, близким некоторым экс-чиновникам города — стремящийся. Как отремонтированная Набережная цесаревича стремится расползтись по всему побережью — с ее плиткой, фонарями, бордюрами, парапетами.
В Москве же получилось. Чем Владивосток хуже.
Лучше.