«Лента.ру» продолжает цикл публикаций о гениальных аферистах Советского Союза, которые умудрялись делать миллионные состояния под носом у советской власти, несмотря на грозящую за это смертную казнь. В предыдущей статье мы рассказывали о легендарном аферисте Иване Амозове, в котором уживались две страсти — к наживе и к славе. В отличие от него цеховики-трикотажники, промышлявшие подпольным пошивом одежды, думали исключительно о деньгах. Во времена Хрущева они зарабатывали миллионные состояния, купали любовниц в шампанском и катались на роллс-ройсах. В погоне за прибылью эти деловые люди использовали даже рабский труд. Впрочем, у всех этих историй конец был один... Расстрел.
Годы правления Никиты Хрущева, сменившего в 1953 году на посту Первого секретаря ЦК КПСС скончавшегося Иосифа Сталина, принято считать оттепелью из-за общей, пусть и символической, либерализации. Вместе с тем именно при Хрущеве состоялся процесс, который потом назовут «делом трикотажников», или «еврейским делом» (по национальности большинства подсудимых). Вердикт суда был крайне суров: к смертной казни был приговорен двадцать один человек.
По сути, высшую меру наказания вернули специально для этого дела — на момент их ареста и следствия действовал мораторий на смертную казнь за экономические преступления. Процесс над трикотажниками до сих пор вызывает ожесточенные споры: одни считают смертные приговоры оправданной мерой в борьбе с цеховиками, другие полагают, что процесс был показательным, дело — сфабрикованным, а смертный приговор вынесли по указанию Хрущева, который задался целью нанести сокрушительный удар по расхитителям социалистической собственности.
Предыстория громкого разбирательства такова. В середине 50-х годов на Аламединской трикотажно-ткацкой фабрике, которая располагалась во Фрунзе — столице Киргизской ССР (в феврале 1991 года город переименовали в Бишкек), на должности помощника мастера трудился 35-летний Зигфрид Газенфранц. Родители Газенфранца, евреи по национальности, были эвакуированы в Киргизию из Румынии во время Великой Отечественной войны.
Работая на трикотажной фабрике, Газенфранц прекрасно видел, что при всех подвижках хрущевской экономики в плане сельского хозяйства одна из главных потребностей советского человека — прилично и модно одеваться — так и не была удовлетворена. План борьбы с существующим в легкой промышленности положением родился у Зигфрида в беседе с его ровесником Исааком Зингером, мастером ткацкого цеха фабрики имени 42-й годовщины Октября. Тот тоже был родом из еврейской семьи, но не эвакуированной, а сосланной за попытку организации предпринимательской деятельности. Отец Зингера к тому же был замечен в связях с троцкистами, что тоже не вызывало симпатий у властей.
Для начала будущие цеховики собрали все имевшиеся у них деньги (помогли родственники и друзья), закупили сырье и десять прядильных станков, прибывших в Киргизию из Чехословакии. К делу подключили начальника трикотажного цеха Матвея Гольдмана: тот помог подпольщикам с помещением — оборудование разместили в автобусном гараже, который находился на территории фабрики.
На подпольном предприятии трудились доверенные ткачи с фабрики: работать им приходилось по окончании трудового дня. Впрочем, все переработки компенсировала внушительная серая зарплата, превышавшая официальную в несколько раз. Изготовленные вещи — кофты, носки, рейтузы, детские костюмы, тюль — поступали на реализацию в «прикормленные» торговые точки. На достойные вознаграждения сговорчивым продавцам цеховики не скупились. В доле с предпринимателями был и председатель республиканского Госплана Бекжан Дюшалиев, с ним цеховики также щедро делились заработанным.
Да и какой был смысл жадничать, когда спустя всего два с половиной года компания сколотила первый миллион (их детище стабильно приносило в год по 400 тысяч рублей чистой прибыли). О статусе миллионеров трикотажному «картелю» официально сообщил бухгалтер ткацкой фабрики Ефим Абрамович, в ведении которого находились все финансовые вопросы подпольной фирмы.
Со временем участники нелегальной схемы решили расширить бизнес. Они воспользовались заброшенными военными ангарами, где разместили дополнительные станки — это оборудование готовилось к списанию в швейных артелях и обошлось компании недорого. Рабочие руки нашлись в еврейских кварталах: наслышанные о щедрости ткачей соплеменники не раздумывая соглашались на подработку.
Конечно, при таких доходах трикотажные боссы могли позволить себе и своим семьям более чем достойное существование. Зигфрид Газенфранц выстроил добротный дом и нанял в помощь жене домработницу. Супругу подпольного миллионера стали видеть в бриллиантовых украшениях. Не обделил Газенфранц и себя: пользуясь связями в одном из дипломатических представительств, цеховик приобрел в личное пользование подержанный роллс-ройс. Зингер тоже ни в чем себя не ограничивал: обзавелся машиной, оставлял в ресторанах крупные суммы, летал на выходные в Сочи и Юрмалу, где купал своих любовниц в наполненной шампанским ванной.
Все свои капиталы, по традиции того времени, цеховики хранили в банках — стеклянных: плотно закрытые емкости закапывали на своих приусадебных участках. Ходили слухи, что вся компания со временем хотела перебраться на ПМЖ в Израиль и зарабатывала деньги на то, чтобы достойно обосноваться на исторической родине. Конечно, коммерсанты понимали, что занимаются нелегальным промыслом, но оправдывали себя тем, что у государства не украли ни копейки и свои капиталы заработали сами.
К несчастью для цеховиков, у советских властей, до которых все же дошли слухи о богатых ткачах из Киргизии, о подпольном бизнесе было другое мнение. Бизнесменов решили наказать по всей строгости закона — в назидание другим цеховикам, которых в СССР в то время появилось предостаточно.
Сработали сотрудники органов в лучших традициях сталинских времен. В январе 1962 года ночью они вытащили ничего не понимающих подозреваемых из постелей и увезли в неизвестном направлении, ничего не объясняя родственникам. Близкие арестованных пытались жаловаться на самоуправство стражей порядка, которые при обысках прикарманили немало ценностей, но никто на их слова внимания не обращал.
С задержанными тоже не церемонились. Например, сажали в бочки с ледяной водой, накрывая сверху решеткой, чтобы не выбрались. Бухгалтера Абрамовича избили так, что у него открылось внутреннее кровотечение. Врачи чудом сумели спасти ему жизнь. А чтобы сломить отрицавшего свою вину главу Госплана Дюшалиева, чекисты арестовали его супругу и принялись допрашивать ее «с пристрастием». Заслышав крики и плач жены, Бекжан согласился подписать признание.
Громкий судебный процесс по «делу трикотажников» стартовал 5 марта 1962 года. То, что дело имеет особое государственное значение, стало ясно сразу: разбираться с цеховиками прибыла выездная сессия Верховного суда СССР. А это означало, что вне зависимости от вынесенного приговора обжаловать его не получится, — над Верховным судом не было вышестоящей инстанции. Впрочем, подсудимые поначалу не теряли надежды избежать сурового наказания.
«Мы государству ущерб не нанесли. Сколько было у государства — столько и осталось. Мы выворачивались на собственные деньги, выпускали неучтенную продукцию. Нас судить за хищения никак нельзя», — пытался было оправдаться Газенфранц. Но судьи к доводам цеховика остались глухи. Вердикт, по которому 21 человека приговорили к смертной казни с конфискацией имущества, поверг подсудимых в состояние шока. Как же так? Ведь «вышка» за экономические преступления была отменена еще при Сталине!
Отчасти цеховики были правы. На смертную казнь за экономические преступления в СССР действительно был наложен мораторий. Более того, он действовал и тогда, когда фигурантам предъявили обвинения, и во время следствия. Но уже на стадии судебного процесса советские власти пошли на беспрецедентный шаг — отменили мораторий. Один из подсудимых, руководитель отдела промышленности Совета министров Киргизии Юлий Ошерович, заранее узнал об исходе слушаний и предпочел не дожидаться расстрела: он свел счеты с жизнью в своей камере незадолго до вынесения приговора.
Выслушав приговор, Газенфранц и Зингер совсем пали духом. Сокамерники цеховиков вспоминали, что оба пребывали в подавленном состоянии, часто плакали, а в минуты отчаяния бились головой о стену. Приговор был приведен в исполнение вскоре после окончания судебных слушаний — 14 цеховиков, в том числе Газенфранц, Зингер, Абрамович и Гольдман, были расстреляны и похоронены в безымянных могилах. Семерым приговоренным к смерти повезло: они были ветеранами Великой Отечественной и вместо казни отправились в лагеря на 15 лет. Остальные подсудимые получили от 5 до 15 лет.
Впрочем, в те годы цеховики-трикотажники промышляли не только в Киргизии: в 1957 году подпольный бизнес стремительно развивал Борис Ройфман. Он наладил выпуск неучтенной одежды на базе общества глухонемых в городе Калинине (ныне Тверь). Заработав начальный капитал на труде инвалидов (которым, в отличие от щедрых Газенфранца и Зингера, платил копейки), предприимчивый 32-летний Ройфман решил, что в провинции ему делать нечего, и отправился в столицу.
Но прежде чем разжиться миллионами, ему пришлось отдать две тысячи рублей — в эту сумму коррумпированные чиновники оценили должность заведующего мастерскими Краснопресненского психоневрологического диспансера, который располагался тогда на Малой Грузинской улице в Москве. Осмотревшись на новом месте, Ройфман понял, что фактически открыл золотую жилу — бесплатный труд душевнобольных.
Оставалась лишь одна загвоздка — реализация подпольной продукции. Ройфман понимал, что человек он в Москве новый и может нарваться на серьезные проблемы, поэтому решил подключить к делу знакомого, 39-летнего Шаю Шакермана, который славился своими связями и мог подмаслить нужного человека. Шакерман к предложению Ройфмана отнесся с воодушевлением. Бросивший в свое время мединститут ловкач и аферист по призванию в конце 40-х — начале 50-х промышлял воровством, в 1953 году попался и получил 10 лет лагерей. Однако, не отсидев и года, Шакерман попал под амнистию и вновь вернулся к преступному ремеслу, но стал гораздо осмотрительнее. Когда ему поступило предложение от Ройфмана, Шакерман официально числился работником предприятия «Рыболов-спортсмен». Ознакомившись с планом цеховика, Шая тут же уволился и вскоре приступил к исполнению обязанностей начальника действующего при психдиспансере картонажного цеха.
Конечно, в деле был и главврач диспансера — он согласился закрыть глаза на подпольное производство и фактически рабское использование труда пациентов за вознаграждение в размере его оклада. Получив зеленый свет, Ройфман и Шакерман закупили 58 станков и разместили их в подвальных помещениях домов рядом с диспансером. Туда же завезли сырье из Узбекистана и Загорской трикотажной фабрики.
Пациенты диспансера трудились в три смены, при тусклом освещении, в духоте и тесноте. Правда, только те, кто был в состоянии освоить ткацкое и швейное мастерство. Среди больных попадались и такие, кто отлично понимал, какими делами занимается начальство, они даже писали заявления в КГБ. Но все обращения оставались без внимания — свидетельства душевнобольных не вызывали доверия у сотрудников правоохранительных органов.
Изготовленные в подвалах кофточки и свитера выдавались коммерсантами за изделия из чистой шерсти, но это была неправда — в их составе хватало всевозможных примесей. Впрочем, за годы существования диспансерной артели трикотажниками было переработано около 460 тонн шерсти.
Шакерман оказался для Ройфмана очень ценным кадром: связи Шаи пригодились во время грянувшей в 1961 году денежной реформы. Парочка к тому времени умудрилась заработать миллион рублей, и обменять деньги на новые официальным путем было нереально. Тогда Шакерман подключил свои знакомства в сберкассах, где цеховикам выдали новые купюры взамен старых.
Погорели цеховики довольно глупо. В 43 года Шакерман овдовел, но долго не тосковал: место его спутницы жизни заняла сестра покойной супруги. То, что свояченица уже состояла в законном браке, влюбленных не смутило. А вот отвергнутый муж обиду на Шакермана затаил.
Шанс расквитаться с соперником представится ему довольно скоро. Разругавшись с Шакерманом спустя несколько месяцев совместной жизни, ветреная супруга вернулась в семью и в порыве раскаяния рассказала мужу о незаконных делах любовника. Рогоносец потребовал у Шакермана денег в качестве компенсации морального вреда — цеховик не сопротивлялся и отдал ему пять тысяч рублей.
Но этого мстителю было мало, и они с супругой сочинили на Шакермана донос в КГБ. Чекисты нагрянули с обыском в квартиру к подозреваемому, и не зря — их уловом стали несколько тысяч рублей, золотые и платиновые украшения. Успехом завершился и обыск на даче в Раменском районе Подмосковья — в свое время Шакерман приобрел участок с двухэтажным домом у одного из столичных заводов. Хозяин в дачном доме ценности не хранил, но на участке под толстым слоем земли было много интересного — к примеру, золотые монеты времен дореволюционной России.
Многочисленные приятели Шакермана его выгораживать не стали. Едва завидев на пороге милицию, сразу же отдавали им взятые на хранение у Шаи ценности — деньги, бриллианты, золото. И сам цеховик оказался другом ненадежным. Надеясь на снисхождение, он буквально с потрохами сдал своего партнера Ройфмана. И не просто сдал, а указал все тайники, где Борис хранил накопления.
Рвение Шакермана поражало даже бывалых следователей. Узнав, что Ройфман во всем признался и добровольно отдал имеющиеся у него 15 тысяч рублей, Шая настоял на очной ставке, в ходе которой заставил компаньона рассказать о других тайниках. Один из них находился в лесном массиве на 37-м километре Дмитровского шоссе и был так хорошо замаскирован, что брат Ройфмана, который прятал там золото, не сразу сумел найти нужное место.
В свободное от следственных действий время Шакерман пускался в философские рассуждения о жизни, демонстрируя внимательным стражам порядка свои знания в разных областях:
«Вам трудно это понять. Это вопрос чисто психологический. Чем больше имеешь, тем больше хочется иметь. Тем более что деньги так легко плывут в руки. Наше положение можно было бы, пожалуй, сравнить с поведением обезьян. В странах Индокитая обезьян ловят следующим образом. В дереве делают дупло, в которое кладут орехи. Обезьяна, найдя эти орехи, запускает лапу в дупло и захватывает большую горсть, но лапа с орехами обратно не пролезает. Разжать же лапу обезьяна не может. В таком положении ловцы обезьян находят ее висящей на дереве, с засунутой в дупло лапой. Так получается и с нами. Нас засосала болотная трясина, и выбраться из нее мы не могли. Чем больше воруешь, тем одержимее становишься».
Впрочем, Шакерман и Ройфман понимания у следователей не встретили. Как и у судей, участвовавших в прошедшем в 1962 году процессе. Дело цеховиков насчитывало 77 томов. Кроме главных персонажей под суд пошли еще несколько человек, в том числе кладовщик, учетчик и бухгалтер психдиспансера. Подельники подпольщиков получили большие сроки, но по сравнению с боссами им крупно повезло: и Ройфман, и так старательно стучавший на него Шакерман получили высшую меру и вскоре были расстреляны.
В начале 60-х зачистка цеховиков-трикотажников прошла по всему СССР. На скамье подсудимых оказалось более 500 человек, у которых в общей сложности изъяли ценности на два миллиарда рублей. К смертной казни были приговорены не только герои нашего рассказа, но и другие подпольные предприниматели.