Кровавые диктатуры и влиятельные мусульманские движения, переплетение государственных, племенных и личных интересов — ближневосточная политика время от времени ставит в тупик не только обывателей, но даже экспертов-международников. Между тем Россия уже несколько лет играет активную роль в этом регионе: помогает союзникам и воюет с врагами, зарабатывает влияние, продает оружие и тайно противостоит США. Эксперты Российского совета по международным делам (РСМД) проанализировали, какие цели преследует Москва в этом неспокойном регионе и насколько успешно. «Лента.ру» изучила результаты этого исследования и публикует наиболее важные и интересные выдержки из него.
После событий в Крыму и на Украине Россия оказалась фактически исключена из системы европейской безопасности — могущественные соседи увидели в ней угрозу, которую нужно нейтрализовать. Это не только дало бы мощный ответ на крымские события, но окончательно закрепило бы за Западом победу в холодной войне. Но положение регионального государства без претензий на полноценное участие в «большой игре» было неподходящим продолжением российской истории, полной великих целей и глобальных противостояний.
Чтобы вернуться на мировую арену, российскому государству нужен был какой-то сильный шаг. Шаг этот был сделан на Ближнем Востоке при поддержке Воздушно-космических сил. Помимо непосредственной пользы, у решения «шагнуть» в этот регион была еще одна неявная цель — там, в отличие от Украины, российскую политику точно нельзя было воспринимать как априори враждебную Западу. Совместная борьба с международным терроризмом, казалось, могла восстановить сотрудничество с США и европейскими странами, показать им, что Россия играет важную роль в мире — в том числе с «хорошей» стороны.
К тому же на Ближнем Востоке остались старые контакты — опыт работы в регионе был накоплен еще при Советском Союзе. Времена изменились, но навыки и знания — пусть отчасти — остались полезными. Теперь, однако, российская политика больше ориентируется на национальные интересы и взаимодействие с местными силами.
В появлении России на Ближнем Востоке были заинтересованы практически все региональные игроки. Некоторые ближневосточные государства просто не справлялись с внутренними и внешними вызовами — например, Сирия и Ливия были охвачены войнами. Египет, в свою очередь, с трудом устоял под давлением победивших на выборах исламистов движения «Братья-мусульмане». Для неарабских государств региона — Израиля, Турции и Ирана — отношения с Россией стали дополнительным направлением в борьбе за свои интересы. Страны Персидского залива тоже оценили вмешательство РФ, поскольку их извечный союзник — Соединенные Штаты — стал подавать все более противоречивые сигналы.
Войдя в игру, Россия в каком-то смысле заняла в ней еще не остывшее место своего предшественника — Советского Союза, став противовесом для американского влияния на Ближнем Востоке. Формат «холодного» противостояния в регионе двух глобальных держав, от каждой из которых можно получать преференции, для местных властей остался самым комфортным. Выстроить полноценную интеграцию и взаимодействовать друг с другом местные государства так и не научились — приходилось по старинке полагаться на крупных игроков со стороны.
Попытки объединиться в какой-либо форме — или в составе Лиги арабских государств (ЛАГ), или через Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ) — серьезными успехами похвастаться не могли. Мешали внутренние конфликты, попытки скрытого влияния, непредсказуемая дипломатия — почти каждое арабское государство хоть раз разрывало отношения с соседями. За время холодной войны ни одно межарабское объединение государств не продержалось сколь-нибудь значительного времени — и такое положение дел сохранилось по сей день.
Казалось бы, для российского вмешательства все было готово — однако чтобы иметь возможность повлиять на ситуацию, внешнему игроку нужно было продемонстрировать силу, которую так уважают арабские страны. Появление российских ВКС в Сирии в сентябре 2015 года было военно-политическим прорывом, наглядно показывающим, что такая сила у России имеется.
Мощная смешанная авиационная группировка позволяла российским военным непрерывно присутствовать в воздухе над ключевыми целями, поддержку с моря оказывали корабли, подводные лодки и палубная авиация ВМФ. Бойцы Сил специальных операций (ССО) пользовались поддержкой радиотехнических средств, спутниковой сети, беспилотных летательных аппаратов и артиллерии, точность которой повышало современное топографическое оборудование, с помощью которого создавались трехмерные карты местности. Как размеры боевой группировки, так и суммарная стоимость кампании оказались скромнее, чем в аналогичных американских операциях — роль сыграли, в том числе, сравнительно невысокие зарплаты российских военных и иной масштаб цен на разные виды вооружения.
Москве удалось не только нанести ощутимые удары по боевикам «Исламского государства» и «Джабхат ан-Нусры» (запрещенных в РФ террористических группировок), но и повернуть вспять, казалось бы, необратимые процессы. Правительственная армия Сирии, до российского вмешательства находившаяся в плачевном положении, вернула себе контроль над большей частью территории страны. Ее боеспособность восстанавливали с помощью военных инструкторов и советников из России. Солдаты, позже освобождавшие Пальмиру, не только тренировались у российских специалистов, но и питались российскими пайками и воевали в российских армейских ботинках.
Поставки в рамках «сирийского экспресса» не ограничились пайками и обмундированием — несколько лет подряд режиму Башара Асада бесперебойно шло из России все необходимое для ведения войны. Уже в 2014 году полезными грузами стали снабжать и Ирак — для борьбы с террористами иракцы получили РСЗО «Солнцепек» и штурмовики Су-25, которых не хватало из-за задержавшихся поставок американских самолетов.
Испытанная на сирийских полях сражений техника привлекла внимание покупателей — на это, в том числе, и рассчитывала Россия, перебрасывая войска на Ближний Восток. Некогда заметные позиции на региональном рынке вооружений были потеряны после окончания холодной войны — но теперь у российского военно-промышленного комплекса прибавилось клиентуры. По оценкам экспертов, более одной пятой российского военного экспорта в 2013-2017 годах пришлось на страны Ближнего Востока и Северной Африки.
Кроме Ирака и Сирии, которым военные закупки требовались из-за текущего конфликта, к российской технике проявили интерес страны, обеспокоенные портящимися отношениями с соседями и партнерами (Катар, ОАЭ), а также просто государства, стремящиеся не зависеть от единственного поставщика (Египет, Бахрейн, Саудовская Аравия). По сравнению с конкурентами, продукция российского ВПК предлагается по более выгодным ценам, за счет чего, однако, не страдает качество.
Российское оружие сейчас есть у десяти стран Ближнего Востока и Северной Африки — Алжира, Сирии, Ирака, Египта, Ливии, Бахрейна, Кувейта, ОАЭ, Катара и Судана. При этом для Алжира его доля среди остальных военных поставок составила 59 процентов, а у Ирака и Египта — 22 и 21 процент соответственно. Еще в прошлом десятилетии все было совсем не так — до событий «арабской весны» крупными покупателями можно было назвать только Алжир и Ливию, а остальные государства предпочитали западную продукцию или закупались очень ограниченными партиями.
В первую очередь Россия поставляет ближневосточным партнерам бомбардировщики, истребители и боевые вертолеты, однако спросом пользуется и бронетехника, и стрелковое оружие, и, в особенности, системы ПВО. Государства региона проявляют большой интерес к российским «Панцирям», С-300 и «Букам».
Одновременно РФ организовывает производство военной техники на месте: при помощи российских специалистов на заводах в Иордании выпускают противотанковые гранатометы, в Эмиратах — боеприпасы, а в Алжире модернизуют советскую и российскую бронетехнику.
Все это — не просто серии одномоментных сделок: военные закупки делают клиентов зависимыми от ремонта и обслуживания, поставок запчастей, программ обучения специалистов. Такое сотрудничество не может не перерастать в долгосрочное партнерство, и в ближайшие 20 лет как минимум три значимых страны в регионе (Алжир, Ирак и Египет) будут зависеть от российского ВПК.
Экономические связи — еще один рычаг влияния России на Ближнем Востоке, пусть и не такой значимый, как военный. Основные их направления — нефтегазовая сфера, ядерная энергетика и продовольствие.
«Газпром-Нефть», «ЛУКОЙЛ» и «Татнефть» инвестируют в разведку и разработку месторождений нефти, в том числе, в странах, инфраструктура которых пострадала от войны. Те государства региона, которым это не требуется, тем не менее вынуждены сотрудничать с РФ для поддержания цен на топливо — ведь Россия занимает по добыче нефти и газа второе место после США.
Куда сильнее местная стабильность зависит от российского зерна — к примеру, две трети пшеницы, которую импортирует Египет, завозят из России. В 2017-2018 годах Саудовская Аравия закупила у России более 2,7 миллиона тонн российского ячменя. Также зерно у РФ покупают ОАЭ, Иран, Турция, Ливан, Йемен и Оман.
Атомная энергетика — самая высокотехнологичная сфера экономического сотрудничества. Здесь ближе всего к России опять оказываются Египет и Алжир. В Египте при участии «Росатома» сейчас строится первая в стране атомная электростанция — ее планируется закончить к 2028-2029 годам, а на ее создание РФ выделила партнерам кредит в размере 25 миллиардов долларов. Атомная станция, строительство которой планируется в Алжире, также не обойдется без российских специалистов. Более скромное сотрудничество — пока что на уровне обмена опытом — у России с Саудовской Аравией, а масштабные проекты в Иордании в итоге свернули и заменили на планы строительства маломощного реактора.
Советский опыт показывал — ближневосточные страны относятся к вмешавшимся в их дела глобальным державам потребительски, даже если во многом зависят от них. Вернувшись спустя десятилетия на Ближний Восток, Россия убедилась — в этом аспекте все по-прежнему. Партнерство для местных акторов означает лишь одно — обязательную попытку отстоять исключительно свои интересы, выжав все что можно из более сильного союзника.
Поэтому союзников в старом смысле этого слова у российского государства там нет — есть широкий круг ситуативных партнерств, зависящих не от идеологии, а от стратегических целей. И конфликт интересов между Турцией и курдскими вооруженными формированиями, и попытки Ирана увеличивать свое влияние в государстве Башара Асада, и поведение самих сирийских властей, «опьяненных» победой над террористами, показывают, что было бы опрометчиво занимать в этой ситуации чью-либо сторону, — те, кто больше всего говорит о дружбе, на деле просто пытаются получить выгоду и укрепить свои позиции.
Но невозможность положиться на арабских партнеров — ожидаемый и не настолько важный итог российской ближневосточной игры. Куда более неудачной оказалась попытка «помириться» с Западом. Российские и американские специалисты встречаются по вопросам борьбы с террористами и координируют действия, чтобы избежать случайных столкновений, — но это нельзя назвать полноценным сотрудничеством. Из-за разницы во взглядах на то, какую из воюющих в Сирии сторон называть террористами, отношения между странами только накалились — и сирийская кампания не облегчила, а усугубила «вину» за Крым и Украину перед международным сообществом.
Несмотря на это, как отмечают эксперты, прагматичный подход российских властей позволил им воспользоваться ситуацией и вернуть себе потерянное советскими предшественниками влияние в регионе. Хотя России вряд ли стоит рассчитывать, что новые партнеры будут как следует уважать ее интересы, а западные страны оценят ее старания по достоинству, вновь установленные военно-технические и экономические связи имеют значимость сами по себе — и все это было не зря.
Авторы рабочей тетради — профессор, руководитель лаборатории «Центр ближневосточных исследований» ИМЭМО РАН имени Е.М. Примакова И.Д. Звягельская и кандидат политических наук, доцент кафедры востоковедения МГИМО МИД России Н.Ю. Сурков.