Впервые в истории Геленджика (Краснодарский край) состоится суд присяжных: рассматривается дело 27-летней Кристины Шидуковой, которая нанесла смертельный удар ножом избивавшему ее мужу. Обвинение настаивает на том, что убийство было умышленным, хотя, по данным судмедэкспертизы, женщина подверглась жестоким побоям и была вынуждена обороняться. По словам ее родных, она скрывала конфликты с мужем до последнего, но неожиданно найденная переписка с его сестрой многое расставила по местам. История вызвала широкий резонанс: в защиту жительницы Геленджика петицию подписали почти 100 тысяч пользователей. О том, что стало причиной трагедии и почему такие истории могут повториться, — в материале «Ленты.ру».
«Кристина прибежала вся в крови — она текла ручьем из носа. Это очень страшно: когда твоя дочь в крови, а ты ничего сделать не можешь. Было ощущение, будто я в тумане, меня нет», — вспоминает Ирина утро 16 августа 2018 года.
Ее разбудил крик дочери: «Скорую! Скорую!» Больше Кристина ничего не могла сказать. Она прибежала в истерике, с растрепанными волосами, разбитым носом и синяками на плечах к матери и отчиму из дома напротив, где жила со своим мужем Ахмедом Шидуковым и полугодовалым сыном.
В коридоре маленькой квартиры на четвертом этаже дома по улице Свердлова врачи обнаружили тело Шидукова с ножевой раной в области сердца. Кристину в окровавленной одежде увезли на допрос в следственный отдел. Дома остался маленький Дамир — его забрала бабушка, живущая на другом конце города.
Представлять сторону обвинения в уголовном процессе в маленьком городе-курорте отправили лучшего прокурора Краснодарского края 2018 года — Елену Барсукову. Одежда Кристины со следами ее крови исчезла из вещдоков.
«Когда все это случилось, она хотела повеситься на лифчике в камере — все остальное у нее забрали. Но вовремя пришла надзирательница», — говорит родственник Кристины Александр (по его просьбе имя изменено: у него начались проблемы на работе из-за критики работы следователей и прокуроров).
С Ахмедом у нее были первые серьезные отношения, и она была уверена, что они будут вместе до конца жизни, вспоминает Ирина. Кристина отучилась на менеджера гостиничного бизнеса и работала на режимном объекте. Родители — продавщица хлеба и таксист — разошлись после нескольких лет брака, и ей приходилось жить то с матерью, то с отцом, то с бабушкой, поэтому она мечтала о крепкой семье. «Она мне говорила: "Мам, я не как ты, я один раз выйду замуж и навсегда". Я ей отвечала: "Конечно, хотелось бы мечтать об этом, дай бог"», — говорит она.
Они познакомились примерно в 2014 году, и долгое время она скрывала свои отношения. Родом из маленького города Кабардино-Балкарии, он не имел образования и постоянной работы — занимался раз в год пару месяцев мелкими строительными работами, как говорят в Геленджике — шабашками.
Другая религия и патриархальная культура также смущали ее родных, но они видели, как Кристина к нему относится, и не стали ее отговаривать. По словам Александра, она гордилась тем, что создает свою семью, и «вилась» вокруг Ахмеда, «буквально висла на нем»: все время спрашивала «что тебе принести, что унести».
К тому же Ахмед объяснял родным Кристины, что не рос в строгих религиозных обычаях — на семейных застольях он ел харамную свинину и пил алкоголь.
«Со стороны так смотришь, ничего плохого вроде бы сказать нельзя. Но он обычно так говорил по-русски, не особо понятно. И мы с ним особо не общались. Просто видела, что Кристише он нравится, что она влюблена. Почему-то думали, что все будет хорошо», — признается Ирина.
Ахмед вошел в семью Кристины в 2016 году и смог подружиться с ее отцом, который мирил их, когда возникали недомолвки. О том, что они связаны с физическим насилием, знала только ее бабушка — она первая увидела внучку с синяком после очередного свидания с Ахмедом. Но он объяснил это тем, что Кристина сама довела, а он погорячился, и пара продолжила встречаться.
«Ну, работы не было постоянной, но это с любым бывает. Единственное, что он более патриархальный был, очень много времени проводил с друзьями-мужчинами. Ну, парень-мусульманин, у них вроде как это норма — мужской круг общения в приоритете. На семейных застольях говорил: ладно, посидели, пора домой. А потом я узнаю на следующий день, что он не дома был, а ему захотелось продолжить торжество. Выпив, он становился другим человеком. Есть люди, которые, когда выпьют, очень сильно меняются. У кого-то голову сносит», — говорит Александр.
Именно он и оплатил им свадьбу летом 2017 года, когда Кристина оказалась беременна: она очень хотела торжества до рождения ребенка. «Накрывал на стол, банкет — вплоть до салютов. Обошлось в двести тысяч. Ахмед предложил забор покрасить, потому что деньгами вернуть не мог. Даже на кольца и на костюм попросил денег», — перечисляет он. Квартиру молодоженам выделила мама Кристины.
Родственники Ахмеда не участвовали в делах молодых, но приехали на свадьбу с его друзьями на минивэне из соседнего региона — всего около 15 человек. О том, как прошла первая брачная ночь, родные Кристины узнали не сразу, — ей было стыдно об этом говорить.
«Некоторые друзья остались после свадьбы на квартире. Они пили водку, а ее закрыли в комнате. Ахмед говорил, что у них не принято, чтобы женщина была в одной комнате с мужчинами. Закрыл ее снаружи на два дня — брачную такую атмосферу устроил, — возмущается Александр. — Она даже в туалет не могла выйти какое-то время. Ей оставалось четыре месяца до родов».
В январе от остановки сердца умер отец Кристины, и это стало для нее ударом. Но 23 января родился Дамир, и она с головой ушла в заботу о нем. «Я не ожидала, что Кристина будет такой хорошей матерью. Но все расписано: что ребенок кушает, когда он гуляет, когда он спит, когда купается, когда массажик. Он очень похож на Кристишку. Она только им и занимается. У нее после родов ни минуты свободного времени не было», — говорит Ирина. По ее словам, за полтора года с ребенком Кристина лишь однажды отлучилась из дома — на день рождения единственной близкой подруги. В это время с Дамиром сидела сестра Ахмеда Амина, приехавшая к племяннику в первый и последний раз. Семью обеспечивала Ирина — у Ахмеда не было ни денег, ни работы.
Рано утром 26 июня Александра разбудила жена. Им позвонила Кристина и в слезах попросила к ней приехать. «Она была сильно избита. Не смертельно, но ссадины были по всему телу. На лице пара штук. Приличные ссадины на голове, где волосы. На лопатке был кровоподтек», — вспоминает он.
Ахмед признался, что бил ее ногами по голове. «Мы вышли на балкон. Я говорю: "Ты что творишь?! Это женщина! Ты на нее руку поднимаешь, еще и ногу!" Он говорит: "Я все понимаю. Ты меня прости. Но я не могу по-другому". Я: "Что значит не могу по-другому?" Он: "Ты просто не понимаешь. Я ее не могу успокоить по-другому"», — пересказывает разговор Александр.
Муж Кристины обвинял ее в том, что она закатила истерику. Причина была, по его мнению, незначительной: они собирались отметить полгода сыну, договорились о семейном празднике, Кристина приготовила ужин, а он пропал и не брал трубку. Она нашла его в гараже у друзей, где были неизвестные девушки, сказала, что ждет его дома. «А ты семью променял, сидишь с какими-то телками», — возмутилась она. Тогда Ахмед сказал: «Заткнись!» и ударил ее по лицу, чтобы она не повышала голос при его друзьях. Дома конфликт продолжился. Он скрутил ее, сел на шею и коленом ударил в голову.
Ирине об этом не сказали, чтобы не огорчать. Но в середине июля она увидела другие следы насилия — фингал дочери. «Она сказала, что они поругались — и Ахмед ее избил. Я сказала ему, что Кристину бить нельзя вообще, что бы ни происходило. Он молча слушал, опустив голову, а потом сказал: "Вы же знаете, что я другой нации — меня это мало волнует". Тогда я сказала, что если еще раз такое повторится, то придется им расходиться. Он поклялся, что больше не будет ее трогать», — говорит она.
Кристина долго думала, прощать ли супруга, и ночевала у матери, но потом вернулась к нему, позвонила ей и сказала, что они помирились.
В день рождения Кристины, 6 августа, ей подарили деньги, чтобы она смогла отметить праздник с Ахмедом. Она позвонила в три часа ночи бабушке и попросила вызвать такси: «Я на другом конце города, он меня избил, забрал все карточки и наличность». «Хотела в полицию заявлять, Кристинка не дала. Стыдно ей было», — рассказала КП ее бабушка Ольга.
Девушка, раньше открытая и веселая, стала молчаливой и замкнутой. «Когда начались ссоры, она изменилась в характере. На разговор тяжело было с ней пойти. Видимо, боялась говорить. Может быть, Ахмед говорил, что все проблемы должны оставаться в семье — не знаю, как у них там принято», — гадает Ирина.
«Он ее считал за низшее существо, как я понимаю. К сожалению, я не могу спросить его об этом прямо, хотя хотелось бы, чтобы все было иначе. Но у него мужчина был мужчина, а она должна была где-то бегать, принеси-унеси по щелчку пальцев — это из того, что я видел, — говорит Александр. — Я сказал ей, чтобы она больше не возвращалась: "Если ты вернешься и все простишь, можешь в следующий раз мне не звонить". Я настаивал, что на такие вещи нельзя закрывать глаза. Она молчала. Просто молчала. Ей было банально стыдно поднимать этот вопрос, она хотела, чтобы ею гордились: у нее есть ребенок и муж, все складывается».
Однако, как и большинство людей, ни следователи, ни прокуроры не задаются вопросом о том, что мешает жертвам домашнего насилия уйти от агрессора. Они склонны обвинять женщин в том, что те «терпели» подобное обращение и сами довели ситуацию до трагической развязки, поскольку «насилие носило для них системный характер» и они должны были к нему привыкнуть (это частые заключения госэкспертиз). Хотя, согласно Уголовному-процессуальному кодексу, следствие обязано устанавливать причины и условия, способствующие совершению преступления, такое понятие, как цикл насилия, изучают только правозащитники — в Международной юридической школе по защите прав женщин.
У домашнего насилия есть повторяющиеся этапы: напряжение нарастает, выливается в насильственный инцидент, но потом идет стадия примирения, стадия «медового месяца», когда агрессор кается в содеянном и ведет себя безупречно, а потом все опять повторяется. Таким образом, у жертвы меняется психика, возникает ощущение дезориентации и неуверенности, ей становится сложно понять, что происходит: агрессор то жестокий, то ласковый, то бьет, то извиняется и носит на руках. Насилие эскалируется: стадия насильственного инцидента имеет более тяжелые последствия, стадия примирения и «медового месяца», напротив, сокращается — до тех пор, когда эскалация достигает высшей точки, и насильственный инцидент несет угрозу жизни.
Единственным человеком, знавшим о системных побоях Кристины, была сестра Ахмеда Амина. За полгода до трагедии Кристина писала ей, что хочет уйти от Ахмеда, поскольку он бьет ее до полусмерти и где-то пропадает в то время, когда ребенку и ей нужна помощь. Амина отвечала, что не стоит бросать Ахмеда: сама она жалеет, что развелась, но у нее была причина — наркомания супруга. А Ахмед — хороший человек, его стоит опасаться, только когда он выпьет. Даже его мать боится с ним встречаться в такие моменты (переписка имеется в распоряжении редакции «Ленты.ру»). «Потерпи», — писала она снохе.
Однако об этом семье Кристины стало известно слишком поздно. «Не видя картины, я ее сам чуть не придушил за такое. Я был готов от нее отречься, сказал сначала, что она больше для меня никто. Я не понимал, как это произошло. Но когда я глубже узнал всю ситуацию, то понял, что она была под большим давлением», — признается Александр. В отсутствие поддержки родных и законов о домашнем насилии, Кристина осталась с агрессором один на один.
С полуночи до пяти часов утра 16 августа 2018 года выпивший Ахмед вновь избивал жену. Он таскал ее за волосы по всей квартире, пока в соседней комнате спал ребенок. Согласно протоколу осмотра места происшествия, все вещи в квартире были разбросаны, на кухне были перевернутые стулья — ссора была крупной. На стенах и в ванной остались пятна крови Кристины, говорит адвокат Алексей Иванов.
«Она не могла выйти из квартиры, потому что мать не может бросить ребенка и убежать. Да и он не пустил бы ее: Ахмед, как баскетболист, очень высокий — под два метра, физически развитый человек», — продолжает он.
На столе лежал кухонный нож. Кристина схватила его и закричала, чтобы Ахмед к ней не подходил. «Он начал на нее кидаться и напоролся», — рассказывает Александр, знакомый с заключениями экспертизы, свою версию. По его словам, удар получился снизу: лезвие ножа вошло в сердце.
У Кристины сняли побои. Согласно заключению экспертизы, травмы были по всему телу. Ее одежда была в ее крови. Но в материалах дела это не фигурирует. Дело ушло по части 1 статьи 105 УК, несмотря на то что женщина защищалась, подчеркивает адвокат.
Потерпевшей по делу была признана Амина. Она заявила на суде, что посчитала признания Кристины в переписке шуткой.
«Речь идет о необходимой обороне: жертвой выступала именно Кристина Шидукова — она являлась жертвой семейного насилия. Муж избивал ее неоднократно, потому что выпивал, даже принимал лекарства, связанные, возможно, с наркотическим эффектом. Установили, что там были таблетки: он принимал их совместно со спиртными напитками, что усиливало эффект. Он вел себя совершенно неадекватно: избивал ее и руками, и ногами, в том числе по голове, самым жестоким образом», — поясняет Иванов.
Однако несмотря на то что экспертное заключение, проведенное стороной защиты, признало состояние аффекта обвиняемой, следствие тут же назначило другую экспертизу, которая полностью опровергла первоначальное заключение. Российские обвинители работают на статистику, и раскрываемость по статье 105 УК, то есть количество возбужденных дел, доведенных до суда, является главным показателем их работы. «Раскрываемость по району должна быть не ниже средней субъектовой. Если областная раскрываемость — 85 процентов, а в районе 10 убийств, из которых два — "глухари", то раскрываемость — 80 процентов. Появляется мощный мотив что-то квалифицировать как убийство», — говорит бывший следователь и прокурор Дмитрий Потапов, работавший в правоохранительных органах Петербурга с 1995-го по 2015 год (по его просьбе имя изменено).
К пограничным ситуациям относятся случаи самообороны. Виновное лицо установлено: женщины, как правило, сразу признают свою вину. Следователи исходят из того, что суд может разобраться сам и переквалифицировать статью на 108 УК («Убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны»), но квалификация судей редко позволяет это сделать: до 70 процентов из них — из секретарей, они не работали следователями, прокурорами и адвокатами. «Поскольку их жизнь проходит в зале суда, у них и кругозор соответствующий, и они воспринимают то, что написала сторона обвинения, как истину в последней инстанции», — резюмирует Потапов.
С 2016-го по 2018 год по части 1 статьи 105 УК («Убийство») были осуждены около двух с половиной тысяч россиянок. По подсчетам правозащитников, восемь из 10 осужденных за убийство женщин подвергались насилию и защищали свою жизнь.
После трагедии Кристина похудела на 10 килограммов. «Мне кажется, у нее с головой что-то случилось. Я подхожу, задаю вопросы, она молчит, рта не может раскрыть. За месяц человек истощился. Сейчас ее держит ребенок, она мечтает, что сможет все это пережить и дать ему шанс на счастливое будущее. Но по 105-й статье у нее шансов нет», — говорит Александр. Ей грозит до 15 лет тюрьмы.
Однако в конце 2017 года женщинам в России вернули право на суд присяжных, а с лета 2018 года такие суды начали рассматривать и дела об убийствах без отягчающих обстоятельств. И хотя переквалификация дела невозможна, у Кристины все равно появился шанс: в прошлом году с участием присяжных были оправданы до трети (28 процентов) подсудимых.
В Геленджике такой процесс первый. Именно поэтому в дело вступила лучший прокурор края Барсукова. Если суды присяжных будут регулярными, резкий рост оправдательных приговоров продемонстрирует уровень коррумпированности судебно-процессуальных органов, а также может поднять волну инициирования жалоб в порядке надзора. К тому же состязательный процесс усиливает роль адвоката, и правоохранительным органам не выгодно, чтобы взятки несли ему, а не прокурорам.
Но о состязательности процесса пока речи не идет. «Прокурор позволяет себе переходить на личности и оказывать давление не только на участников процесса, но и на сотрудников суда как в судебных заседаниях, так и за его пределами, а судья в жесткой форме, при присяжных обвиняет Кристину в том, что она "ломает комедию", когда она плачет, — говорит Иванов. — Но для Кристины потерпевший имел большое значение. Она любила его. Очень сильно любила и прощала ему многое».
Более того, защите отказали в первоначальном допросе Кристины, в приобщении важных доказательств насилия и в приглашении главного свидетеля систематических побоев — ее бабушки. «Председательствующий демонстрирует чрезмерную и неприкрытую симпатию стороне обвинения: удовлетворение ходатайств обвинения близко к абсолютному, защита же довольствуется систематическим отказом», — говорится в возражении Иванова на имя судьи Геленджикского городского суда Бориса Садова.
По словам Ирины, присяжные «сами не верят, что могут на что-то повлиять». «Они как кролики сидят. Что им скажут — то они и сделают. Это все простые люди. Они просто сидели на суде и молча слушали — не записывали, не задавали вопросы. Глаза были возмущенные, конечно, но было видно, что они ничего не понимают», — предполагает она. Несмотря на то что она и ее муж были свидетелями той ночью, их попросили выйти из зала суда, когда они пришли давать показания — опрашивали только родственников Ахмеда.
***
Александр, как и все родные Кристины, винит себя в том, что произошло. По его словам, отчасти этому способствовала декриминализация домашних побоев, которая вывела это преступление в разряд административных. «Сейчас можно административкой отделаться, избивая жену. Более того, никакой поддержки женщинам, оказавшимся в такой ситуации, нет. Центров кризисной помощи в Геленджике нет. Есть только в Краснодаре — там женщины могут скрыться от тирана и переночевать две-три ночи. По факту можно беззаконно бить женщину и не отвечать за это должным образом, и эти ситуации по спирали развиваются. Они могут вылиться в ответную атаку, неважно, что это — аффект или самооборона. Как говорится, сколько веревочке ни виться, конец у нее должен быть, — говорит он. — Надо было активно вмешиваться, их развести, любыми способами, чтобы она пожила с мамой, взять какой-то тайм-аут… Что-то надо было делать. Но, к сожалению, серьезности никто не понимал. Я считал, что накипело, крышу сорвало, и это можно устаканить, это их семья, и они должны сами это решать. Если бы мы знали каждый случай, конечно же, я бы просто вырвал ее оттуда. Любой нормальный человек должен был так поступить».