Крупнейший из восточнокитайских городов — Шанхай — знают по его застроенной небоскребами набережной в районе Пудун, телевышке «Восточная жемчужина» и легендарным средневековым садам. Корреспондентка «Ленты.ру» отправилась в Китай, чтобы увидеть это все своими глазами, и заодно узнала, как живут и работают небогатые китайцы. Оказалось, что жизнь социалистических тружеников в XXI веке сильно отличается от того, что нам помнится по закату СССР.
Первое впечатление от Китая — всего слишком много. Даже не так. Капслоком: СЛИШКОМ много. Сначала, в аэропорту Шанхая (где по багажной ленте катаются большие плюшевые мишки с табличками «Не забирайте чужой багаж») — слишком много туристов и местных, китайских пассажиров. Они, правда, очень дисциплинированно выстраиваются в длиннейшие очереди на паспортный контроль.
Потом, когда едешь в город, понимаешь, что и жителей в Китае слишком много. Все со школьной скамьи знают, что это первая страна, численность населения которой перевалила за миллиард (сейчас ее уже догнала Индия), но осмыслить эти цифры мне удалось только на пути в Шанхай. За окнами, как лес, тянулись небоскребы-«человейники». Прикрываешь глаза от утомительного зрелища минут на десять, открываешь — а человейники все тянутся с той же густотой. И в каждой квартире живут люди, и чаще семьями: то-то из окон торчат, как в старом Неаполе, шесты и рамы с натянутыми веревками, на которых болтается белье: мужское, женское, детское. И это не только на нижних этажах, но и на 20-м и выше.
Прямо у подножия небоскребов можно обнаружить традиционный (и весьма процветающий) буддистский храмовый комплекс. Самый богатый храм Шанхая — Храм Нефритового Будды, названный так по изваянию божества из редкого бирманского нефрита. В храме ходят монахи в традиционных желтых одеяниях с ультрасовременными смартфонами, прихожане молятся о здоровье и успехе, оставляя щедрые подаяния, а пузатые золотые Будды выглядят один другого богаче. Помимо нефритового изваяния, в храме хранится редкий барабан в виде гигантского вырезанного из дерева ореха с прорезью для звукоизвлечения, в него бьют только по большим праздникам.
Шанхай — город, подавляющий громадностью, населенностью и контрастами. Впрочем, ведомый коммунистической партией китайский народ с контрастами давно (еще с маоистской «Культурной революции») и успешно борется. Самый живописный и интересный для уставшего от небоскребов состоятельного американца, араба или японца район — Старый город Наньши — планомерно разрушается. Власти и девелоперов легко понять: земля в одном из богатейших городов страны буквально на вес золота, а центральный район сплошь застроен малоэтажными развалюхами и заселен деклассированными элементами. Небоскребы наступают, домишки заколачивают фанерой и сносят, и смотреть на это грустно даже мимоезжему туристу.
Но ему, особенно в одиночку, бродить по улицам страшновато: от народа, который перекликается-перекрикивается на резком местном диалекте, готовит еду практически на улице и не скрывает от прохожих деталей своего не слишком приглядного быта вроде того же застиранного белья, можно ждать чего угодно. В советское время в каждом маленьком районном городе на окраине был свой «шанхай» — стихийная застройка сараюшками, свинарниками, курятниками и шалманами, где жили разные непонятные личности, от общения с которыми детей строго предостерегали родители.
Тут, в Наньши, можно увидеть живой до сих пор, несмотря на наступающий мегаполис, прообраз этих «шанхаев». Сквоты, уличные лотки с едой, туалеты на улице, тележки золотарей и прочая сомнительная экзотика, наслаждаться которой могут только очень специфические путешественники. Проще сбежать из Старого города в привычный, туристическо-шопинговый.
Главная историческая шанхайская достопримечательность — сад Юй-Юань, заложенный чиновником эпохи Мин (XVI век) Пань Юньдуанем в подражание пекинским императорским садам и завершенный только полтора века спустя. На профессиональных фотографиях сад смотрится значительно величественнее, нежели в реальности. Все тесно нагроможденные среди деревьев и крошечных прудиков павильоны, соединенные между собой переходами, строились в расчете на рост китайских мужчин начала XVII столетия, а они были не слишком рослыми. Крошечные строения, невысокие арочки, хрупкие мостики — и все это буквально запружено народом. Причем не только иностранцами, но и туристами из других китайских провинций.
Как ни печально, сосредоточиться на созерцании невозможно, даже сделать удачные кадры сложно: в объективе постоянно мелькают головы таких же, как ты, самодеятельных фотографов. Живущие в прудиках гибриды карпа и золотой рыбки (по словам экскурсовода, специально выведенные, чтобы их не ловили и не ели; правда или нет — неизвестно) ужасно прожорливы и толпятся у мостиков точь-в-точь такой же плотной кучей, как и бросающие им корм туристы.
Единственное отдохновение глазу — созерцание скульптур. Это придверные львы (мужской персонаж держит лапой сферу, символизирующую и власть, и мироздание, и многое другое, философское; женский — детеныша), сидящие поверх оград волнистые драконы (как опять же говорит гид, эти драконы ненастоящие, потому что у них недостает пальцев на лапах), а также фигуры воинов на крышах, призванных защищать строения от злых духов.
«Павильонная» архитектура, правда, уже новодельная, продолжается и за пределами сада Юй-Юань: в псевдостаринном квартале теснятся магазины сувенирки разного пошиба (от банальных магнитов и кружек до платков из натурального шелка с принтом и браслетов из шелкового же шнура с прихотливо затянутыми узлами), «старбаксы», лавки, торгующие чаем вразвес. Все очень дорого: миф о Китае как стране дешевых товаров развеивается за секунду.
Дорогая даже еда, хотя из нее китайцы делают настоящий культ. «Мы очень любим покушать, — рассказывает местная переводчица, некогда учившая социологию в МГУ "потому что там дешевле, чем в Европе". — Даже дома на ужин меньше пяти блюд нельзя». Увидев изумление на моем лице, она разъясняет, что «каждое блюдо — совсем немножко», но так или иначе хорошая хозяйка должна поставить на стол суп, салат, закуску и два-три вида горячего.
В люксовом (по местным меркам) ресторане в старом ардекольном доме еще британской застройки в шанхайском центре все куда масштабней, чем дома у обычной китаянки: не пять блюд, а все двадцать пять в несколько подач. Туристическую группу усаживают вокруг круглого стола с вращающимся кругом в центре: на него и ставят блюда, из которых каждый гость берет себе все по вкусу — сколько успеет захватить палочками, пока тарелка не уехала к соседу.
Особенность шанхайской кухни, в отличие от северокитайской, — любовь к сладкому: свинину и рыбу непременно запекают в сладкий кляр, покрывают сладким липким соусом, а грибы, морепродукты (море недалеко — Шанхай крупнейший в мире порт, — так что морские гады вполне свежие) и лапшу поливают сладковатым соусом. Для непривычного туриста это скорее приятно, но легко себе представить, что, скорее всего, через неделю приторного питания может потянуть на гречневую кашу. То, что основные блюда сладкие, не исключает десерта. Самый характерный — паровые пирожки (условно говоря, консистенция у них совсем другая, более плотная, скорее напоминающая пудинг) из рисовой муки с начинкой из сладких бобов. Завершает обед арбуз — это нечто вроде традиции: взял арбуз — серьезной еды больше не предлагать.
Еда — едва ли не главный аттракцион и для тех, кто поднимается посмотреть на вечернюю панораму Шанхая с высоты знаменитой телебашни «Восточная жемчужина» в районе Пудун. Название не случайно: на 468 метров вышки, как жемчужины, «нанизаны» гигантские шары из голубого и розового стекла. Внутри большого шара — ресторан и смотровая площадка. Гости ресторана едят китайские деликатесы, визитеры смотровой площадки (их, понятно, в десятки раз больше) довольствуются сладостями из тамошних киосков, но что-нибудь там едят все.
Кстати, судя по экспозиции музея истории города (он разместился в основании башни), любовь к еде и, казенно выражаясь, ритуалу принятия пищи была свойственна шанхайцам всегда. Еде и продуктам там отведено достойное место. Создатели музея решили сделать его экспозицию максимально доходчивой: никаких артефактов и манускриптов в витринах, только макеты — как миниатюрные, так и в натуральную величину. Школа, лавка менялы, чайный магазинчик, базар, мастерская портного, богатый дом, развалюха бедняка, опиумный притон — настоящий музей восковых фигур, одетых и причесанных по старинной китайской моде. Для полноты погружения — еще и звуковой ряд.
Знакомство с садами и шедеврами минской парковой архитектуры мы продолжили в Сучжоу — городе поменьше Шанхая, но тоже немаленьком даже по российским меркам. Самое красивое его место, на которое, разумеется, никакие ретивые девелоперы и не думают претендовать, — Чжочжэньюань («Сад скромного чиновника»). Русский перевод названия — то ли сарказм, то ли закрепившаяся в традиции неточность: сад какой угодно, только не скромный: китайцы считают его четвертым по пышности из классических исторических китайских садов.
Его основатель, императорский цензор по имени Ван Сяньчэнь со своим приятелем (и клиентом в древнеримском смысле) художником-каллиграфом Вэнь Чжэнмином, занимались (точнее, конечно, руководили) разбивкой сада совсем недолго — в сравнении с садом Юй-Юань. В 1509 году Ван Сяньчэнь отсудил у монахов храмовый парк Дахун, спустя четыре года вышел в отставку, а в 1526 году сад приобрел свой завершенный вид. Ван Сяньчэнь был не только сутяга (что показывает история присвоения парка Дахун), но и человеком, не чуждым иронии: сад он назвал в духе стихотворения поэта Пань Юэ о том, что отставной чиновник должен жить скромно, растить овощи и фрукты.
Чжочжэньюань отличает система довольно крупных, опять же по сравнению с Юй-Юань, водоемов и обилие заменяющих и дополняющих обычные скульптуры «камней для созерцания» — гонши, или тайхуши (японцы называют их «суисеки» и устроили множество «садов камней»). Гонши, похожие на гигантскую пемзу причудливых очертаний со множеством отверстий от ветровой и водной эрозии, добывают в близлежащем озере Тай.
Сад был предсказуемо набит туристами. Они бродили по павильонам, соединяющим их переходам и дорожкам, выложенным мозаикой из гальки, заглушали экскурсоводов, мешали друг другу снимать селфи и отнюдь не созерцали предназначенные для этого камни гонши, а карабкались на них. Впрочем, ни у кого это не вызывало ни удивления, ни возмущения. Особой популярностью пользовались самые необычные объекты сада — участок с кадками бонсай и павильон, в котором (одном из первых в Китае) появились европейские цветные стекла. Отдельно гид рассказывал о паланкинах — весьма распространенном в старом Китае средстве передвижения: богатым девушкам было физически трудно ходить, поскольку их стопы с раннего детства калечили плотной бинтовкой. Изуродованные этим варварским обычаем крошечные ножки аристократок показывали, что они не рождены для труда в поле.
Старый город Сучжоу разрезают каналы, по которым плавают туристические плоскодонки с кормовым веслом. На веслах стоят женщины, катают туристов и поют китайские песни — прямо ориентальная Венеция. В Сучжоу власти оказались практичней шанхайских и не снесли старый центральный квартал: после реконструкции двухэтажные домики на улочке Шантан, тянущейся вдоль канала, стали магазинами, кафе и лавками сладостей и деликатесов. Цены — как в Шанхае.
После гигантского, по средневековым китайским меркам, «Сада скромного чиновника» скромный «Сад влюбленной пары», завершавший нашу экскурсию по старому городу Сучжоу, оказался и вправду скромным. По легенде, его разбил уже в зрелые годы муж, неизменно с юности влюбленный в свою супругу. Особенно красивы в нем круглые дверные проемы, воротца и арки (круг — китайский символ благополучия) и каменные узорные решетки, которые прилежно зарисовывали студенты какой-то художественной школы. Они работали не отрываясь.
Китайцы, хотя и не так дотошны, как японцы, вообще трудолюбивы, в чем мы скоро убедились. В Сучжоу нас ожидала еще одна, совершенно нестандартная, экскурсия — на завод газонокосилок. Впрочем, в городе, где столько живописных садов, без этого устройства не обойтись. Взрослые люди почувствовали себя третьеклассниками, которым устроили «шефскую» экскурсию на завод. Этот регион вообще известен как промышленный, и в числе прочих там расположено крупное предприятие концерна Globe Tools Group, производящего аккумуляторную садовую технику и ручной инструмент под маркой Greenworks.
Первыми на территории завода нас встретили пара рыжих кур (очевидно, «подсобное хозяйство» при столовой) и широченный красный транспарант. При виде него меня, пионерку 1980-х годов, просто-таки пронзила ностальгия. Если бы не иероглифы, я бы машинально отдала транспаранту пионерский салют. Но обошлось. «Как у вас с партией?» — спрашиваю переводчицу. «Партия нас бережет!» — отвечает переводчица и лукаво улыбается: то ли шутит, то ли всерьез — непонятно, а расспрашивать — бестактно: я еще помню времена, когда этот лозунг был в ходу и в нашей стране. Тогда сболтнуть лишнего иностранцу было чревато неприятностями.
Внутри завод оказался ультрасовременным: например, в штамповочном цехе, где станки самостоятельно печатают пластиковые кожухи газонокосилок и другие детали, вообще не было видно ни одной живой души. В сборочном цехе, напротив, было очень много рабочих, одетых в одинаковую униформу разных цветов – в зависимости от позиции: обычный рабочий, бригадир, мастер.
В цехе, где упаковывали готовые изделия, рабочих мотивировали яркие плакаты, причем обычные, «капиталистические», соседствовали с явно коммунистическими. Как сказал сопровождавший нас на экскурсии представитель концерна, на предприятии есть партийная организация, но членство в ней для успешной карьеры необязательно. После экскурсии по цехам и импровизированного мастер-класса по пилке бревен аккумуляторной ручной пилой (прощай, двуручная нашего детства) желающим предложили прокатиться на новых аккумуляторных же газонокосилках Greenworks большой производительности, похожих на обычные электрокары с сиденьем сверху. Взрослые люди веселились, как ребята.
Рабочие завода обычно приезжают из провинции: несмотря на все меры по сокращению рождаемости, работа на земле не способна обеспечить всем крестьянам достойный уровень дохода. Тем, кто устраивается на один из многочисленных заводов Сучжоу и других промышленных районов, работодатели гарантируют сравнительно достойный, по местным меркам, образ жизни — сходный с тем, что был в СССР в период индустриализации, но, конечно, с поправкой на современные технологии и комфорт. Рабочим предоставляют общежитие (в комнатах они живут по несколько человек) с современными санузлами, обеспечивают питанием и медицинской помощью, им идут пенсионные отчисления. Работники предприятий могут отсылать часть заработка родным в деревню, а себе купить смартфон или брендовые кроссовки — точнее, выглядящие, как брендовые.
Последний китайский вечер мы провели самым романтичным образом — прогулкой вдоль реки Хуанпу по шанхайской набережной Вайтань. На здании банка, похожем на московскую высотку, но пониже «ростом», развевается большой подсвеченный китайский флаг, издалека неотличимо похожий на советский: на секунду испытываешь очень странное чувство погружения в прошлое, как уже не впервые в Китае. Такие же флаги венчают и все здания, когда-то построенные британцами.
Вайтань — как это ни банально звучит, но удивительный микс Востока и Запада, колониальной архитектуры (при англичанах набережная называлась Банд и была застроена офисами, напоминающими усеченные нью-йоркские небоскребы) и современного китайского космополитического и футуристического колорита: на другом берегу Хуанпу во всей красе своей многоцветной иллюминации возвышаются башни Пудуна.
Иллюминацию выключают в десять-одиннадцать вечера, и до этого Вайтань — настоящий Бродвей. Китайские парочки — местные и из провинции — обнимаются перед объективами фотографов и тут же получают готовые снимки. Мамаши сбиваются в компании и, не смущаясь, прямо на лавочках кормят детей грудью. Внук толкает в кресле-каталке модную бабушку со смартфоном. Экспаты громко обсуждают бизнес-вопросы, шагая из офиса после сверхурочной работы. Продавцы сладостей и мороженого бойко торгуют. По реке идет прогулочный теплоходик — весь в плакатах и цветных фонарях. Все как везде, в любом туристическом мегаполисе мира.
Но стоит свернуть от реки в переулок, как шум стихает, света тоже почти нет: китайцы начинают работать рано утром и в офисе не засиживаются — не японцы. Только в одной лавочке горит свет и дверь гостеприимно открыта. В ней торгуют вразвес китайским чаем, и место это нетуристическое, — поэтому все еще дороже, чем в туристических местах. У владельца лавочки наготове чай для дегустации и длинная история про дедушку-бедного крестьянина, который и основал бизнес.
Правда это или нет, неизвестно, но навыки у лавочника явно наследственные: байка за байкой на ломаном английском, чашечка за чашечкой разных чаев (надо признать, вкус чая действительно различается в зависимости от сорта — я об этом и не подозревала, пока пила всякие «липтоны» с сахаром). «Пробуй-пробуй, все бесплатно, ай лав Раша!» — потчует китаец, и я даже не замечаю, как покупаю у него коробку разных сортов чая в бумажных обертках — тысячи на две рублей.
Впрочем, мне не жалко: чай вкусный и как сувенир значительно лучше магнитиков.