В прокате — «Король Лев», новейшая попытка Disney возродить магию своей мультипликационной классики с помощью возможностей современных компьютерных технологий, но при минимуме вмешательств в классические сюжеты. Тем неожиданнее, что этот ремейк, в отличие от предыдущих, вдруг выходит на действительно амбициозную территорию.
Утреннюю саванну освещают лучи восходящего солнца. За кадром заходится в духоподъемной мантре зулусский певчий. Стада африканских зверей — от жирафов до носорогов и от самой маленькой птички до самого большого слона — устремляют свое внимание на скалу львиного прайда. Там король животного мира, величавый и авторитетный Муфаса, вот-вот провозгласит своим подданным весть о рождении первенца и наследника, крошечного львенка Симбы. Его мудрый духовник — мандрил Рафики смажет Симбе лоб кокосовым маслом и, взяв новорожденного в лапы, поднимет его на обозрение всей звериной толпе. Та одобрительно загудит и затопчет лапами и копытами. Но «Жизнь несправедлива», — произнесет в какой-то темной пещере ревнивый и жадный до власти изгнанник-брат короля Шрам. В ответ зашикают гиены. А вскоре жизни вечный круг сделает новый оборот, сминая под собой старое поколение и выводя на первый план новое.
Все это, от поворотов сюжета до поворотов камеры, кажется до боли знакомым — и вовсе, конечно, не потому, что сюжет «Короля Льва» довольно бесстыжим и лобовым образом скрещивает фабулы «Бэмби» и «Гамлета», экстраполируя их на фауну африканской саванны. Вряд ли — особенно с учетом необъятности детской аудитории — найдется так уж много фильмов, которые смотрели (и пересматривали) так же часто, как его мультипликационный оригинал, в 1994-м ставший более-менее кульминацией десятилетнего диснеевского ренессанса, который сейчас выглядит для студии эрой не меньшего творческого расцвета, чем ее так называемый золотой век, пришедшийся на годы жизни и работы самого Уолта Диснея. По крайней мере, свои мультшедевры из девяностых («Аладдин», «Красавица и чудовище») взявшая с недавних пор курс на авторемейки в формате игрового кино студия переснимает так же охотно, как послевоенную классику («Золушка», «Книга джунглей»). Впрочем, в случае нового «Короля Льва» говорить об игровом кино несколько опрометчиво — если в той же «Книге джунглей», снятой тем же режиссером Джоном Фавро, хотя бы был один живой ребенок-актер в роли Маугли, то здесь абсолютно весь видеоряд полностью создан с помощью компьютерных технологий, разменивающих нарисованную в экспрессионистском, избыточном ключе саванну оригинала в почти фотореалистическую копию реальных африканских пейзажей.
Почти каждая рецензия на нового «Короля Льва» задействует расхожее выражение «зловещая долина» (uncanny valley) — подразумевая при этом несколько тревожный, шизофренический эффект, который производит вид абсолютно реалистичных (минус гениталии) субтропических зверей, в меру доступной мордочкам их прототипов физиогномики интонирующих человеческую речь и, более того, многочисленные здесь, как и в оригинале, песни. Это понятная претензия — которая при этом не очень точна, так как не улавливает подлинного источника, генератора этой неуловимо транслируемой фильмом тревоги. Если «Король Лев» и заходит в пресловутую зловещую долину, то пролегает та совсем по другим границам, нежели предполагают законы соответствия компьютерной графики объектам, создаваемым с ее помощью. Скорее уж, эти границы пролегают в сознании каждого знакомого с оригиналом зрителя — и разделяют яркие и накрепко впечатавшиеся в память образы из оригинала и эффект от столкновения с их возвращением в ремейке. Эта, если угодно, реанимация часто осуществляется почти дословными, покадровыми повторами сцен и диалогов, песен и монтажных склеек — но кардинальное различие между рисованной анимацией и CGI-фотореализмом производит непредсказуемый эффект: к узнаванию добавляется не столько утешительность или умиление, эти спутники ностальгии, но растерянность, даже некоторое недоумение.
Проще говоря, та зловещая долина, по которой проходят — уже по возможности избегая нереалистичной, мультяшной акробатической эксцентрики на деревьях и скалах — новые Симба и Нала, Тимон и Пумба, это территория зрительской ностальгии. В свете того, как сильно на последнюю, как вечный двигатель своей капиталистической модели, полагается в последнее время Disney (что касается не только ремейков мультклассики, но и возрождения «Звездных войн» и превращения комиксного кино в бесконечную, длящуюся несколько зрительских поколений франшизу), неудивительно, что подход к работе с ней рано или поздно должен был вывести на поверхность врожденные — и крайне интересные в контексте материи кино — противоречия. Так, почти фетишистского характера достигает ностальгический подход Фавро к сюжету своего ремейка — он перенесен из оригинала с 99-процентной точностью: за исключением пары мало что определяющих мелочей (расширены разве что линии озвученной Бейонсе подруги симбиного детства Налы и прислуживающих Шраму гиен). В плане истории и ее интонации «Король Лев» выглядит таким клоном оригинала, что уже не обошлось и без едкого сравнения с дословным ремейком «Психоза», который в свое время осуществил Гас Ван Сент.
Это сравнение, впрочем, не обязательно должно было быть едким. «Психоз» Ван Сента, часто — но вовсе не до фанатизма — покадрово копировавший фильм Хичкока, был одним из самых визионерских режиссерских экспериментов 1990-х, который, с одной стороны, предугадал (и одним своим существованием раскритиковал) вскоре наступившую в Голливуде эру ремейков и сиквелов, а с другой — продемонстрировал, что и в условиях жестких самоограничений с точки зрения режиссуры, а именно почти рабского подчинения букве первоисточника, авторский стиль все равно стремится прорваться наружу, проявиться (в случае «Психоза» и Ван Сента — в лицах кастинга и абсурдистских костюмах, чрезмерности сменившего ч/б цвета и натурализме насилия). Происходит это преодоление вторичности, постепенное рассеивание вышеупомянутого недоумения и в самоповторе «Короля Льва» — а вместе с ним также, пусть и не так радикально, как у исследовавшего в «Психозе» границы авторства Ван Сента, случается и заход к проблематике современного искусства. В случае Джона Фавро, конечно, уровень этой проблематики несколько ниже — на пригодность простейшим («Бэмби» плюс «Гамлет», напомним) нарративным стандартам здесь проходит проверку не столько сам CGI-псевдореализм, сколько эстетика тех документалок о живой природе, на которые «Король Лев» так внешне похож и с которыми его так часто и снисходительно сравнивают. И ведь Фавро и его фильм эту проверку проходят.
«Король Лев» вышел в российский прокат 18 июля.