Вышел сборник эссе Владимира Сорокина «Нормальная история», в котором один из самых закрытых и необщительных писателей современности рассказал о себе больше, чем во всех интервью и художественных произведениях вместе взятых. Книгу читала обозреватель «Ленты.ру» Наталья Кочеткова.
Хотя репутация главного анахорета современной русской литературы давно уже закрепилась за Виктором Пелевиным — с публикой не встречается, интервью в последние годы не дает, в литературных тусовках не участвует, то ли живет в Москве, то ли путешествует по Азии — Владимир Сорокин ведет жизнь не менее уединенную. Представить себе Сорокина, конвейерно раздающего интервью или выпивающего в компании писательской делегации где-нибудь на книжной ярмарке в Дели, затруднительно. То есть он, разумеется, пьет, но только с тем, с кем хотел бы выпить: «Литераторы пили, пьют и будут пить. На сегодняшний день, как мне кажется, из известных отечественных литераторов без алкоголя обходится только Виктор Пелевин. Хотя… мы с ним не виделись лет тринадцать. Кто знает? Все может быть…» Да и вообще очень четко очерчивает круг общения. Поэтому большинству даже своих преданных читателей он в основном знаком по фотографиям: высокий, красивый, седовласый. Иногда с борзой собакой.
Владимир Сорокин тщательно оберегает частную жизнь от бестактных вторжений и старается по большей части говорить с широкой публикой при помощи художественных произведений. При помощи метафор, иными словами. Но эти метафоры резче прямого высказывания.
Даже самые далекие от чтения сорокинских текстов люди, скорее всего, знают, про что написана его «Норма» (коротко говоря, про то, как всю страну в советское время заставили жрать дерьмо каждый день). Или книга с не менее говорящим названием «Очередь». Или «Голубое сало». Или что такое «Новое Средневековье». Ранняя проза Сорокина разоблачала прямолинейней любой публицистической статьи, журнального памфлета или политической листовки. Метафоры Сорокина становились той оптикой, которая позволяла увидеть мир в его истинных свете и пропорциях. И со временем эта резкость не размылась.
При этом сам автор по большей части оставался невидим для публики, изредка приоткрывая дверь в свое личное пространство в немногочисленных интервью. Рассказывал, как относится к Москве («В этом городе по-настоящему счастливы чиновники, электронно-платежные системы и автомобили»). И почему много времени проводит в Берлине. Как художник стал писателем, а потом писателя снова потянуло к холсту. О жизни в Японии. О рождении дочерей. О двух уиппетах Ромке и Фомке, которые в качестве мифологических персонажей вошли в роман «Теллурия». О круге московских концептуалистов. О знакомстве с Львом Рубинштейном и Дмитрием Александровичем Приговым. О рассказе «Заплыв», с которого по сути и начинается Сорокин-писатель. Об отношении к митингам и своей гражданской позиции. Но это всегда были розочки на торте, deleted scenes, которые могут всплыть в разговоре, а могут и нет. Нужно, чтобы разговор сложился.
Сборник эссе «Нормальная история» (слово «норма» тут, понятное дело, не случайно) — принципиально иное высказывание писателя. Это не художественная книга, где автора не видно за кропотливо выстроенным миром. Это публицистика, эссе, прямой текст человека по имени Владимир Сорокин о нем самом. О его взглядах на мир и на жизнь, на Россию и другие страны, в которых он жил. О детстве, юности, друзьях живых и умерших. Об охоте, еде и воде. О хоккее и футболе. О чтении Гиляровского, Солженицына и Джулиана Барнса. О музыке. О бокале мюнхенского нефильтрованного пива и падении Берлинской стены. О том, как впервые попробовал лютефиск, прикрытый салфеткой, чтобы не вонял. Это все то, о чем он в разное время вскользь, коротко, в проброс говорил в интервью, а теперь спокойно сформулировал и прописал так, как оно того заслуживало.
По сути — это первая открытая автобиографическая книга Владимира Сорокина, не очень широкая калитка в его прайваси, по крайне мере в ту его часть, которую он готов предъявить массовому читателю. А если учесть, что на днях выходит фильм о Владимире Сорокине, то становится совсем уж интересно, почему один из самых закрытых писателей современности вдруг решил подпустить публику поближе.