Сбор гагачьего пуха — прибыльный северный промысел. В этом лично убедился россиянин Артем Салтыков, который несколько лет назад вместе с семьей организовал фирму, занимающуюся добычей пуха северных птиц. Теперь среди его клиентов — немцы, австрийцы, швейцарцы, и даже японцы. Кому нужен пух? Как его добывают? И почему килограмм стоит больше 100 тысяч рублей? Пытаясь найти ответы на эти и другие вопросы, «Лента.ру» отправилась на встречу с Артемом.
«Лента.ру»: Что такое вообще гагачий пух?
Салтыков: Гага — это такая птица, арктическая утка, встречается у моря в Исландии, на Белом море, на Таймыре, в Канаде и в других местах. Раньше водилась в Гренландии, но там их популяция сильно сократилась. Птица эта дикая, 10-11 месяцев в году она живет в океане и практически не бывает на берегу. А когда гнездится, выходит на наши побережья. Поморы и другие северные народы издревле ее били палками по голове. Ну и ели — как утку, так и ее яйца.
В ХХ веке с этим стали бороться, создавать заповедники. В частности, Кандалакшский заповедник был создан в том числе для того, чтобы научиться жить с гагой в мире и чтобы ее пух на благо советскому человеку работал. Но получилось только жить в мире — обрабатывать пух как следует не научились, технологии сушки и очистки оставляли желать лучшего.
И для чего все это в итоге нужно?
Одеяла! Мы сами их делаем. Хотели шить в Иваново, но в итоге покупаем чехлы в Германии — в России мы не нашли ни нужных тканей, ни технологий качественного пошива. Делаем на заказ одеяла разного размера, толщины. Также начали производить одежду. Ну и еще мы, конечно, продаем пух производителям. Килограмм профессионально обработанного пуха стоит на международном рынке около 1,5 тысячи евро. Одно гнездо, для справки, дает около 20 граммов пуха — то есть обойти приходится буквально тысячи гнезд.
Мы пока не самые крупные предприниматели, но уже заметны. У нас большой потенциал — не до конца освоенные острова в Белом море. Еще мы нашли и научились обрабатывать новый вид пуходающей птицы — мы единственные, кто работает с пухом казарки белощекой (это такой арктический гусь). Кроме того, в нашем Белом море обитают гаги особого подвида — Somateria mollissima mollissima. По пока неподтвержденным данным, их пух по характеристикам отличается от пуха других подвидов.
Сейчас, правда, не самый удачный сезон — мы получили чуть ли не в три раза меньше пуха, чем рассчитывали. Сыграли роль погодные условия. Зато в этом году мы наконец развили контакты с учеными-орнитологами.
Сейчас группа ученых по гусеобразным птицам Северной Евразии направила письма властям Карелии и Архангельской области. В них они подчеркивают, что наша фирма — единственный сборщик пуха, ведущий работу открыто и без вреда для популяции птиц, и призывают поддержать нашу инициативу по законодательству.
А жизни птицы при сборе ее пуха что-то грозит?
Нет, ни в коем случае! Вот как это происходит: птица добавляет пух, вырывая его у себя из груди, в материал гнезда, и он обеспечивает яйцам сохранение тепла. Первое время он не заляпан ни грязью, ни пометом, но большую часть периода высиживания он необходим, поэтому до определенного момента трогать гнезда нельзя. Однако до нас в России на это, как правило, плевали. Поэтому сначала орнитологи и нам не верили, пока не увидели своими глазами, как мы работаем.
Так вот, примерно до середины гнездования к птице вообще нельзя подходить, чтобы не спугнуть. Но с определенного момента она начинает уходить в море кормиться — и пока ее нет на гнезде, можно заменить мокрый изгаженный пух на высушенное сено и накрыть яйца шапочкой из него же, оно вполне неплохо помогает сохранять тепло, если сделать это правильно, то разницы ни птица, ни птенцы не замечают. Если сделать это слишком рано, птица может больше не вернуться к гнезду, но в наших интересах не вредить ей, чтобы росло ее потомство, поэтому мы выжидаем. Сроки сбора мы тоже, кстати, хотели бы видеть в официальных регламентах, разработанных с участием ученых.
В Исландии некоторые фермеры собирают пух дважды в сезон, но у них эта индустрия существует давно, а нам с нашими пока не привыкшими к человеку гагами приходится довольствоваться одним разом — да и с нашими огромными территориями замахиваться на такое бессмысленно. Весь процесс, повторюсь, контролируют орнитологи — для многих из них птицы чуть ли не важнее семьи, и договориться с ними сложно. Они, как правило, не верят, что люди могут ответственно относиться к популяции.
После того как пух собран, его нужно высушить и полностью очистить от грязи. Сушим мы его в суперсовременных специальных сушилках, альтернативы которым нет — только сушить на солнце. Нам их поставляют всего три-четыре мастера. В будущем, правда, планируем собрать такой агрегат сами. Сушка очищает пух от блох, от палок, пера и прочего мусора, а потом — это делают всего несколько предприятий по всему миру — мы наш пух моем. Канадцы, к примеру, не умеют мыть пух — они пытались узнать нашу технологию, но мы им не рассказали, как это делаем. При неправильном мытье он теряет объем и валкость, хотя все еще пригоден к использованию.
(Артем показывает, держа в руках, ком серого пуха размером с футбольный мяч.)
Потом наши работники сидят и перебирают пух вручную, чтобы полностью очистить его от мелкого мусора. Этот процесс порой растягивается на целые месяцы.
Еще один аспект: исландские фермеры относятся к своим гагам как к коровам или овцам — отстреливают хищников, чаек, которые угрожают гнездовьям. Мы этим не занимаемся, стараемся не вредить экологии даже там, где она вредит нам.
Как устроена мировая индустрия этого пуха?
В мире его добывают всего примерно три с половиной тонны в год. Примерно три из них приходится на Исландию — там работают частные фермы, многие семьи занимаются этим уже несколько поколений. Примерно 200 килограммов производится в Канаде, где-то 25 — в Норвегии. Наша фирма пока делает меньше 30 килограммов, но мы к тому же добываем 50-80 килограммов пуха казарки, а этого больше не делает никто в мире.
Покупают пух для производства в основном европейцы — немцы, австрийцы, швейцарцы, англичане. Много покупают японцы. Нам, конечно, приходится трудно на этом рынке: некоторые на нем уже за сотню лет, а мы начали всего три года назад, при этом в первый год только собирали, но не обрабатывали. На руку нам играет то, что власти Исландии не модернизируют эту индустрию, чтобы не стимулировать конкуренцию, — все из-за социалистов у власти. Они там до сих пор работают на оборудовании середины ХХ века.
Китайцы, кстати, под видом гагачьего пуха за огромные деньги продают пух совсем другого вида птиц — осуществляют, по сути, подлог. Но кто будет вскрывать дорогущее одеяло, чтобы проверить, какой в нем вид пуха?
А как вы занялись этим промыслом в России?
В России добыча идет с 90-х годов. Многое для нее сделал наш исландский компаньон Йон Свейнссон, но он столкнулся с нечестным отношением московских предпринимателей: у него увели технологии и оборудование. В итоге он поехал искать компаньонов на Север и встретил нас — мы тогда занимались добычей водорослей.
Мы давно хотим жить морем, его дарами. С его помощью организовали цех, вложили деньги, переняли у него премудрости. Он в нас поверил. Отработали сезон как индивидуальные предприниматели, как делают в Европе, но в итоге решили, что будем работать как ООО — в России так удобнее общаться с властями. Сейчас мы пытаемся наладить частно-государственное партнерство, чтобы для добычи брать острова и участки берега в аренду, вести на них одновременно и добычу, и исследования. Мы в любом случае планировали приглашать ученых, но так это будет сделать еще легче.
Весь прошлый год мы занимались налаживанием контактов с учеными и властью по поводу лицензирования нашего производства — не хотим работать втемную, как наши конкуренты. Мы открыто говорим обо всем, что не касается производственных секретов. Мы не покупаем пух у незнакомых сборщиков — у тех, кто не доказал, что собрал его без вреда для птиц, чтобы не развивать браконьерство среди местного населения. Мы в этом году привлекли две экспедиции орнитологов на места гнездования казарки и гаги.
Они в итоге выяснили, что практически во всех гнездах, в которых мы заменили пух на сено, птенцы успешно вылупились и ушли. Кажется, от пяти до десяти процентов гнезд были разорены хищниками, но это в рамках того, что происходит в дикой природе вне зависимости от вмешательства человека: нормальной считается цифра от 11 до 37 процентов.
Совсем другие показатели — у московских конкурентов, работающих «в тени». Браконьерами я их назвать не могу — с юридической точки зрения это просто сборщики. На тех участках, где они работали, разорено бывает куда больше гнезд, чем должно быть в естественных условиях, — порой уничтожено каждое второе.
В отсутствие непосредственного государственного контроля над экологией за это несет ответственность предприниматель, поэтому мы и привлекаем ученых, чтобы они осветили проблему. Надеюсь, в ближайшие годы мы увидим законодательную базу в этой области. Когда недобросовестный сбор пуха будет считаться нелегальным, жить станет легче и птицам, и честному бизнесу.
Что еще, кроме пуха, можно собирать?
С промыслами в целом серьезная проблема: она заключается в том, что люди долго эксплуатировали природу, не думали не то что на 100, а на 20, даже на 15 лет вперед, а ведь нужно думать о балансе и возобновляемости экологии. Приведу пример: была губа на севере Белого моря. Неестественно глубокая, с реликтовыми, крайне редкими видами рыб и другой живности. Советская власть решила там выращивать мидии — это же круто, деликатес, — и мидии загадили всю губу, там больше ничего нет, и никаким образом это не восстановить. Так дела обстоят еще много где, но дело постепенно исправляется.
Что сказать о промыслах? Сейчас главный промысел в Карелии — это все-таки люди. Ну, то есть не в смысле ГУЛАГов, как было при Сталине, а туристы из Москвы и Питера. Туристическая отрасль сейчас лучше всего питает местное население: туристам сдают дома, возят их в море... С государством, правда, при этом не всегда связываются.
Раньше, до того, как построили ГЭС, до середины ХХ века, у нас в реках добывали жемчуг. Он исчез, но сейчас ученые говорят, что в верховьях реки Кемь снова появились эти моллюски — жемчужницы, и, может быть, жемчуг со временем восстановится, если человек не будет вредить.
Пока развивают рыбные хозяйства — это, правда, в основном полугосударственные и государственные предприятия. Многие здесь собирают ягоды и грибы, предприниматели их покупают и продают в Москву, в Петербург. Не для еды, выгоднее в фармацевтику — делать кремы и все в таком духе.
Добывают водоросли — их собирали очень много, и ученые уже заговорили о том, что природе пора дать отдохнуть, но их сбор пока продолжается. Это, кстати, очень трудоемкий процесс: нужно собирать их граблями с лодки, вручную их с граблей снимать. Вообще, это должны делать водолазы, но обычно делают по старинке. При этом платят за сбор совсем немного, а после переработки цена вырастает очень резко — разница чуть ли не как у наркотиков.